- Если угроза произнесена, надо ее исполнять, - сказал Ломоносов.
- Я согласен. - кивнул Анатолий.
Он достал мобильный телефон и набрал какой-то длинный номер. Потом
заговорил на незнакомом мне языке.
- Ты в издательство сейчас? - спросил меня Женя.
- Да, зайду, может быть, поработаю...
- Ну а мне пора по личным делам.
Михайлов закончил говорить по сотовому и сообщил:
- Через два часа ведущие информационные агентства мира сообщат о том,
что наш знакомый написал рукопись, являющуюся опасным психотронным
оружием. Будут показаны кадры смертей его читателей и приведена
статистика. Надеюсь, это хоть в какой-то степени сломает его планы.
Он опять стал набирать какой-то номер.
- Ты заметил, какие приемы я применил к нашему знакомому? - спросил
меня Евгений.
- mM и dM? - спросил я.
- Да, я провел его по этим двум состояниям. Первое из них почти не
трогал. Но приема было использовано три. Первый - "Чего ты хочешь?",
второй - "Определяйся, какой из двух вариантов для тебя приемлем", третий
- "Я понимаю твою цель так...". Первый прием - это толчок в dM. Тут ты
прав. Второй - самоопределение - на самом деле содержит в себе ловушку.
Человек не может уйти от завешенного самоопределения. Он может или
действовать в установленных ему рамках или разорвать коммуникацию. А
третий - изложение цели, как я ее понимаю, - это снова толчок в dM. То
есть, если я ошибаюсь, скажи, как есть на самом деле. А если я попал по
существенному для тебя основанию, угадал, то думай, что с этим делать.
Собеседник решил бежать, поскольку не чувствовал себя готовым к
продолжению.
- Но он не производит впечатление человека, владеющего рефлексивными
технологиями. Значит, гипотеза о том, что они содержатся в рукописи,
ошибочна? - спросил я.
- Не думаю. Просто рефлексивные технологии - самый эффективный
инструмент управления из всех существующих. Петров-Ананасов не пишет книгу
руками. Она возникает как следствие его намерения ее создать. Библия тоже
не написана создателем мира. Она писалась людьми, полностью зависимыми от
него. Сегодня времена изменились. Он просто создает машинописную копию
книги своим намерением.
Поскольку он создатель вселенной, текст содержит самые эффективные
приемы управления, какие только существуют. Но он не владеет ими, и не
может использовать в коммуникации. Они просто появляются в тексте как одно
из совершенных качеств этой вселенной.
Михайлов закончил говорить по телефону и спросил, может ли он куда-то
подвезти нас.
- Я еду в издательство, - сказал я.
- А я по личным делам, поэтому доберусь сам, - улыбнулся Ломоносов.
Мы вышли на воздух. Евгений пожал нам руки и направился в сторону
Приморского бульвара. А мы доехали до "Героникса". По дороге Михайлов
сказал, что ни разу не видел нашего автора в столь жалком положении.
- Это был первый случай на моей памяти, когда не он управлял
окружающими, а им управляли, - произнес он, останавливая машину.
Мы попрощались, я поднялся в нашу опустевшую комнату и включил
компьютер.
Рукопись лежала на подлокотнике кресла, где ее оставил Евгений.
Я не хотел ею заниматься, просто убрал в тумбу, чтобы не валялась на
видном месте. Установив на компьютер "Эпоху империй", я в наушниках
погрузился в игру и играл, пока закатное солнце не погрузило комнату в
ярко-желтое сияние.
- Ворчагин! Ты здесь?
Сквозь заклинающие вопли магов и шум сражения этот голос казался
потусторонним.
Я выглянул из-за экрана. На пороге издательства стояла Елена. В лучах
солнца она была сияющей и прекрасной.
Ни слова не говоря, она расстегнула три пуговицы на своей
полупрозрачной блузе, сняла бюстгальтер и, расстегнув еще одну пуговицу на
талии, отбросила в сторону юбку. Та же участь постигла и тонкие,
прозрачные трусики. Обнаженная, с распущенными волосами, в туфлях на
высоком каблуке, она приближалась ко мне, залитая солнечным светом,
нисколько не смущаясь тем, что ее могут увидеть из дома напротив или тем,
что кто-то может зайти в незапертую дверь.
Она раздела меня медленно, лаская руками и прикосновениями волос, а
потом я любил ее, пока город не погрузился в сумерки. Обнаженные, мы
стояли у окна и смотрели на небо со сказочно прекрасными облаками.
Казалось, город опустел - так было тихо вокруг. Куда-то делись кричащие во
дворах дети, перестали ездить автомобили. Обнимая друг друга за талию, мы
наблюдали как в небе проступают первые звезды.
А потом мы вышли в теплую июльскую ночь, свернули на Дерибасовскую, где
разряженная публика переходила от одного кафе к другому, съели вкусную
большую пиццу, запив ее соком, пересекли Соборную площадь и направились
домой.
13
Мы вошли в ее квартиру и вместе приняли душ. Потом, влажные и горячие,
пили чай на кухне и болтали о пустяках. Около полуночи нам обоим
захотелось спать, и я пошел домой, сказав, что утром она может по дороге
на работу разбудить меня, и мы вместе позавтракаем.
В любовных романах есть один большой недостаток. Они не оставляют
времени ни на что, кроме себя. Потом это их свойство плавно перекочевывает
в семейный быт. И все это - процесс убивания бесценного времени ради
мимолетных удовольствий, которые поначалу остры и привлекательны, а потом
становятся всего лишь растратой жизненных сил.
Такие мысли вертелись в моей сонной голове, пока я шел до своей
квартиры. Я мечтал о беззаботном сне. Но моим мечтам не было суждено
сбыться.
Войдя в квартиру, я сразу ощутил чье-то присутствие. Но быстро пройдя
по комнатам, никого не обнаружил.
- Надо все-таки поменять замок, - сказал я вслух самому себе.
Звук голоса прозвучал как-то странно: я услышал глухое эхо. Потом перед
глазами у меня зарябило и резко раздвинулся в стороны какой-то прозрачный
занавес.
Комната была как будто бы прежней, но от каждой вещи во все стороны
неуверенно потянулись тонкие гибкие нити. Они проходили сквозь меня,
переплетались друг с другом. Я увидел, что стены прозрачны и небо сияет
звездами прямо сквозь потолок. Восторг и страх парализовали меня. Какая-то
сила заставила мое тело развернуться на 180 градусов, и я увидел перед
собой Марка Витгенштейна и Алексея Апраксина. Они смотрели на меня и
смеялись.
- Привет, Ворчагин, - произнес Витгенштейн, растягивая слова. - Что
нового в "Герониксе"?
- Ребята, вы что, не умерли? - спросил я.
- И да, и нет, - сказал, улыбаясь, Апраксин. - Мы теперь в странном
месте, которое называется Клуб Читателей. Здесь есть возможность собрать
свое тело заново, и жить в нем. Поэтому мы и стоим перед тобой в прежнем
виде. Я слышал, ты задавался вопросом, что заставило меня читать книгу.
Ответ прост. Я получил массу возможностей после того, как поменял один мир
на другой.
- Думаю, что человечество почти ничего не потеряет, - шепотом произнес
Марк, - от того, что перейдет сюда целиком. Мы хотим пригласить тебя в наш
мир. Можешь перейти прямо сейчас.
Говоря эти слова, он смотрел на меня так пристально и настороженно, что
в моем сознании зашевелилось подозрение.
- Вы от имени Петрова-Ананасова меня приглашаете? - спросил я.
- За тобой охотятся могущественные силы, - сказал Апраксин. - Они хотят
твоей окончательной смерти. Петров-Ананасов может тебя спасти. Пойдем с
нами и мы дадим тебе убежище.
- Нет. Я останусь здесь.
Занавес начал медленно закрываться.
- Пока, Ворчагин! - Алексей ударил меня по плечу.
- Не грусти. Мы еще увидимся, - улыбнулся Марк.
Я махнул им рукой, и комната обрела прежний вид. От крепкого удара по
плечу осталось тяжелое ощущение. Когда оно прошло, я почувствовал, что
плечо как будто царапает иголка. Посмотрев, я действительно обнаружил там
портняжную булавку с маленьким бумажным шариком на ней. Шарик был проколот
насквозь.
Осторожно, боясь повредить бумагу, я развернул его и прочел написанное
микроскопическими буквами послание. "Не подходи к морю, тебе нельзя его
видеть".
Бумага была очень необычной. Как будто пластиковой. Буквы на ней скорее
были похожи на выжженные, чем на написанные. Я спрятал записку вместе с
булавкой в бумажник, чтобы показать завтра Михайлову, и лег в постель. Но
сон не шел.
Темнота была составлена множеством разноцветных пятнышек различной
формы. Они складывались друг с другом в загадочные узоры и целостные
образы. Какие-то рожи возникали и изменялись на фоне потолка, в
причудливые профили складывались шевелящиеся на ветру занавески, тени на
потолке и стенах превращались из плоских в объемные, и за ними начинало
угадываться неведомое и пугающее пространство.
Спать я не мог.
Я зажег торшер. Мир словно утратил реальность и определенность. Этот
занавес, который внезапно раздвинулся перед моими глазами полчаса назад,
приоткрыл реальность совершенно иную. И, казалось, что она истинная. А та,
которую я вижу перед занавесом, теперь больше походила на иллюзию, вечно
меняющуюся голограмму, созданную не только для зрения, но и для всех
органов чувств.
Я взял с ночного столика бумагу, ручку, и слова, полные тоски и щемящей
боли, вылились наружу.
***
Я прощаюсь с тобой, моя жизнь.
Полная радостных грез, ты медленно уходишь,
Скрываясь за моей спиной,
Уходя без остатка,
Оставляя меня одного.
Мне не жаль. Только волны тоски,
Светлой печали при взгляде на бесконечность,
Накатывают на мое сердце.
А оно уже не бьется. Только трепещет,
Как голос птицы,
Поющей закатному солнцу
Последнюю песню.
Я плакал, когда писал их. Но не от жалости к себе. Я тосковал по
бесконечности, которая скрывается от меня за маской повседневного мира, я
плакал от чувства обреченности. От того, что я привязан к этому миру и не
могу разорвать эту связь. И еще от того, что врата в иной мир в виде
текста, созданного богом, лежали передо мной, но я после визита умерших
коллег уже не сомневался, что они ведут прямо в капкан.
Я уснул над своими стихами, не выключив торшер.
14
Звонок в дверь разбудил меня. Я выглянул в окно. Елена стояла у двери.
Выглядела она превосходно. Появляться перед нею помятым, с нечищенными
зубами я вовсе не желал. Поэтому, открыв ей дверь, я быстро убежал в
ванную комнату, где и пробыл минут пятнадцать, всячески приводя себя в
товарный вид. При бритье я порезался, при чистке зубов сильно заехал себе
щеткой в десну. По всему было видно, что нахожусь я не в лучшей своей
форме.
Когда я вышел, на плите весело свистел чайник, а на столе стоял
завтрак: свежие, принесенные ею булочки, джем, масло, ветчина и вареные
яйца.
- Привет, дорогой, - сказала она, целуя меня в щеку.
- Привет, - я обнял ее.
- Тебе чай или кофе?
- Лучше кофе. Там есть "Нескафе голд".
- Хорошо.
Через пару минут мы сидели и пили кофе.
- У тебя хорошо, - сказала она. - Сразу чувствуется, что это твой дом.
- Стены пропитываются энергетикой хозяина, - сказал я. - Твой дом
производит впечатление сказочного королевства, а мой - обычная жилая
пещера с удобствами.
- Ты любишь начинать день с хорошего секса? - спросила она.
- Вряд ли есть мужчина, который в силах от этого отказаться, -
уклончиво ответил я.
- На мне нет трусиков, бюстгальтера и колготок. На мне нет даже блузки.
Только пиджак от делового костюма и юбка. Ты можешь сделать со мной все,
что захочешь.
После этих слов я забыл о завтраке. Схватив Елену в охапку, я потащил
ее в спальню, по пути сбив табурет. Она смеялась. Я оторвал пуговицу на ее
пиджаке, сорвал юбку и набросился на нее, как дикарь. При этом я не
уставал сам себе удивляться, потому что на самом деле я не хотел ее. Все
это был никому не нужный маскарад с целью утвердить в ее глазах свой имидж
крутого самца. Потом мне пришло в голову, что она вертит мной как хочет, и
получает все, что желает. А я всего лишь пешка в ее руках. Но я примерно
через полчаса завершил дело, заставив ее сначала стонать, а затем кричать
подо мной. Потом я ушел в ванную, чтобы смыть все запахи любви, а она
осталась лежать на постели с закрытыми глазами, обессиленная и
удовлетворенная.
В ванной, взглянув на себя в зеркало, я увидел молодого человека с
синими кругами под глазами, находящегося на грани нервного истощения.
Небольшой порез от бритья на правой щеке уже покрылся коричневой корочкой.
Бледная кожа, морщины на лбу, вялый взгляд красных глаз. Все эти признаки
говорили, что в моей жизни что-то явно идет не в нужном мне направлении.
Я долго стоял под душем, приходя в себя. Когда я вернулся к постели,
она читала мои стихи.
- Это очень хорошо написано, - сказала она. - А еще есть?
- Я пишу очень редко. И никогда не сохраняю того, что написал.
Это было неправдой. В столе лежала целая стопка стихов, которые я
считал хорошими. Но когда женщина начинает влезать в душу мужчины, это
никогда не кончается добром. Поэтому лучше было пресечь все попытки сразу.
- Ты порвал мою одежду, варвар. В чем я теперь дойду до дома, чтобы
переодеться?
- Я могу дать тебе что-нибудь свое.
- А что?
Мы пошли к гардеробу. Она выбрала безразмерный свитер, который
прикрывал все нескромные места и, надев его, сложила свой деловой костюм в
пакет.
- Проводи меня, варвар. А то мало ли кто может на меня напасть по
дороге...
Я натянул джинсы и футболку и отправился с ней. Потом я мыл ее в душе,
потом помогал одеваться, подавая одежду. Потом мы вернулись ко мне и
завершили завтрак и только потом отправились на работу.
- У меня никогда не было такого замечательного мужчины, - сказала она,
когда мы шли через Соборку мимо раскопанного фундамента старой церкви.
- Заведу себе дневник. Будешь ставить мне оценки.
- И наказывать за плохое поведение, - сказала она. - Тебе понравится
быть наказанным.
В издательстве сидели Света и Женя.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг