отдали свои голоса ему. Даже монолитный отряд вдов - верная гвардия Игрека
- раскололся.
Плистерон возвратился в Пирроу, - взволнованно, все повышая и повышая
голос, заканчивает гид свое повествование. - В ознаменование исторических
событий Национальное Собрание постановило переименовать Горбы - поросшую
колючим кустарником холмистую местность в центре острова, где водились
белые слоны и обитали туземные племена, - в Кордильеры Плистерона
Победоносного. По предложению независимой группы депутатов было официально
декретировано начало Новейшей эры, летосчисление которой решено вести со
дня вступления на пост Наследственного Президента, Святого Рамульдино
Карла Великого Плистерона Мигуэля Первого Мудрейшего и Победоносного.
Итак, занялась заря Новейшей эры, леди и джентльмены, синьоры и
синьорины!..
5
Выйдя утром седьмого дня первого месяца Новейшей эры из ворот таможни,
джентльмен с бакенбардами направился вверх по набережной Магнолий,
смешиваясь с толпой и одновременно резко выделяясь привлекающей внимание
женщин красотой и изящной, фланирующей походкой. На ходу он помахивал
ореховой тросточкой с резной костяной ручкой.
Таможенный чиновник Родригос, который, обладая исключительно острым
зрением, по непонятному для себя побуждению издали следил за незнакомцем,
пробормотал вполголоса:
- Ставлю сто крамарро против дохлой кошки, что, когда эта персона
минуту назад стояла передо мной, тросточки в руках у нее не было. Откуда
же тросточка появилась?
Родригос покачал головой, поморщился, словно от сильнейшей головной
боли, и скрылся в помещении таможни.
Набережная Магнолий ограничена слева невысоким мраморным парапетом. За
ним открываются отлогие пляжи, покрытые золотистым песком, и дальше, за
кромкой прибоя, спокойное море, зеленовато-синее в этот ранний час, чуть
подкрашенное розовым. А справа, за шпалерами магнолий, пальм и платанов, в
некотором отдалении друг от друга возвышаются отели: стекло, бетонные
плоскости, веранды под цветными тентами, дикий виноград, поднимающийся по
стенам.
Джентльмен с бакенбардами шел не торопясь, зорко глядя по сторонам.
Время от времени по мраморным ступеням сбегали к пляжам стройные девушки в
модных купальниках под развевающимися халатиками. Человек с бакенбардами
провожал девушек продолжительным, почти отеческим взглядом.
Между тем время шло, пассажиры лайнера сворачивали один за другим в
ближние отели, и человек с бакенбардами вдруг заметил, что остался
совершенно один на широком проспекте, затененном пальмами. Улыбка сошла с
его лица. Он вытянулся, как бы вырос, решительно свернул в узкий переулок,
остановился перед невзрачным одноэтажным коттеджем с крошечной вывеской
"Пансион мадам Мартинес" и, распахнув дверь, подошел к конторке, за
которой сидела сама хозяйка - полная женщина, в нестаром, еще миловидном
лице которой угадывались доброта и спокойствие.
- Номер! - коротко бросил человек с бакенбардами.
- К величайшему сожалению, синьор, - не поднимая головы, мягким грудным
голосом отозвалась хозяйка, - все двенадцать номеров моего маленького
заведения уже заняты.
- Тогда мне придется взять номер тринадцатый, - резко и быстро
проговорил человек с бакенбардами. - Ничего, я лишен предрассудков.
Пишите: Жан Жаке, негоциант из Манилы. Поторапливайтесь, синьора. Готово?
Теперь проводите меня...
- Не знаю почему, но я механически выполнила все требования странного
клиента, - вспоминала впоследствии синьора Мартинес. - Я записала
продиктованное имя и пошла впереди по коридору, знакомому мне каждой
щелочкой паркета и каждой царапиной на стенах вот уже двадцать лет, с тех
пор как мой бедный муж безвременно погрузился в океанские волны и я
вынуждена была открыть пансион. Я сделала сто семнадцать шагов, то есть
прошла весь коридор, остановилась и уже хотела сказать: "Вот видите,
синьор, к сожалению, я располагаю только двенадцатью номерами", - но
взглянула и промолчала. Рядом с дверью номера двенадцатого, обитой
тисненой голубой кожей, я увидела еще одну дверь, грубого черно-красного
цвета, с эмалированной табличкой, где значился номер 13.
Я чуть не потеряла сознание от потрясения, вызванного необъяснимым
явлением, - ведь я только женщина, и женщина слабая, подверженная мигреням
и обморокам, особенно после кончины бедного моего супруга, покоящегося без
святого причастия на дне океана, - но синьор, назвавший себя Жаном Жаке,
грубо прикрикнул: "Отворяйте номер! Живо!" Я вынуждена была выполнить его
приказание, тем более что обнаружила у себя в правой руке ключ, который я
не захватила и не могла захватить в конторке.
Войдя вместе со мной в комнату - внутри она отличалась от других
помещений пансионата только той же грубой черно-красной расцветкой стен, -
Жан Жаке стал раздеваться, не обращая внимания на стыдливость,
свойственную каждой особе женского пола, особенно вдовам.
Я отвернулась. Мне вдруг показалось, что от черно-красных стен веет
жаром, у меня даже мелькнуло опасение: не начался ли пожар? Впоследствии
доктор Базиль Бернардо, врач, пользующий меня, объяснил, что ощущение,
будто тебя окунули в чан с варом, возникает из-за расстройства
вегетативной нервной системы, вызванного выпавшими на мою долю
испытаниями. Затем я почувствовала будто ледяной компресс на сердце.
- Виски! - сказал странный постоялец.
- С содовой? - спросила я.
- Чистое! - ответил он.
Когда я вернулась в номер, синьор лежал на кровати раздетый, только в
спортивных трусах, белых с черно-красной каймой, и в белых туфлях с
черными лакированными носками.
- Не удобнее ли синьору сбросить обувь? - спросила я.
- Нет, синьору это было бы крайне неудобно, - с неуместным смехом
ответил он.
Я пожала плечами и вышла. Через час он появился перед конторкой -
свежевыбритый, в отлично отглаженном летнем чесучовом костюме с
черновато-красной гвоздикой в петлице. Букет таких же гвоздик он протянул
мне. Я приняла подарок: хозяйка, особенно если она бедная вдова, должна
быть предупредительна с постояльцами.
Перебивая мадам Мартинес, которая охотно и со всеми подробностями
делилась воспоминаниями, я спросил:
- Заметили вы в нем нечто _роковое_?
- В Жане Жаке? О нет. Сперва, правда, он показался, грубоватым, но
потом, очень скоро... Даже сейчас я повторю, что он производил чарующее
впечатление, живо напоминая покойного супруга, когда тот...
- Значит, вы утверждаете, что ничего рокового в нем но было?
- Решительно ничего. Скорее в нем было _нечто_, заставляющее
подчиняться. И подчиняться охотно. Когда, протянув гвоздики, он сказал:
"Синьора, вы окажете честь проводить меня к источникам", - я сразу
поднялась и пошла, даже не вызвав горничную, обычно меня заменяющую.
Просто поднялась и пошла.
- По дороге он с вами говорил?
- Ну разумеется. Всякий милый вздор. Впрочем... одна или две фразы
запомнились мне. Когда мы вышли на бульвар Плистерона, Жаке взял меня под
руку... От его прикосновения осталось ощущение одновременно ледяного и
раскаленного. Он взял меня под руку и сказал: "Прелестная синьора, две
точки налицо: MB и Плистерон. Что же представляет собой третья точка?
Отвечайте не думая". - "Камни?!" - не знаю почему, вырвалось у меня.
"Камни?! - повторил он улыбаясь. - Ну, конечно, вы совершенно правы. Вы
гениальны, синьора. Ваш пансионат процветал бы и _там_ не меньше, чем тут.
Мы еще встретимся _там_". А затем он вдруг исчез, словно растворился в
воздухе. Не зная, что подумать, я продолжала идти дальше по бульвару и на
площади снова увидела Жаке. Он стоял у первого бассейна, рядом с золотой
статуей Плистерона, и пил из кружки MB.
6
Приходится прервать дышащие искренностью показания синьоры Мартинес,
чтобы по личным воспоминаниям, мемуарам современников и официальным
документам хотя бы бегло изобразить, как жило в то время Независимое
Президентство в целом, а также его столица - город Пирроу, и особенно
средоточие, сердце столицы - пирроуские бульвары.
Еще недавно город нес на себе отпечаток патриархальности, даже
известного провинциализма. На бульварах, среди прекрасных, самого
современного стиля зданий порой можно было встретить туземца с кольцом из
слоновой кости в носу, серьгами из костей акулы в мочках ушей и копьем и
луком в руках. Приезжие в те времена составляли однородную массу больных -
"желтяков", если прибегнуть к возникшему в то время словообразованию.
Пожилые джентльмены, мосье, синьоры, прибывшие из разных уголков мира,
желтые от недуга, сгорбленные болезнями, вели размеренный образ жизни.
Отдыхая после процедур на бульварах, они беседовали о различного вида
камнях и о прихотливом течении болезни. Избавившись от камня, больной, не
скрывая радости, спешил поделиться отрадной новостью со знакомыми и
незнакомцами. "Вы только подумайте, маленький черный камушек, обкатанный,
как прибрежная галька!" Все это придавало говору, постоянно звучащему на
бульварах, трогательную детскость, объединяло "желтяков" братскими узами.
Надо прямо сказать, наивный этот провинциализм бесследно канул в Лету
сразу же после того, как известие об ошеломительной победе Икса
распространилось по миру.
Впечатление, повсеместно вызванное событиями в государстве Зет, было
настолько велико, что с той поры мало кто мог рассчитывать занять по
выбору населения сколько-нибудь заметную должность, не пройдя
декаменизации и не получив соответствующей справки с гербовой печатью и
подписями. В некоторых Империях, Президентствах и Княжествах
обязательность подобных справок была оговорена специальными дополнениями к
Конституциям и Хартиям.
Компания "Афина и Сыновья" ввела сперва шесть, потом двенадцать,
наконец, двадцать четыре дополнительных рейса из всех важнейших портов, и
все-таки, чтобы получить каюту до Пирроу, приходилось записываться за год.
Газеты печатали фантастические сообщения о смягчении нравов под
влиянием декаменизации. Вождь одного людоедского племени вместе с
заместителем по хозяйственной части и личным шеф-поваром после лечения
стал последовательным вегетарианцем. Он отказался даже от растительной
пищи и питался только синтетическими смолами и микробами Опасных болезней.
Правитель обширного княжества, возвратившись из Пирроу, в первый же день
торжественным актом запретил на всей подчиненной ему территории применение
пыток по вторникам, четвергам и субботам после двух часов пополудни.
Все говорило о приближении Бескаменного века. Однако, как это ни
странно, в нравах и обычаях самого острова происходили другие процессы.
"Желтяки", которые раньше составляли братскую семью, разделились на две
неравные группы: обычных "желтяков", "Ожелов", как их стали именовать, и
Особых Привилегированных Гостей Президентства - сокращенно "Опригопов", то
есть чиновников, прибывших из своих государств со специальными
полномочиями для декаменизации.
Ожелы ненавидели Опригопов, а Опригопы презирали Ожелов.
Опригопы, в свою очередь, подразделялись на шесть классов: Опригопы
высшего класса, затем Опригопы первого, второго, третьего, четвертого и
пятого классов.
В те лучшие утренние часы, когда в прежнее время больные, медленно и со
вкусом выпив MB, благодушно обменивались соображениями о развитии или
угасании недугов, теперь бульвары окружала цепь гвардейцев. Пение птиц
заглушалось вполне вежливыми, однако не терпящими возражений командами:
"Попрошу, синьор!", "Очистите место, миссис!", "Подайте назад, мосье!"
Когда бульвары пустели, от резиденций, расположенных за зарослями
колючих роз, начиналось шествие Опригопов высшего класса. Их везли белые и
серые слоны, "мерседесы" и "бьюики", упряжки страусов и оленей и даже
единороги, несправедливо числившиеся вымершими.
За Часом Опригопов высшего класса следовал час прочих Опригопов.
Бульвары наполняла разноязыкая толпа военных во всевозможных мундирах,
пастырей в сутанах, монахов, судейских, которые на ходу горячо доказывали
друг другу безусловное преимущество презумпции виновности перед
презумпцией невиновности. Ведь только первая способствует
беспрепятственному подъему по служебной лестнице и постепенному
освобождению или, как выражались некоторые, "опустошению" мира от
виновных, а именно виновные, вследствие самого факта первородного греха,
составляют подавляющее большинство населения.
Деятельной и бодрой чередой шли чиновники, ведающие выдачей регалий и
геральдикой, моралью и расцветкой тюльпанов (предоставленные самим себе,
цветы могли бы избрать и несоответствующую окраску), извержениями вулканов
и пением птиц, способных исполнять как вполне здоровые мелодии, так и
мелодии не вполне здоровые.
- Да, да! - кричал глуховатый чиновник Птичьего ведомства с отдаленного
острова Маниукорус своему еще более глуховатому начальнику, Опригопу
второго класса. - С этими птицами беда! Моя бы воля, я бы их всех того...
Раз-раз - и готово...
- Вы слишком поспешны, молодой друг, - благодушно отвечал начальник. -
"Раз-раз - и готово" - этаким манером и наш департамент может оказаться...
так сказать... в некотором роде. Певчими птицами надо руководить, молодой
друг! Надо учитывать, что поскольку птица, так сказать, по данным науки, в
некотором роде не всегда являлась птицей, а была, так сказать, разжалована
из земноводных - а в такой ситуации кто не запоет! - то при терпеливом и
мягком воздействии она и утеряет это свое в некотором роде птичье. Нет,
нет, молодой друг, без поспешности!..
Лишь когда последний Опригоп выпивал предписанную дозу MB, оцепление
снималось и к полупустым бассейнам с остатками мутной MB пропускались
Ожелы.
После лечения больные по старой привычке рассаживались на скамейках,
хотя к этому часу сквозная тень пальм уже не защищала от полуденного
солнца. Но и теперь им не удавалось углубиться в тихую беседу о
прихотливом течении внутренних недугов.
Звучал гонг, и, нарушая тишину, служащие устремлялись к многочисленным
салунам и закусочным. К тому времени обилие претендентов на снабженные
печатями справки о декаменизации заставило выстроить для Департамента
Декаменизации восемьдесят семь тридцатиэтажных зданий, где сто двадцать
четыре тысячи клерков, работая в две, а иной раз и в три смены (то есть
даже по ночам, когда свет луны заливает бледные кипы бланков, печати и
подушечки для печатей), едва справлялись с порученным им делом.
Зато вечерами красивые молодые лица, запахи духов, страстный шепот
влюбленных - все это придавало городу новое, неведомое прежде очарование.
Ведь и молодые люди, прежде чем вступить в брак, если им позволяли
средства, старались пройти декаменизацию.
Да, разумеется, Наследственное Президентство можно было назвать
"Островом Чиновников", но в такой же мере Пирроу заслужил имя "Острова
Влюбленных". Все зависит от особенностей зрения наблюдателя.
7
Заметив синьору Мартинес, Жаке мягко улыбнулся, взглядом приглашая ее
подойти.
- Камни... именно камни, - вполголоса пробормотал он и кашлянул.
Нечто твердое, голубое, но не просто голубое, как небо или как
незабудки, а голубое, как лед, вылетело из его уст. Ослепительный,
стальной голубизны, луч рассек мир. Он прорезал стеклянные громады отелей,
парапет набережной, волны на море: белые гребешки разделялись, как
кремовый торт под ножом опытного метрдотеля.
Это продолжалось долю секунды, но те, кого луч коснулся, успели
почувствовать мгновенный укол - одни в сердце, другие в мозгу, в ногах,
пояснице, то есть в той части тела, которая оказалась на пути луча.
- Мне почудилось, - говорила впоследствии синьора Мартинес, - будто я
ослепла. Вскоре я вновь прозрела, но видела сначала не предметы, а одну
лишь синеву, будто я находилась внутри льдины. Потом наваждение прошло, я
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг