Все это мой собеседник выпалил одним духом, явно довольный возможностью
продемонстрировать свою осведомленность в государственных делах.
"Очень интересно, - заметил я. - Не упустили ли вы, однако, нечто
такое, что должно было случиться сегодня, но не случилось?"
Аптекарь наморщил лоб. "Да, - сказал он, - ведь нынче поутру должны
были казнить Равальяка. Может быть, ваша милость имеет в виду это
происшествие?"
Я побелел: "Как Равальяка?!"
"А что, он ваш родственник? Я-то полагал, сударь англичанин". Он достал
из обширного кармана флакон с нюхательной солью и собирался было сунуть
мне его под нос, однако я решительно отказался от этого варварского
заместителя валидола.
"О нет, - сказал я, овладев собой, - просто мне показалось, что я
слышал его имя".
"Еще бы, вот уже третий день только и разговоров, что этот человек
замышлял дурное против короля. Впрочем, казнь отложена на два-три дня,
пока парижский палач оправится от простуды. До чего же, однако, подлы эти
католики, - поделился своим возмущением Баланже, впервые обнаружив
собственные религиозные пристрастия, - ведь это уже восемнадцатый убийца,
подсылаемый ими к государю! А финансирует всех бандитов не кто иной, как
благочестивый Филипп II..."
Тут вдруг мессир Баланже прикусил губу, глаза его округлились от
страха. Я хотел было оглянуться, чтобы посмотреть, что привело в ужас
словоохотливого аптекаря, но не успел: чьи-то мощные длани обхватили меня
сзади и оторвали от земли, одновременно кто-то ловко заткнул мне рот
кляпом и резким движением надвинул шляпу на глаза. Не будучи в состоянии
кричать о помощи, я был брошен в какой-то экипаж, лошади тронулись с места
рысью, унося не в меру настырного путешественника во времени навстречу его
судьбе.
Даже высокопарная концовка не ослабила впечатления, произведенного этой
частью рассказа. Все сидели молча, ожидая продолжения.
- Предлагаю небольшой перерыв, - коварно заявил Ольсен. - Я вас, должно
быть, утомил, да и подкрепиться не мешает.
Все дружно запротестовали.
- Ваша воля, - сдался он. - Из подробного письменного отчета можно
узнать все детали моего ареста и первого допроса, состоявшегося, кстати, в
тот же день. Скажу лишь, что обращались со мной сносно и костей не ломали.
С самого начала я отказался отвечать на все вопросы и нахально потребовал
личного свидания с королем, налегая на то, что имею для него сведения
исключительного значения. Сам я, конечно, не слишком верил в то, что мои
настояния дойдут до царственных ушей, и поэтому начал исподволь обдумывать
план побега. Но, как известно, чудеса чаще всего случаются, когда их не
ждут. Уже на другой день меня препроводили в Лувр, и я предстал перед
Генрихом.
Он принял меня в небольшой комнате, окна которой выходили на набережную
Сены. Обстановка была довольно скромной: широкий письменный стол,
заваленный бумагами, этажерка с книгами, несколько кресел. Словом, все как
в кабинете современного чиновника, если не считать небольшой картины в
золоченой раме, изображающей выезд Дианы. Полагаю, она принадлежала кисти
Рубенса, а в роли богини выступала покойная возлюбленная короля Габриэль
д'Эстре, герцогиня де Бофор. Боюсь, эта очаровательная миниатюра
безвозвратно утеряна: мне не удалось разыскать ее в музейных каталогах.
Отпустив стражу, Генрих довольно долго и бесцеремонно меня разглядывал.
Потом, составив, видимо, свое мнение на мой счет, поинтересовался, кто я
такой и почему добивался свидания с королем.
Я, как вы догадываетесь, начал отвечать согласно заготовленной на такой
случай легенде: небогатый фландрский дворянин д'Ивар, ненавижу
поработителей своей родины испанцев, приехал в Париж, чтобы увидеть
великого Генриха и служить ему, чем могу, готов вступить в его доблестную
армию и так далее. Он выслушал, не перебивая, и спросил: "Что за важную
тайну, сударь, вы собирались мне открыть?" - "Я хотел предупредить вас,
сир, о покушении Равальяка, но не смог пробиться к вам раньше. Слава богу,
вмешалось само провидение".
Вы понимаете, друзья, теперь, когда убийство все равно не состоялось,
мне ничего не стоило завоевать таким образом доверие короля. Надеюсь,
Гринвуд, даже вы не примете это за нарушение запрета.
- Посмотрим, посмотрим, - уклончиво ответил эксперт.
- "Ну а вы, мсье д'Ивар, откуда вы сами узнали о готовящемся
злодеянии?" - допытывался Генрих, и мне пришлось наплести с три короба о
встреченных в харчевне подозрительных монахах и случайно подслушанном
разговоре. Сочинял я вдохновенно и начал уже верить сам себе, когда вдруг
на лице короля появилась откровенная усмешка. Я невольно стушевался, но
после секундной паузы, вспомнив наставления Малинина, решил идти напролом.
- Да, я рекомендовал вам этот прием, - подтвердил психолог.
- Вот, вот. "Вы мне не верите, ваше величество? - спросил я. - Тогда
испытайте меня огнем".
Ответ был совершенно неожиданным. "Полноте, сударь, не морочьте мне
голову, иначе я просто велю вас повесить. А теперь быстро выкладывайте, из
какого вы времени?"
Я не поверил своим ушам. "Вы хотите спросить, откуда я родом, сир? Так
я уже имел честь сообщить, что во Фландрии..." - "Перестаньте, - резко
перебил он. - Я хочу знать, из какого-века вы сюда заявились".
Малинин, пораженный до крайности, поймал себя на том, что сидит с
открытым ртом. Другие реагировали не менее приметно. Лефер схватился за
голову, Гринвуд вскочил и нервно зашагал по комнате, а Кирога хладнокровно
заявил:
- Этого не может быть.
- Ах, не может быть?! - воскликнул Ольсен. - Тогда смотрите.
Он подбежал к двери и нажал ряд кнопок на расположенной возле нее
панели. Стена, затянутая узорчатым обивочным материалом, начала белеть и
превратилась в большой экран, по которому побежали кадры стереоленты. Вот
король, словно позирующий перед кинокамерой (это он разглядывает странного
узника Бастилии), вот картина с изображением Дианы-Габриэль, массивный
стол, этажерка, окно, за которым можно было видеть волны Сены. Словом,
все, как описывал Ольсен. Наблюдать эти чудом ожившие образы старины было
ощущением ни с чем не сравнимым. Малинин почувствовал, что все
присутствующие, включая невозмутимого Кирогу и самого Ольсена, заворожены
совершавшимся на их глазах колдовством. Впервые с того момента, как
путешественник во Времени начал свой рассказ, вся эта история обрела
неотразимую, пугающую достоверность.
2
Монарх и его гость на экране вели свою беседу на старофранцузском
языке, а чуть ниже изображения поползли буквы перевода.
Генрих (настойчиво и с раздражением). Говорите же, я жду!
Ольсен (после заметных колебаний). Вы правы, сир, я не ваш современник.
Нас отделяют во времени восемь веков.
Генрих (хладнокровно). Как раз половина срока, минувшего от рождества
Христова. Ну, зачем же вы к нам пожаловали?
Ольсен (смущен, в данной ему инструкции явно не предусматривался
подобный вопрос). Видите ли, ваше величество, людьми моей эпохи движет
понятная любознательность. Мы стремимся глубже познать прошлое, находя в
нем бесценное поучение для сердца и ума. Полагаю, это не чуждо и вашим
современникам.
"Витиевато изъясняется, не может найти нужного тона", - подумал
Малинин.
Генрих (кивая). В молодости я основательно штудировал записки Цезаря о
галльской войне. Вероятно, почерпнутая там мудрость помогла мне утереть
нос испанскому кузену. Хотя и он, должно быть, читал Цезаря.
Ольсен (угодливо). Не каждому дано постигнуть мысль гения и извлечь
урок из его деяний.
Малинин ощутил раздражение и по тому, как задвигались остальные, понял,
что не он один. В самом деле, Ольсен изрекал какие-то банальности, да
вдобавок тошнотворно льстил своему венценосному собеседнику.
Генрих (раздумчиво). Я всегда советую своим маршалам читать Цезаря. Не
ради прямого подражания - упаси бог! Военное дело изрядно продвинулось
вперед, особенно с тех пор, как появилась артиллерия. Но дух полководца,
его воля - здесь всегда есть чему поучиться... (После секундной паузы,
улыбаясь.) Впрочем, сам я ничему не научился, пока не набил себе шишек.
Ольсен. Иначе вы бы не стали великим королем.
Генрих. Да, разумеется. (Подавшись вперед и уткнув свой палец в грудь
Ольсену.) Объясните, сударь, почему вы избрали для путешествия в прошлое
день 14 мая 1610 года? Какое поучение вы и ваши ученые коллеги хотели
извлечь из того факта, что фанатик, подосланный испанцами, собирался
заколоть короля Франции?
Ольсен (в полном замешательстве). История полна неожиданностей, сир.
Многие ее детали нам неизвестны, другие нуждаются в проверке. Кроме того,
есть эффект присутствия. Одно дело описывать события с чужих слов и совсем
другое - быть их свидетелем.
Генрих. Вы называете все причины, кроме главной.
Ольсен. Что государь имеет в виду?
Генрих. Вас прислали, чтобы предупредить меня о покушении Равальяка, не
так ли?
Все замерли в ожидании ответа, и каждый напряженно соображал, каким он
должен был бы быть. Ольсен на экране молчал. А сам он, воспользовавшись
паузой, пробормотал нечто вроде: "Окажись вы на моем месте..."
Генрих (глядя на своего собеседника испытующе, с иронической усмешкой).
Смелее, надо ли стыдиться столь богоугодных побуждений. Хотя вы, должно
быть, не верите в бога...
Это прозвучало полуутверждением-полувопросом.
Ольсен (дипломатично). Мы не испытываем необходимости объяснять
что-либо действием потусторонних сил.
Генрих (кивая в знак согласия). Я тоже. Поэтому мне не составило
большого труда сходить к обедне, там у вас (помахал рукой, указывая
куда-то в небо) знают этот эпизод?
Ольсен. Еще бы! Ваша фраза "Париж стоит мессы" стала крылатой.
Генрих. В каком смысле?
Ольсен. Как вам сказать... Ее употребляют, когда речь идет о циничном
выборе. Ради большого куша стоит покривить душой или отречься от
принципов... Приблизительно так.
Генрих (недовольным тоном). Вот уж ерунда! Как раз в душе я ни от чего
не отрекся. Принятие католичества было взвешенным политическим шагом.
Нельзя ведь в самом деле, придерживаясь иной веры, успешно управлять
страной, где преобладают паписты. Монарх обязан держать своих подданных в
страхе, может попирать их, как взбредет в голову, но он не имеет права не
разделять их предрассудков. И потом, как вы знаете из хроник, Нантским
эдиктом я даровал французам гражданский мир и избавил их от религиозных
распрей. Разве ради одного этого не стоило отслужить обедню?
Ольсен (явно стремясь успокоить короля). Вы правы, сир, здесь был
просто тактический расчет. Каждый на вашем месте поступил бы так же.
Генрих. Вернемся, однако, к нашим баранам. Вы не ответили на мой
вопрос.
Ольсен (говорит четко и уверенно). Увы, ваше величество, не буду
лукавить, передо мной не ставилась задача подать вам спасительный знак.
Отнюдь не потому, что людям моей эпохи недостает человеколюбия. Просто мы
не имеем права на милосердие. Подумайте сами, что случится, если
путешественники во Времени начнут вмешиваться в ход событий, пытаясь
исправить историю или на худой конец придать ей-более пристойный вид.
Такое вмешательство могло бы привести к катастрофическим результатам.
Генрих (явно не понимая, но не желая признаться). Вот как?
Ольсен. Представим для наглядности, что кому-то пришло в голову
предупредить столь почитаемого вами Цезаря о готовящемся против него
заговоре...
Генрих (сухо). Не вижу ничего дурного, если б сей великий полководец
прожил еще с десяток лет.
Ольсен (невозмутимо). Я выбрал неудачный пример. Ну а если какой-нибудь
сердобольный пришелец из будущего решил бы остеречь ваших
предшественников, сир, сообщив Карлу IX и Генриху III, что первого
собираются отравить, а второго зарезать?
Генрих. Да, я улавливаю, это помешало бы осуществиться воле божьей.
Ольсен. У нас принято называть то, о чем вы говорите, естественным
течением истории. Добавлю, что у меня есть и достаточно веская личная
причина воздерживаться от всякого вмешательства в ваши дела. Согласно
семейному преданию одним из моих предков по материнской линии является не
кто иной, как ваш министр финансов...
Генрих. Вы потомок моего Рони?!
Ольсен. Похоже, что да. Так вот, перемены в вашей судьбе могли бы самым
неожиданным образом повлиять на судьбу вашего фаворита и его близких.
Вообразите, как это отразилось бы на потомках герцога Сюлли в тридцатом
или сороковом колене! Вполне вероятно, что я вообще не появился бы на
свет.
Генрих. Это было бы весьма прискорбно и для меня, сударь. Поскольку не
смогла бы состояться наша интересная беседа.
Ольсен. Благодарю вас, ваше величество...
Ольсен. Благодарю вас, ваше величество...
Ольсен. Благодарю вас, ваше величество...
- Испорченная пластинка, - сказал Лефер, выражая вслух то, что пришло в
голову каждому. Действительно, эффект был тот же самый, только странно
было видеть его на экране. Повторяя свою фразу, Ольсен всякий раз
подавался вперед и вежливо наклонял голову, а король Генрих делал ответный
жест рукой, и оба они смахивали на трясущихся китайских истуканчиков.
Ольсен уже поднялся с места и направился к панели, когда вдруг дело
сдвинулось и появились очередные кадры необыкновенной хроники.
Генрих. И все же осталась одна неясность. Вы начали с того, что хотели
предупредить меня о злодейском намерении Равальяка. А в противоречие с
этим утверждаете...
Ольсен (перебивает). Да, сир, здесь есть противоречие. Дело в том, что
я не имел права вмешиваться, - это, как я уже вам докладывал,
категорически запрещено.
Генрих. Но вы нарушили запрет. (Ольсен кивает.) Не смогли противостоять
своей человеческой натуре? (Ольсен кивает.) А чем это вам грозит, вас
повесят или четвертуют?
Ольсен. Хуже: меня отстранят от путешествий во Времени. (Генрих смотрит
на него с явным недоумением.) Однако откройте и вы мне свой секрет, сир.
Как вы узнали, что я прибыл к вам из будущего?
Генрих. Очень просто. Вы здесь не первый.
Ольсен. Вы хотите сказать...
Генрих. Вот именно. Неделю назад ко мне заявился некий господин,
предупредивший об очередном заговоре иезуитов. (В сердцах.) До сих пор не
могу простить себе, что дозволил этим паршивцам вернуться во Францию!
Кстати, этот человек не хитрил, как вы, мсье д'Ивар, а без всяких обиняков
сообщил, что он из тридцатого столетия.
Среди зрителей произошло сильнейшее движение.
Ольсен. Тридцатого?
Генрих. Да, насколько я разбираюсь в арифметике, он на пять веков
моложе вас.
Ольсен. И куда же девался наш с вами потомок?
Генрих. Испарился, как Асмодей.
Ольсен. Он не снабдил вас никакой другой информацией?
Генрих. Не понял?
Ольсен. Я хотел узнать, не рассказал ли ваш спаситель о своем времени?
Генрих. Нет, он не пожелал задерживаться. А жаль, мне бы хотелось кое о
чем его порасспросить.
Ольсен. Вас, видимо, интересует, как устроено наше общество?
Генрих. Отчасти и это. Признаюсь, однако, в первую очередь меня
одолевает любопытство, что у вас думают о моем царствии.
Ольсен (подумав). Видите ли, ответить на этот вопрос непросто. О вас
создана обширная литература.
Генрих (удовлетворенно поглаживая бородку). Скажите главное.
Ольсен. Если в двух словах, то вас рассматривают как решающее звено в
утверждении французского абсолютизма.
Генрих (с вытянувшейся физиономией). Какое звено?
Ольсен. Простите, это словечко из жаргона наших историков. Иначе
говоря, считается, что при вас завершилось становление централизованного
государства в форме абсолютной монархии.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг