многочисленные оттиски и обсуждая, с привлечением к делу наборщиков,
важный вопрос о том, какую подпись проставить под каждой из фотографий.
А на следующее утро деловые нью-йоркцы с удовольствием разворачивали
богатейший номер "Иллюстрированной газеты". В ней было все, чего только
жаждет человеческое любопытство:
ЖИТЕЛИ ГОРОДА ТУЛЫ ПИШУТ ПИСЬМО ДЖЕКУ КРЕССЛИНГУ
Снимок собственного корреспондента
Повернувшись спиной к объективу, кучка людей, наклонив головы, что-то
делает над столом, справа и слева утыканным красными флагами. Кучка
напоминает, правда, по своей композиции цветную картину русского художника
Репина - что-то насчет письма к султану, - но плагиатом ее назвать нельзя,
поскольку толпа пишущих взята с тыла.
БОЛЬШЕВИКИ ПРИВЕТСТВУЮТ ПРИБЫТИЕ АМЕРИКАНСКОГО ПАРОХОДА!
Прямехонько перед самым носом настоящего американского парохода,
закрывшего собой гавань и горизонт, толпятся люди, сильно смахивающие на
американских безработных, насколько можно судить по их согбенным спинам.
Далее шли многочисленные виды различных городских задворок и дымящих на
горизонте труб с изображением взбудораженных людских толп, повернувшихся
спинами к зрителям. И только одно лицо, в котором читатели могли без труда
узнать юного Тома Топса, собственного корреспондента "Нью-йоркской
иллюстрированной газеты", было обращено им навстречу, в полный свой анфас.
Тому Топсу пожимал руку какой-то важный большевик, повернувшийся спиной к
зрителю, с ножницами в левой руке, чтобы перерезать ленточку готового к
пуску завода...
В этот день тираж "Иллюстрированной" превзошел все ожидания. На
площадях, перекрестках, в трамваях, толкая друг друга, дамы, мужчины,
отроки, мальчишки и даже карманные воры с увлечением покупали газету, одни
- на свои собственные деньги, другие - на деньги, в поте лица добытые из
чужого кармана.
К вечеру давка стала еще ужасней, так как пронесся слух, что номер
запрещен. Редактор потирал руки. Том Топс заболел от возбуждения.
Бостонские клерикалы открыто запрашивали у правительства: неужели оно не
понимает оскорбительного намека, брошенного большевиками Соединенным
Штатам Америки?
"Почему?.. - так запрашивали клерикалы. - ...Почему все они
поворотились к нам задом?"
На деревообделочном в Миддльтоуне царило не меньшее волнение. Вокруг
белокурого гиганта, орудовавшего рубанком, столпились рабочие, только что
прочитавшие газету.
- Тингсмастер, - сказал один, ударив его по плечу, - штучка-то пошла в
Петроград раньше срока!
- Наделает она дел! - подмигнул другой, давясь от хохота. - Читайте-ка,
братцы, передовую.
Газета пошла гулять по рукам, пока не дошла до лучшего грамотея,
возвысившего голос на всю мастерскую:
- "Два события, - так начиналась передовица, - знаменуют собою
торжество науки и торговли - это соглашение с Россией и съезд психиатров в
Петрограде, куда мы посылаем лучших представителей медицины. Надо
надеяться, что наши пищевые продукты неспроста завоевывают себе путь в
Республику Советов одновременно с нашей медициной. Всем известно и ни для
кого не секрет, что врачебная помощь поставлена в Америке на невиданную
высоту, а статистический подсчет недавно обнаружил, что на каждый ресторан
у нас имеется по три лечебницы и по 1758 вольнопрактикующих врачей.
Читатели, покупайте пилюли "Антигастрит" д-ра Поммера, мгновенно
уничтожающие последствия от неосторожного вкушения пищи!"
- Подожди-ка, что это ты читаешь? - перебил Микаэль Тингсмастер. -
Пропусти, брат, малую толику и дерни пониже.
Грамотей пропустил столбец и при одобрительных выкриках "ага" прочитал
следующее:
- "В означенный день утром состоится торжественное заседание
Петросовета, причем в дар русским комиссарам от группы американцев,
проведшей соглашение, будут поднесены роскошные часы в футляре красного
дерева. Вечером того же дня состоится открытие съезда психиатров в
присутствии научных делегатов всего мира, а также властей и наших граждан,
находящихся по случаю соглашения в Петрограде".
- Черт возьми! - вырвалось у деревообделочников, когда они вдоволь
нахохотались. - А мы тут сиди у станка да жди известий!
Они нехотя разбрелись по своим местам, и в этот день Джек Кресслинг
потерпел несомненный убыток, так как работа не клеилась даже под руками
самого Тингсмастера.
В обеденный перерыв все рассыпались по домам. Мик не дошел еще до
порога деревянного домика, как зоркие глаза его усмотрели необычайную
картину.
Его стряпуха, повязанная платком до самого носа, энергически
отмахивалась от объятий большущего белого пса, а вокруг нее вертелся
толстый капитан Мак-Кинлей в тщетной надежде пожать ей руку.
- Бьюти! Мак-Кинлей! - заорал Тингсмастер во всю силу своих легких и
кинулся к домику.
Спустя десять минут, когда белый ком раза четыре перемахнул через
голову своего хозяина, попутно облизывая ему нос и щеки, а потом блаженно
оцепенел, уткнув морду ему в ладонь, Мак-Кинлей добился наконец ответного
рукопожатия от стряпухи и, отдуваясь, сказал Тингсмастеру:
- Сорроу вам кланяется, Мик. Дела идут как по маслу. Лори, Нэд и
Виллингс тоже там. Бьюти прибыла на "Торпеде" вот с этим лоскутом от Биска
да еще с письмом генеральному прокурору Иллинойса, которое я послал по
адресу. Берите-ка копию.
Подобного спича Мак-Кинлей не произносил, будучи честным ирландцем, еще
ни разу в жизни. Речь его ограничивалась до сих пор чисто евангельским
"да, да" и "нет, нет", с прибавлением коротенького словечка: "Водки!"
Понятно поэтому, что он совершенно обессилел и упал бы на руки к
стряпухе, если б эта последняя не вынесла ему порядочного шкалика, к
которому дважды приложилась по пути в целях проверки его содержимого.
- Мы люди бедные, но честные, сэр, - произнесла она твердо, глотнув из
шкалика в третий раз. - Мы не поднесем гостю не то что вина, а и простой
воды, не дознавшись - голт, голт, - хорошо ли - голт - она пахнет, сэр!
Мак-Кинлей предпочел бы, по-видимому, обойтись без этой вежливости.
Пока он доканчивал шкалик, к Тингсмастеру бегом подлетел миддльтоунский
телеграфист и, оглянувшись по сторонам, шепнул:
- Менд-месс!
- Месс-менд! - ответил Мик. - Что случилось?
- Депеша, Мик, - тревожно ответил телеграфист и сунул ему в руку
бумажку.
Она была от ребят с таможни. Ребята сообщали, что неизвестный человек
проник к посылке, адресованной Василову, и около часа находился наедине с
ней.
Тингсмастер дважды перечитал записку и задумался, прикусив губы. Широко
открытые голубые его глаза взглянули вниз, на Бьюти, и, внезапно
решившись, он взял собаку за ошейник.
- Дело-то ухудшилось, Мак-Кинлей. Как бы не открыли нашу работу! -
сказал он ирландцу, вытиравшему себе губы. - Дайте знать на завод, что я
свалился в лихорадке. А мы с Бьюти (собака бешено забила хвостом)... мы с
Бьюти пустимся вслед за посылкой, и не будь я Тингсмастер, если не
перепутаю карты этому самому Грегорио Чиче.
43. МОРЛЕНДЕР В ДЕЙСТВИИ
Моросил легкий серый дождь, оседая на лицах и одежде микроскопическими
дождевыми пылинками. Артур Морлендер, ходивший взад и вперед по причалу,
продрог и чувствовал легкий озноб. Сказать по правде, причиной тому был не
петроградский дождичек. Все последние дни Морлендер испытывал
отвратительное ощущение зверя, за которым идет охота. Он чувствовал на
спине своей неотступную пару глаз; видел легкую тень вдоль улицы,
возникавшую и опадавшую вслед за его собственной тенью; встречал каждый
раз, когда ему нужно было войти к себе или выйти на улицу, то высокого
человека с белыми бельмами на глазах, то старую нищенку, виденных им еще в
первый день приезда. А утром, едва он спустился с лестницы, у порога
оказался странный восточный человек, смуглый, как эфиоп. Собственно, это
был чистильщик сапог. Он постоянно сидел тут, возле подъезда Мойка-стрит,
N_81, развесив на деревянной стоечке многочисленное добро: шнурки для
ботинок, щетки, резинки, подметки, стельки, а внизу, под табуреткой,
расставив целую серию банок с сапожной ваксой. Едва завидя прохожего,
чистильщик затягивал какую-то национальную песню, звучавшую примерно так:
Азер-Азер-Азер-бай-джан!
Ромашвили - Эрэван!
И Артур Морлендер раза два даже чистил у него ботинки.
Но сегодня произошло нечто удивительное. Сегодня чистильщик,
появившийся, вопреки обычаю, на ранней заре, сам напросился чистить ему
ботинки и даже схватил его за ногу, хотя Морлендер, боясь опоздать к
приходу "Торпеды", не собирался останавливаться. Но не успел он жестом
отказаться, как ботинок его уже смазывался густой мазью с обеих сторон, а
чистильщик, не поднимая головы от работы, вдруг тихо произнес на чистейшем
английском языке с американским акцентом:
- Мистер Морлендер, не знаете ли вы, куда делась ваша красотка-жена?
- Кто вы? - только и нашел что сказать ошеломленный Морлендер.
- Не показывайте виду, что разговариваете со мной... Я приставлен
Джеком Кресслингом следить за вами. Но я не состою в ихней банде. Мое имя
Виллингс, слесарь Виллингс. Следить я за вами слежу, чтоб меня не
заподозрили, и доношу на вас сущую правду: что вы были в Чека, что вы
сдали им всю отраву и бомбы, что вы, видать, переметнулись с ихнего берега
на другой берег. Доношу, а сам, по решению обратной стороны, стерегу и
берегу вас, чтоб в случае каких махинаций спасти вашу жизнь. Понятно?
- Понятно, - ответил Морлендер, хотя ровнешенько "ничего не понимал. -
А Кэт, Катя Ивановна, она что же? Чья же?
- Приставлена к вам с обратной, то-есть с нашей, с рабочей, стороны. Не
беспокойтесь, ей тоже, должно быть, ясно стало, куда вы переметнулись.
Артур густо покраснел:
- Где же она?
Виллингс уронил щетку и тотчас же подобрал ее. Лицо его выражало
горесть:
- Сперва глянец, потом полировка. Придвиньте носок поближе, так... А
мы-то надеялись, у вас узнать... Пропала, значит, девушка! Большое горе
для нас...
Но тут подкатил мотоциклет, и Виллингс сурово замолк, убирая свои щетки
и кусочек плюша.
Артур Морлендер приехал на пристань в снедающем душу беспокойстве. Кэт
пропала! Друзья девушки не знают, где она. И это он выгнал ее в чужой
стране из-под крова, который она делила с ним! А сейчас подходит
"Торпеда". Десять минут беседы с капитаном, и он узнает о тайне гибели
своего отца...
Раздираемый самыми разными чувствами, взволнованный, бледный, он стал
подниматься на палубу, как только сошел последний пассажир. Наверху, на
мостике, глядя, как он поднимается, стоял небольшой человек в капитанской
кепке, из-под которой красным отливали густые рыжие волосы. Ничего как
будто особенного не было в этом человеке, и все же странный холодок прошел
по спине Морлендера. Рыжий капитан сделал несколько шагов ему навстречу.
- Вы совершенно правы, что сами пришли принять ящик, который вы
поднесете здешним людям от группы американских трудящихся! - любезно начал
капитан Грегуар, как только Морлендер ступил на палубу. - Нельзя допускать
демонстрации на пристани. А тут, кажется, собираются ее устроить... - Он
указал пальцем вниз, и Морлендер, обернувшись, увидел, что возле трапа
собирается толпа, кто-то подкидывает шляпу, кто-то кричит: "Да здравствует
торговое соглашение!.."
- Пройдемте ко мне, - продолжал капитан, идя вперед и показывая дорогу.
- Вот моя личная каюта... Бой!
Мальчик, не дав ему договорить, уже бежал с подносом.
Стаканы налиты, сигары зажжены, Морлендер сидит в спокойном кресле. Но
капитан, словно пораженный удивлением, не сводит пристального взгляда с
его лица. Борясь с одолевающей его непобедимой пассивностью, похожей на
дрему с открытыми глазами, Артур Морлендер находит наконец слова, много
дней вертевшиеся у него на языке:
- Капитан, у меня есть вопрос к вам. Где именно и как гроб с моим
отцом, Иеремией Морлендером, попал на ваш пароход? Мачеха моя, как я
помню, говорила с вами, но мне не пришлось...
Артур хотел продолжать и осекся. Странный, расширившийся взгляд
капитана пригвоздил ему язык к гортани, связал все члены, зашевелил волосы
на голове. Во рту у него сделалось невыносимо сухо. Он раскрыл наконец
рот, глотнул воздуха и опустил голову на грудь. Он спал.
Капитан Грегуар позвонил дважды. Вошел мичман Ковальковский вместе с
высоким седым человеком с белыми бельмами на глазах, известным читателю
под маской нищего графа.
- Вы были правы, - сухо произнес капитан. - Необходимо убрать его, но
пока не лишать жизни. Туда, где будет стоять ящик и где уже содержится его
спутница. Я ехал с точной директивой Джека Кресслинга послать Василова еще
до поднесения подарка, как экскурсанта, на Центральную Аэро-электростанцию
- лишь посмотреть, познакомиться, поговорить, и ничего больше, - а при
уходе оставить там незаметно вот этот шарик замедленного действия. Но
человек этот предал нас. Он не годен. Но, загримировав одного, легко
загримировать другого. Вы, граф, примерно такого же роста. Гример,
создавший из Морлендера Василова, тут. Он придаст вам сходство, и задачу
на Аэро-электростанции вы примете на себя. А этого... - капитан Грегуар
дотронулся носком до ноги Артура, - этого будем держать под гипнозом и
пошлем поднести подарок.
- Превосходно! - кисло отозвался мнимый нищий. - Они ему доверяют.
Извлеките только у него документы для меня...
Но напрасно шарил капитан по карманам спящего - документы Морлендер
оставил у себя на столе. Чистильщику сапог, исполнявшему свою службу,
ничего не стоило заглянуть в оставленную Артуром комнату, чтоб лишний раз
убедиться, не прячется ли мисс Ортон где-нибудь поблизости. А забравшись в
комнату и увидев на столе документы Василова, степенный Виллингс на всякий
случай прибрал их к себе в грудной карман, подальше от всяких
неожиданностей. Таким-то образом капитан Грегуар ничего не нашел на
Морлендере.
- Вы съездите на завод, граф, и попросите, чтоб вам дали бумажку к
главному монтеру станции, вот и все. А теперь - быстро, быстро,
возвращайте себе вашу молодость, снимайте парик, бельма, брови, морщины и
отдавайтесь в руки нашего кудесника! Да, вот еще: фонограф несколько раз
повторит вам речь Василова, и вы попрактикуйтесь у себя в комнате, чтоб
усвоить ее интонации и тембр.
44. В ЛОГОВЕ ЗВЕРЯ
Прошел час, два часа. Чудесные превращения происходили все это время
под рукой неведомого гримера в той самой каюте, где еще недавно, в роли
рождающегося Василова, сидел перед ним молодой Артур Морлендер. Сухой и
жилистый русский граф очень мало походил на Морлендера, кроме, может быть,
роста и выправки. Но, сняв и обчистив с него грубые наклейки, превращавшие
графа в старого нищего, гример взялся за свои пинцеты и кисточки.
Медленно-медленно в этом сухопаром графе неопределенного возраста
проступили черты все того же коммуниста Василова: разгладилась кожа, ушли
морщины, поднялись углы губ, исчезли отечные подушечки щек, по-новому
выросли из-под пальцев, гримера брови. Работа была тонкая и прочная - на
том же месте, в той же каюте возникал тот же человек, возникал почти там
же, где он был недавно убит. И все это время Артур Морлендер лежал в
глубоком сне в каюте капитана Грегуара.
Когда наконец работа неведомого кудесника пришла к концу, капитан и
мичман Ковальковский наклонились над Морлендером. Они сняли с него ботинки
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг