- и остановиться в таком вот виде перед выбежавшей матушкой с заплаканными,
покрасневшими глазами.
- Ничего страшного, мама. Это так - кажется, что страшно, на самом деле -
все пройдет. Пожалуйста, мамочка, не волнуйся - у меня все хорошо. - тут
Катя потеряла сознание...
Ее ждали два месяца в больнице. Ее ждали бесконечные повторения того, что
лиц она не видела. Она лежала на койке - и не могла даже подняться -
выяснилось, что у нее переломаны были чуть ли не все ребра и коленная
чашечка. Доктора удивлялись, как она вообще могла дойти до дома...
Она общалась с родными, с друзьями и подругами, читала книги и часто
смотрела в окно.
Там, за окном, цвел, густел в июне, а потом в июле больничный сад;
заливались, средь густых ветвей птицы, а над ними синело, или же двигалась,
видимыми частями облаков, небо.
"Как хотела бы я хоть ненадолго стать облаком" - мечтала Катя. "Ведь
облако, если захочет, может видеть все-все, что на земле происходит. Вот
тогда бы увидела я и Машеньку, и Петю. Увидела бы и Томаса, увидела бы и
того юношу... кто он? Почему до сих пор помню его?.. Если мы были
предназначены друг другу небом, почему же тем же небом, роком, мы сразу, не
успевши ни словом обменяться, были разлучены? А после этого - цепь странных
совпадений - к чему же нас ведет эта дорога?.."
* * *
Оказалось, что лесные псы - вовсе не плохие лекари. Для Джоя они собрали
всяких редких целебных трав, да и принесли пожевать.
Ох и не любил же Джой есть траву. Однако, иного не оставалось - не
привыкший к сырому мясу желудок болел нестерпимо, да так, что о продолжении
путешествия нечего было и думать...
Тот старый пес, что спал в дупле, средь дубовых корней, благодушно
уступил место маленькой собачке, а сам перебрался на солнышко.
Томас ни на шаг не отступал от захворавшего своего друга, лечил его по
своему. Клал свою серенькую мордашку Джою на спину да и начинал мурлыкать,
греть его. Джой, в благодарность, помахивал огнистым своим хвостом.
Надо сказать, что целебные травы, для больного носила маленькая, даже и
поменьше Джоя собачка, породу пудель. Несмотря на то, что жила она в лесу -
за собой она следила и шерсть ее отливала облачной белизной. У нее были
веселые быстрые глазки, и, всегда, когда вбегала она в Джоево жилище,
озорно, словно бы приглашая его поскорее исцелиться и побегать - виляла
маленьким своим хвостиком. Во рту же она несла целебные травы, опускала их
перед Джоем, и мягко тыкала своим черным носиком в его мордочку.
Много раз навещала Джоя и Томаса королевская чета: эти две большие собаки
с почти человечьими глазами, одна за другой входили в пещерку, становились
возле Джоя, ласково глядели на него...
Томас, при входе этих мудрых особ, начинал мурлыкать, а вот, когда
прибегала белая собачка со своими травами - котенок демонстративно
отворачивался к стенке, как мог широко зевал маленьким своим ротиком и,
даже, раздраженно бил хвостом.
Потом, когда собачка уходила, Томас с укоризной заглядывал зелеными
своими глазищами в темноту глаз своего друга.
"Мяу! Мало ли что она тебя носит? Можно подумать! Ничего в ней нет! Что
ты на нее заглядываешься?..."
"Б-ррр... И что ты придумал! Просто хорошая, привлекательная, прилежная,
пуделина!..."
"М-мур! Ты поменьше на нее посматривай. Помни..."
"Р-ррр! Приглупо! Просто позорно! Не сомневайся, прошу, во мне! Про
хозяина, я всегда помню! И ради какой-то пуделины не брошу его, никогда!
Пройдет, проклятая болезнь - быстрее побежим..."
"Сомневаюсь!" - мурлыкал котенок и отворачивался.
В действительности же, Джой испытывал к этой белой собачке, чувства самые
нежные. Чувства эти, как не старался - он никак не мог прогнать, напротив -
с каждым ее посещением - чувства эти все возрастали.
Дела очень скоро (как то показалось Джою), пошли на поправку. И он уже
мог бежать дальше.
"Мяу. Завтра, промчимся до моего дома!" - сверкал изумрудными глазищами в
темноте ночного дупла котенок, а Джой, прикрывши свои печальные темные
зрачки, размышлял:
"Придется. Впрочем, я несколько не ропщу. Конечно, с огромным нетерпением
жажду вернуться к хозяину. Просто жаль, что расстанусь с нею! Прекрасная,
добрая веселушка! Примилый быстрый хвостик! Радостные, как приключения,
глаза! И не надо никаких разговоров! Просто убегу рядом с другом на
завтрашнем рассвете!"
Следующий день выдался ветреным: по небу летели стремительные
темно-серебристые, готовые в дождь потемнеть облака. На лесном озере
поднялась сильная рябь, и казалось, что златистые блики яростными,
стремительными молотами пробивались из темных глубин. Лес и одинокий дуб
шумели встревожено, предупреждая об какой-то, надвигающейся напасти.
Джой и Томас вышли из дупла, для пробы обежали несколько кругов вокруг
ствола...
Нет - все же чувствовалось приближение чего то дурного. Не к спеху было
убегать, оставлять с этим дурным предчувствием тех, кто оказался такими
хорошими друзьями.
Вот издалека, со стороны старой лесной просеки, раздался гул двигателя...
Выбежали собаки...
"Едут сюда! Сюда!" - несколько раз пролаял сторожевой пес.
Вот уже выбежал, столпился лесной собачий народ. Вперед вышел король и
королева. Король повел головой, понюхал воздух - несколько раз негромко, но
твердо пролаял.
Тут в собачьем городе начались сборы - отнесли, спрятали в чаще щенков;
туда же отвели и старых псов...
Наконец, король подбежал к Джою и Томасу, вильнул хвостом:
"Друзья. Теперь вы можете уходить."
Двигатель надрывался где-то совсем уж близко.
Томас согласен был бежать - он и не видел причин задерживаться. Однако,
Джой, взглядом, отвечал:
"Посмотрим, кто это, а потом - побежим."
И вот собаки залегли за теми деревьями, которые окружали поляну...
Мотор пронзительно взвыл - машина - это был иностранный грузовичок с
закрытом кузовом - вырвался на поляну, да и остановился возле ствола дуба.
Распахнулись двери - тут же и полянка и озеро были пронзены человечьей
музыкой, а из машины стали выходить люди.
Кажется, то была одна семья с несколькими своими приятелями.
Среди всех выделялся высокий мужчина, с широченной грудью, и несмотря на
то, что он был коротко стрижен, напоминал он медведя - передвигался
неуклюже, несколько раз спотыкался о корни и тогда начинал браниться
сипловатым, ко всякой ругани привыкшем голосом:
- Я говорил - надо ближе к берегу! Нет - под деревом, под деревом! Что
тут - спотыкаться ходить, что ли?! А?!
Тут из грузовичка вышел мальчик лет семи, огляделся и направился к
лесенке, которая вела на навес, где незадолго до того резвились щенки.
Мальчик стал забираться по мшистым ступенькам и тут его нагнал измученный
женский окрик:
- Сашка! Да куда ж ты?! Слезь, обвалиться! Ты смотри - развалюха какая!
"Медведь" же захрипел ругательства, бросился к своему сыну - при этом он
споткнулся - весь побагровел...
Мальчик уже спрыгнул на землю и, привыкший уж, видно, к таким сценам,
выставил свои тоненькие ручки, вздрогнул, простонал:
- Папа... Не надо! Я больше не буду! Пожалуйста!
Затрещина - от которой многие, притаившиеся в кустах собаки вздрогнули, а
тот двухметровый дог, который пытался когда-то напасть на Томаса, обнажил
клыки, зарычал негромко, но с настоящей яростью.
Щека мальчика заплыла красным; он стоял, потупивши голову, тихонько
плакал. "Медведь" схватил его за руку и, судя по тому, как исказилось лицо
мальчика, сильно ее сжал.
- Ты у меня смотри! Еще раз такое устроишь - отделаю тебя так, что мамаша
не узнает! Ты понял меня!
- Слышь, Кирюха, да иди ты сюда! Давай костер разводить! - окрикнул
"медведя" один из его дружков.
Что же касается матери мальчика, то она, привыкшая к таким сценам - едва
заметно вздрогнула, когда "медведь" ударил мальчика, но вот подавила в себе
что-то, отвернулась - затараторила о чем-то со своей подружкой...
В лесу, почувствовав боль мальчика, и клубящееся вокруг "медведя"
напряжение, заскулили щенки - однако, тут же и замолчали - повинуясь своей
няньке старушки-колли.
На поляне, тем временем, "медведь" распыляясь все больше, грызся со своей
женой:
- Говорил - надо было к берегу! Здесь же тень! Ты слепая совсем, что ли?!
- А чего нам на солнце печься?! - в тон ему, визжащим голосом,
надрывалась жена. - Хочешь загорать?! Ну и иди!
- Да иди ты сама загорай!... - ну и так далее.
"Медведь" не воспринимал, да и не хотел воспринимать леса, неба - всего
этого, открывающегося к нежному златистому сиянию. Так же мог ругаться он и
дома, и на какой-нибудь далекой планете - окружающее его нисколько не
трогало. Он был погружен в своей мир болезненной раздражительности. Он
постоянно накапливал в себе боль, потом выплескивал ее в приступах
безудержного гнева (уж сын его знал, что это). И все то ему казалось, либо
враждебным, либо каким-то однобоким - так или относящимся к нему...
Однако теперь, рядом были приятели - они поторапливали его:
- Давай, выгребаем запасы! Слышь, Кирюх, помоги, а?..
Из грузовичка вынесли скатерти; затем - большие пакеты с едою.
А двое удальцов, взявши пилы, забрались по стволу дуба, и усевшись на
древесных развилках принялись пилить две самые большие ветви.
Листья старого дерева зашумели печально, и все лежавшие на земле собаки
услышали горестный стон, который, передаваясь от корней дуба, дошел и до
них.
"Вжжих - ввжжих!" - пронзительно врезались в живую плоть пилы, и дерево
шумело, стонало, перекатывалось лиственными волнами уж непрестанно - но
никто, кроме мальчика, не замечал этого - ведь, дул довольно сильный ветер.
Мальчик же, чувства которого, от несчастного его существования, были
обострены чрезвычайно, все почувствовал - и без страха, но с жалостью
посмотрел на живое, страдающее древо.
"Медведь" заметил его, одиноко стоящего, сжавшегося - так похожего на
побитого щенка. В постоянной своей болезненной злобе "медведь" подошел к
нему и раздраженно, сам от того лишь боль чувствуя, прохрипел:
- Ты чего тут встал?! Ты чего бездельничаешь?! А ну-ка быстро собирать
дрова! Чтобы набрал сухих и тонких веток! И быстро! Ты понял?!
Мальчик кивнул и поспешил к кустам. Он был рад, что хоть ненадолго убежал
от всей этой компании. Он, вообще, хотел остаться в лесу навсегда... И вот
он шел среди стволов, придумывая, чтобы сказать в оправдание, если он
задержится.
Вот средь стволов стремительно промелькнуло серенькое пятнышко - мальчик
тут же присел на корточки, вглядываясь. Котенок!
Такой забавный пепельно-серый котенок! Ах, как тут обрадовался мальчик!
Он то, ведь, так давно хотел такого друга! Такого маленького, доброго,
забавного - такого, который согревал бы его, утешал в трудную минуту. Такого
игривого, в котором нет этой постылой злобы, такого мягкого мурлыку... Отец
его ненавидел животных, - особенно кошек и собак и, конечно, о таком друге
нечего было и мечтать. А подумав как-то мальчик решил, что и не надо - что
за житье ему будет?! Свое раздражение "медведь" примется вымещать и на
нем...
Но как же ему хотелось такого маленького друга, которому можно бы
доверить все свои тайны; который все выслушает, все поймет, утешит своей
ласкою.
И вот теперь он, желая хоть бы немного подержать котенка на руках, позвал
его:
- Кис-кис-кис!
А Томас, которому претило лежать в укрытии с собаками, и который вышел
поохотиться на птиц, услышав этот печальный зов, повернул мордочку к
мальчику, замер, разглядывая его.
Он сразу почувствовал Одиночество мальчика. И он, хоть и успел уже
несколько одичать за эти проведенные в лесу дни, тут же и подбежал к нему -
подпрыгнул - вцепился коготками в поясок, и вот уже перебрался на ладошки.
- Мурка! Мурка, маленький! - восторженно воскликнул мальчик, и осторожно
прижавши котенка к груди принялся его гладить.
А Томас замурлыкал.
Но, хоть приятна было Томасу теплота этих рук, мурлыкал он вовсе не от
удовольствия, а желая, передавая добрый свои чувства, хоть на время
остановить то, что почувствовал он в груди мальчика. А там - от напряжения,
от постоянных обид, разросся некий ком, что-то потресканное, изломленное. И
совсем не так, как надо бы стучало его сердце - и Томас знал, что растущий
этот, охватывающий незримый паутиной ком, года через два приведет к смерти.
И он все мурлыкал, пытаясь хоть ненадолго скрутить этот, взращенный
окружением недуг.
А мальчик, против обычного своего, опустошенного состояния, почувствовал
тепло...
- Котеночек, котеночек... - шептал он, не зная, как оставит его, и
вернется назад к ним, в тот Болью пронзенный мир.
И тут он увидел лисицу! Точнее - он сначала подумал, что - это рыжая
лисица, загораясь пышно-облачным пламенем в солнечных колоннах бежит прямо к
нему. В его голове даже успела зародиться сказка о житье, дружбе котенка и
лисица.
Однако, когда "лисица" подбежала поближе, мальчик понял, что вовсе это и
не лисица, но маленькая рыжая собачка, с черной мордочкой и пушистым,
приветливо ему помахивающим хвостом.
Джой остановился в двух шагах от мальчика и поднял ушки топориком,
ожидая, что тот скажет.
А он и впрямь хотел сказать что-то о том, какие они замечательные, хотел
погладить этого забавного песика, хотел поиграть с ними, однако, тут с
поляны раздался крик "медведя".
- Ты! Сын! Ты что?! Я же сказал - не задерживаться! Мне долго тебя
звать?! - в голосе уже слышались хмельные нотки...
Мальчик вздрогнул, выпустил Томаса, который еще потерся о его ноги. Чуть
ли не плача, весь побледнев, он едва смог сказать:
- Отец сегодня особенно злой... Я же еще ничего не собрал... Эх, как не
хочу возвращаться! Жили бы мы вместе с вами, но это мечты, а мечты... они
никогда не сбываются. Мечты - на то и мечты, чтобы оставаться мечтами.
Он сгорбился, сжался; медленно и тяжело переступая, побрел туда, откуда
беспрерывной канонадой прорывалась дробь музыкальная, голосовая, и визг все
глубже врезающихся в древесную плоть пил. В общем - адская какофония, к
которой участники ее привыкли настолько, что и не замечали.
Томас и Джой прошли за мальчиком до края поляны, замерли там, наблюдая за
дальнейшим.
Мальчик по дороге подобрал еще несколько веток, и хоть видел своих
маленький друзей, уже не обращался к ним, а в глазах его виделась
отрешенность и отчаянье...
А на поляне, тем временем, началась пьянка - "медведь", его жена, еще
несколько человек, расселись подле скатерти, на которой расставлены уж были
бутылки, уж пили - уж несли поток пустых слов...
А те двое, которые пилили самые большие ветви дуба - уже уставшие,
взмокшие, кричали:
- Эй вы! Без нас?! Да мы сейчас пилить не станем!
- Пилите быстрее и спускайтесь! Нам нужен костер! - завопил, смеясь,
кто-то.
- Нам нужен костер! - заревел "медведь" и, что было сил запустил пустую
бутылку от водки в древесную кожу-кору.
Бутылка, зазвенела, с пронзительным треском раскололась на веер осколков,
а днище ее, сверкнув на солнце слепящим яростным взглядом метнулось на край
поляны. Как раз туда, откуда шел, сжавшийся, бледный мальчик.
- А, вернулся! Ну... сейчас я с ним! Гулена! И без дров! - медведь
поднялся и, заметно покачиваясь, бормоча что-то, побрел навстречу своему
сыну.
Кто-то из дружков окрикнул его:
- Эй, да ладно тебе! Слушай да отдыхать, ведь, приехали! Воспитаешь
своего пасынка потом! Вернись к столу!
Также и мать, бесчувственным, безучастным голосом, окликнула его:
- Оставь ты.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг