стекла.
- Капли для носа? - спросил Роден.
- Для глаз, - ответил Марик. - Новый наркотик. Пару капель в каждый
глаз, и все вокруг меняет цвета и очертания. Лучше - вместе с коксом.
- Не хочу больше нюхать, - сказал я.
- Ну и не нюхай, - сказал Шагал. - Просто закапай глаза. Увидишь, тебе
станет лучше.
- Работе не помешает? - высказал опасения Роден.
- Я отлично стреляю в любом состоянии, - похвастался Шагал. - Не знаю,
как вы.
Я опустил на уголки век по капле маслянистой жидкости из пипетки,
приложенной к пузырьку. Окружающий мир на несколько секунд затуманился, а
потом проступил сквозь неизвестно откуда взявшиеся слезы и, подрагивая,
словно бензиновое пятно на воде, повис передо мной яркой картинкой.
- У тебя есть здесь интернет? - спрашиваю я Родена.
Он кивает в сторону компьютера. Я усаживаюсь за клавиатуру, достаю из
кармана полученную сегодня визитку и отправляю сообщение некому Казимиру
Малевичу, организатору Тренинга.
- Три кофе! - прокричал Роден в сторону кухни.
- Домработница? - спросил я.
- Телохранитель, - ответил Роден. - Кофе делает - супер!
На несколько минут все замолчали, только сопение неслось от столика со
стеклянной столешницей, на котором Шагал рассыпал кокаин. Немного подумав, я
к ним присоединился.
Что это за звук? Он всегда существует или возник только сейчас?
- Возьми трубку, - сказал мне Роден. - Не слышишь, что ли?
Я отыскал свой телефон - он находился в кармане.
- Это звонил Ван Гог, - сказал я Шагалу и Родену через несколько минут.
- Он не придет - срочно уезжает из города. Очень извинялся.
- Вот видишь! - обрадовался Роден. - И убивать никого не пришлось! Сами
решили смотать удочки. Он сильно нервничал?
- Говорил совершенно спокойно, - ответил я.
- Винни, по-моему, вообще никогда не нервничает, - сказал Шагал.
- Я бы тоже хотел куда-нибудь уехать, - сказал Роден. - Прямо сейчас.
Как Ван Гог.
- Куда бы ты хотел уехать? - поинтересовался я.
Я видел перед собой не Родена, а его цветной негатив - там, где раньше
был красный свитер, проступило колышущееся зеленое пятно, темная шевелюра
стала альбиносовой.
- В Монголию, например, - сказал Роден. - В Улан-Батор.
Был вечер. Лифт принес меня вниз, и я вышел в Улан-Батор, которого еще
не видел (всю дорогу из аэропорта в отель я специально не смотрел в окно
машины, а разглядывал стриженый монголоидный затылок водителя такси, чтобы
оставить впечатления от города на вечер) с тем же чувством, которое
испытывает, наверно, астронавт, в первый раз ступая в открытый космос.
Улан-Батор обрушился на меня во всей своей красе и мощи. Это был
Нью-Йорк, помноженный на Лондон, Амстердам и Токио, и в то же время город,
не похожий ни на один из этих городов. Огни реклам горели в моем мозгу,
улицы, заполненные автомобилями неземной конструкции и прохожими с волосами
всех возможных цветов, эти улицы то протягивались прямой стрелой, то
извивались между небоскребами, и иногда было непонятно, что это там,
впереди: горящее неоновыми огнями высотное здание или уходящая вверх
пылающая светом улица. И вдруг город озарился еще большим сиянием, которые
проникало неизвестно откуда, но наверняка не с черного неба, заполненного
искрящимися дирижаблями и серебряными молниями самолетов. Раздался скрип
тормозов, и на перпендикулярной моему движению улице, расчищенной
полицейскими в конусообразных оранжевых колпаках, возникло нечто такое, чего
я не видел никогда раньше и не надеялся увидеть когда-нибудь еще.
Это была белоснежная колесница без коней, которая плыла на
восьмиметровых колесах. На самой вершине пирамиды из фарфора, украшавшей
колесницу, сидел человек в белоснежных одеждах (был ли то человек или сам
Бог?) и бросал в толпу розовые лепестки, которые толпа ловила так, как будто
это были таблетки бессмертия. Из ажурного белого громкоговорителя,
установленного на передней части колесницы, доносилось на всех языках мира:
"Король Монголии совершает вечернюю прогулку!"
Поравнявшись со мной, колесница остановилась. Король Монголии нагнулся
ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:
- Не думал, что ты когда-нибудь приедешь. Но я рад тебе.
И процессия двинулась дальше.
Глаза Короля Монголии были белого цвета. Белые, как снег.
- Приехали, - сказал водитель Родена. - Вы ведь здесь живете,
правильно?
Я высунулся в окно, чтобы понять, что собственно он имеет в виду.
- Это не Улан-Батор? - спрашиваю я.
- Это Печерск.
Глаза болят.
- Все правильно, - говорю я, и по мере того, как эти слова покидают
меня, все действительно становится правильным, не измененным, таким, как
раньше. - Я здесь живу.
34. On-line/Off-line
- Ты проспал ровно сутки, - сказала Мухина, когда я открыл глаза. -
Тебе звонили. Здесь все записано.
Она протягивает мне листок с именами. Ренуар, Миро, Малевич.
- Малевич оставил номер телефона? - спрашиваю я.
- Нет. Он обещал перезвонить, - Вера смотрит на часы. - Сейчас.
Я потягиваюсь под одеялом - самочувствие, на удивление, позитивное.
- Ренуар говорил о том, что тебе что-то угрожает, - произнесла Мухина.
- И Гоген говорил о том же. Вернее, он вообще отказался со мной
разговаривать о тебе. Что происходит?
- Чистая правда, - сказал я. - То, что говорит Ренуар. Я в большой
опасности. Меня скоро убьют.
- Ты говоришь это так равнодушно, - она чуть не сбилась на всхлип, но
устояла на краю, встряхнув рыжей гривой. - Словно речь не о тебе, а о ком-то
другом. Очнись, Альбрехт! Ведь это твоя жизнь. Возможная смерть, о которой
ты говоришь - твоя смерть.
- Знаешь, Вера, - я сел на кровати. - Мне все равно. Мне действительно
все равно, и я даже не смог бы объяснить, почему. Я сам не знаю, почему.
- Знаешь. Из-за Кете.
Она прошла к окну, замерла, теребя занавеску. Движение ее пальцев
породило шелковую волну, растворившуюся под потолком.
- Я не верю, что ты ее убил, - сказала она вдруг.
- Давай не будем, - я завернулся в простыню и отправился в ванную.
На пороге остановился - зазвонил телефон.
- Это Малевич. Я согласен с Вами встретиться, Альбрехт. В парке
Шевченко, через сорок пять минут. Там, где играют шахматисты.
Ах, ты еще и шахматист?
- Как я Вас узнаю? - интересуюсь я.
- Я сам Вас узнаю, - он вешает трубку.
Я отхожу от телефона и ловлю на себе взгляд Мухиной.
- Вера, где вещи, в которых я пришел вчера?
- Позавчера, - поправляет она. - Их забрала прачка.
- Там не было ничего кроме вещей? - интересуюсь я.
- Ты имеешь в виду это? - она протягивает мне пистолет. Ручка теплая.
Когда я был в ванной, позвонил Ренуар.
- Он хочет встретиться, - кричит Мухина сквозь дверь.
- Договорись на вечер!
- Он хочет сейчас!
Пришлось вылезти из-под душа, чтобы поговорить с ним.
- Ты в порядке? - поинтересовался Ренуар, слышно было, как широко он
улыбается. - Винни хотел поблагодарить тебя за предупреждение. Он с тобой.
- Где он?
- Далеко, - ответил Огюст. - На отдыхе. Нам нужно встретиться,
Альбрехт. С отъездом Винсента твое задание, естественно, не отменяется. Ты
вел записи?
- Да, - откровенная ложь. - Мне нужно привести все тексты в порядок.
Давай увидимся вечером. Я через двадцать минут должен встретиться с
Казимиром Малевичем.
- Кто это? - спросил Ренуар.
- Он - один из организаторов Тренинга, - объяснил я.
- Молодец, Альбрехт, - Ренуар на другом конце провода восторженно
хрюкнул. - Ты правильно мыслишь. Не отрывайся от Гогена, - добавил он. - И
будь осторожен.
- ОК, Огюст. До вечера.
Я оделся, поцеловал на прощание Мухину и отправился в парк.
35. Среди шахматистов
В парке шло обычное летнее движение - мамы с колясками, наполненными
малышами, голуби, парочки и шахматисты. Шахматистов было необыкновенно много
- они заняли не только столики, но и все окрестные лавочки, потеснив
остальное население парка.
Я нашел пустую скамейку недалеко от входа в парк, а Гоген уселся на
трубу неподалеку.
Было около четырех, но шахматистов не убывало, появлялись все новые.
Невысокий парень со складной шахматной доской сел на мою скамейку. Сквозь
очки с толстыми стеклами он посмотрел в мою сторону:
- Играете в шахматы?
- Нет, - ответил я.
- Меня зовут Казимир Малевич, - сказал он, после чего я рассмотрел
шахматиста внимательнее.
Он выглядел лет на двадцать семь, был сутул и одет слегка неряшливо, но
дорого.
- Я не шахматист, - сказал он вдруг.
- А кто Вы? - поинтересовался я.
- Программист. Можем на ты. Этот человек, - кивок в сторону Гогена, - с
тобой?
- Да. Он мешает?
- Нет, - Малевич пожал плечами. - Я тоже не один.
Он кивнул в сторону шахматистов, словно имея в виду, что он с ними.
- У нас мало времени, - сказал Малевич, отложив шахматы в сторону. -
Есть задание для тебя. Если ты его выполнишь, я отвечу на все вопросы,
связанные со смертью твоего брата.
"Брата" он произнес как бы в кавычках.
- Почему я должен тебе верить? - спросил я.
- А почему бы не верить? - парировал Малевич.
- Какое задание? Надеюсь, не слишком сложное?
Все дают мне задания, и за этой кутерьмой я имею счастливую возможность
забывать о том, что мои личные задания остались где-то далеко в горах.
- Проще простого, - сказал Малевич. - Ты был первым, кто обнаружил труп
Пикассо, а потом ты снова пришел на место самоубийства. Ты что-то нашел там?
Интересно, он обо всем уже знает от Яблонской или просто знает?
- Да, нашел кое-что, - отвечаю я. - Имя одного человека.
- Попробую угадать, - он осклабился и демонстративно наморщил лоб, от
чего массивные очки поднялись на несколько "этажей" выше. - Роден?
- Точно, - сказал я.
- И Роден, конечно же, ничего об этом не знает? - предположил Малевич.
- Не знает. О чем ты хотел попросить меня?
- Скажи ему, - сказал Малевич. - Скажи о записке, оставленной Пикассо,
Родену.
- Какая гарантия, что ты не исчезнешь, когда я сделаю это? -
поинтересовался я.
- Нет гарантий, - признался Казимир. - Просто доверяй мне, как я
доверяю тебе. А Родену ты все равно сказал бы. Даже если бы я не просил тебя
об этом.
Он удивлял меня каждым своим словом, особенно интонациями. Малевич
разговаривал со мной таким тоном, каким увещевают ребенка, в очередной раз
отказывающегося идти утром в школу. Мол, хочешь - не хочешь, все равно
сделаешь так, как велят взрослые. Как велит Тренинг.
- Тогда зачем ты встретился со мной? - спрашиваю я. - Если я в любом
случае расскажу про записку Родену?
- Это ты предложил встретиться, - резонно замечает он. - Я понял, что
являюсь твоим тренером, и пришел на встречу. Но сейчас для тебя еще не
пришло время основных занятий - нам придется встретиться еще минимум два
раза. Минимум.
Он встал, поправил брюки, хотя штанины продолжали пузыриться как ни в
чем не бывало.
- До свидания, Альбрехт, - сказал Малевич и ушел по аллейке, а там, где
аллейка разветвлялась, я потерял его спину среди спин других прохожих.
Шахматы он, естественно, забыл на скамейке. Я встряхнул деревянную
коробку, но вместо ожидаемого тарахтения фигур, услышал мягкий стук.
В коробке лежал детектив карманного формата под названием "Средство от
скуки". Листа с номерами страниц 45-46 в книжке не было.
36. Перечитывая
Должен признать, что у меня никогда не было подружки, которая
устраивала бы меня так же, как Вера Мухина. Я не любил ее, не ревновал,
всегда хотел и забывал о ней, когда не видел. Эти легкие отношения были бы
еще легче, если бы не сама Мухина. Она подо все хотела подвести логическое
обоснование. Если я, глядя на нее, позволяю своему взгляду стать более
задумчивым, чем обычно, для Мухиной это означает, что я влюбляюсь в нее.
Если я не разговариваю с ней целый день - значит, я боюсь ее, боюсь своих
чувств к ней. "Ты боишься привязаться", - говорит она сквозь рыжий завиток.
Если бы ты знала, Вера, насколько я уже не боюсь привязаться!
- Где ты был? Видел что-нибудь интересное? - интересуется она сухо,
так, словно мы не в одной постели, а по разные стороны стола для
переговоров.
Сердится. За что - не помню.
- Не видел сегодня ничего интереснее, чем одна обиженная девушка, -
сообщаю я откровенно.
Она смотрит на меня и улыбается - одними кончиками ушей. Ее улыбка
виртуальна, она активно присутствует, но назвать точное место ее
дислокациисложно.
- Знаешь, я наблюдаю за тобой, Аль, - говорит она вдруг. - А если я
перекрашу волосы или сменю пол, ты этого даже не заметишь.
Что за обвинения? Конечно же, я сразу замечу смену пола.
- Кстати, ты завила волосы, - замечаю я. - Да?
- Очень кстати, - но заметно, что она сердится не на самом деле. -
Знаешь, в последний день я очень нервничаю. Не из-за себя, из-за тебя. Хотел
ты этого или нет, теперь ты мне дорог, хотя иногда кажется, что я тебя
совсем не знаю.
Я этого не хотел, Вера, ты же знаешь.
- Гоген не говорит со мной о деле, которым ты занимаешься, - продолжает
Мухина, садясь на подушку, чтобы чувствовать себя выше. - У Ван Гога и
Ренуара я, естественно, не могу спрашивать. Ты тоже не говоришь мне ничего.
Я понимаю, что меня твое задание почти никак не касается. Но ты можешь хотя
бы успокоить меня, сказать, что тебе ничего не угрожает, что ты не дашь
втянуть себя в эту игру...
- Какую игру?
- Цепочка самоубийств. Это же просто игра, как ты не понимаешь! Сейчас
мне хочется верить, что это не так, но еще совсем недавно я думала, что ты
нужен Ван Гогу, чтобы стать одним из звеньев в череде смертей.
- И ты молчала?
- Я вообще редко молчу, по твоим словам, - огрызнулась Мухина. - Я тебе
с самого начала говорила, чтобы ты был осторожен. Или ты не помнишь?
Помню что-то такое. Ну, так я осторожен. Осторожен! Осторожен! Раз-раз!
Я пытаюсь делать гимнастику, не вставая с постели - тянусь руками к носкам
ног, спрятанным под одеялом с веселыми мишками (одеяло моего "братца" -
вполне в его стиле).
- Есть задание, Вера, - должен же я тоже дать кому-нибудь задание. -
Прочитай эту книжку до вечера и скажи потом, что ты думаешь о тексте, авторе
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг