градусов мороза. При дыхании изо рта вырываются клубы пара. Иней покрыл в
кабине все, даже найловойлочную обшивку. Щеки пощипывает. Чтобы уберечь
уши, пришлось повязаться полотенцами. Ни об умывании, ни о бритье не может
быть и речи. На кого только они теперь походили, обросшие и измученные?
- Вам нездоровится?
- Кто вам это сказал? Я вам этого не говорил. У меня прекрасное
самочувствие. Вот только с головой немного не в порядке. Скорее всего от
переутомления. Попробую дать ей отдых.
Забравшись с ногами в кресло, Валентин Макарович плотнее закутывается в
матрац, подтыкает кругом одеяло, простыню и пробует дремать.
Дектярев с грустью поглядывает на своего товарища. Что делать, если с
Валентином Макаровичем стрясется беда? В корабле нет средств от тяжелых
простудных заболеваний.
Не прошло и четверти часа, как Биронт с раздражением встряхнулся. Нет,
ему не спалось. До ядра совсем недалеко. Болеть абсолютно некогда, сейчас
как никогда необходимо работать, вести наблюдения. Болеть можно дома. Кто
же бездельничает в лаборатории?
Мысли Биронта бегут вперед, опережая корабль на тысячи километров.
Переохлаждение вещества порождает излучение, природу которого
установить все еще не удается. И Биронту приходит в голову смелая догадка:
не является ли излучение потоком нейтрино - элементарных частиц, из
которых, как дом из кирпичиков, построены все атомные частицы - протоны,
нейтроны, электроны, позитроны, то есть вселенная? Чтобы доказать это,
нужно прежде всего пробиться в ядро земли, а главное - ни на минуту не
прекращать наблюдений.
Склонившись к приборам, Валентин Макарович незаметно для себя задремал.
Дектярев слышал его хриплое, прерывистое дыхание. С глубоким чувством
любви и жалости смотрел он на острые локти, на выступающие из матраца
узкие угловатые плечи атомиста. В нем самом разгоралось ожесточение.
Работать, черт возьми! Перед ними еще столько нетронутого материала для
исследований.
Они, Дектярев и Биронт, в данный момент глаза и руки всего научного
мира.
Ими двигает воля славного поколения покорителей природы.
Включив внутреннюю связь, Николай Николаевич вызвал Чуракова.
- Андрюша, - прикрыв микрофон ладонью и понизив голос, сказал он, -
пора нам разыскать тепленькое местечко. Валентин Макарович занемог.
- Я уже кое-что придумал, Николай Николаевич. Можно воспользоваться
колодцем машинного отделения. Там только очень тесно.
- Давай-ка взглянем.
В колодце было так непривычно тепло, что у Дектярева закружилась голова.
- Ух ты, благодать какая, - сказал геолог, - оказывается, я до самых
костей промерз.
Небольшой диаметр колодца позволял только стоять друг над другом на
скобах, и один человек мог сидеть на захлопнутой крышке люка.
- Мы вот что сделаем, - сообразил Дектярев, - к скобам прицепим гамаки
и будем сидеть, как птички в гнездышке. Придется на время забыть, что
такое лежачее положение.
16
Переселение в тоннель позволило освободиться от матрацев, от намотанных
на ноги одеял, от полотенец на голове. Люк закрыли, постелили на него
матрац для Биронта. Остальные разместились в гамаках, заняв колодец почти
до самого верха.
И сразу заснули. Спали долгим и тяжелым сном, не обращая внимания на
неудобства. Когда нужно было выходить из колодца, Биронта поднимали в
гамак.
За пищей, за водой спускались по очереди. Возвращаясь, сообщали
неутешительные вести: температура минус тридцать восемь... сорок один...
сорок пять... Она теперь падала все быстрее, сначала на четыре градуса
в сутки, потом на шесть, на восемь...
А снаружи вокруг подземохода по-прежнему смыкалась раскаленная
пластическая масса. Если верить термоизмерителям (а как же им не верить?),
температура ее с момента входа в четвертую геосферу, то есть за тридцать
два дня, снизилась всего на четырнадцать градусов и составляла две тысячи
девятьсот восемьдесят шесть градусов выше нуля. Тепла более чем
достаточно! Если бы ничтожную долю его перенести в кабины.
Находиться среди огня и гибнуть от холода - что могло быть нелепее?
Спускаться за водой и продуктами становилось с каждым разом труднее. По
другую сторону люка подкарауливал уже шестидесятиградусный мороз. Его
ожоги переносили только два человека - Чураков и Николай Николаевич.
Прежде чем отправиться в складской отсек, они закутывались в матрацы.
Лицо, руки, ноги обертывали одеялами. Люк распахивался, в колодец
врывались клубы пара. Далее от Дектярева или от Андрея требовалась
быстрота: почти скатиться по скобам, схватить ящик с концентратами,
который поближе, и обратно.
Первое время у Николая Николаевича хватало смелости миновать складской
отсек и две кабины, чтобы добраться до своего пульта. Взглянув на приборы,
он мчался обратно с такой быстротой, на какую только был способен.
Вернувшись в колодец, пересказывал Валентину Макаровичу суть добытых
сведений и тем несколько успокаивал атомиста.
- Хорошо бы запасти воды, - беспокоился Андрей, - да не во что. Боюсь,
подведет синтезатор, уже и так льдом плюется.
Дектярев боялся другого. Он понимал, что наступит момент, когда они не
смогут вообще выходить из колодца.
В какой тесноте они находились! Узкое помещение колодца позволяло лишь
сидеть в гамаке, как в петле, или стоять на перекладине. Верхний видел
затылок нижнего, а нижний созерцал подошвы ботинок верхнего.
Полный и грузный Дектярев страдал от тесноты вдвойне. Поворачиваясь, он
задевал плечами стены, а сидя, упирался в них коленями. Но главное - его
мучило бездействие. Часами ворчал он на "чертов базальт", на "проклятую
температуру", на "невезенье"... К его воркотне сосредоточенно
прислушивались Вадим, Андрей и Павел. Ровный голос ученого действовал на
них успокаивающе.
И вообще даже один вид Николая Николаевича вселял в молодых людей
бодрость.
Исчезни сейчас Дектярев, они бы сразу растерялись, может быть поддались
бы ослепляющему чувству страха.
Все большую тревогу вызывало состояние Биронта... Дектярев за время
своих экспедиций немало насмотрелся на простудные заболевания и сейчас без
труда поставил диагноз: воспаление легких.
Тело Валентина Макаровича пылало в огне. Его непрерывно лихорадило,
мучила жажда. Ему хотелось вытянуть ноги, разбросать руки. Но даже когда
его матрац стелили поверх люка, Валентин Макарович мог сидеть только
прислонившись спиной к стене и согнув ноги.
Другим в гамаках было еще неудобнее.
В воспаленном мозгу путались мысли. Стоило Валентину Макаровичу закрыть
глаза, как тотчас же он оказывался за пультом. Необычайное множество
приборов, кнопок, переключателей приводило его в отчаяние. Он никак не мог
разобраться в их назначении. И не мог разглядеть, что показывают нити на
шкалах. А нужно было спешить, спешить, спешить... Подземоход проваливался
куда-то; от пульта, как от включенной электрической плиты, отдавало
нестерпимым жаром. Кабина покачивалась, вокруг мелькали незнакомые лица.
Валентин Макарович вглядывался в них, но никогда не узнавал.
В страхе звал он Николая Николаевича. Дектярев поминутно выбирался из
своего гамака и, кряхтя, спускался к больному. Приложив ладонь к его
горячему лбу, подавленный, он подолгу оставался неподвижным в очень
неудобной позе.
Валентин Макарович требовал:
- Перечислите, пожалуйста, показания приборов. И главное -
интенсивность и жесткость излучения.
Николай Николаевич называл числа, выдумывая их тут же.
- Столько перенести, - жаловался атомист, - и не увидеть самого
главного.
- То есть как это не увидеть? - гремел на весь колодец геолог. - Что за
разговоры, коллега? Кто же, по-вашему, должен тогда видеть? Я? Андрюшка с
Павлушкой? Так мы же ни бельмеса не поймем в вашем нейтрино-балерино.
Извольте выздоравливать и продолжать наблюдения.
- Я постараюсь, - Биронт с благодарностью улыбался и тут же снова
впадал в забытье. Он звал жену, просил открыть окна, удивлялся, как много
голубей слеталось к дому.
Андрей спускался к Дектяреву, спрашивал:
- Плохо?
Дектярев покачивал головой. Если бы он мог помочь Биронту даже в ущерб
своему здоровью, он бы сделал это, не колеблясь ни минуты.
17
Вадим до ломоты в скулах стискивал зубы. Отчаяние надвигалось на него
огромной морской волной, такой высокой, что не видно ее кипящего гребня.
Еще немного, и она накроет его с головой, закружит, навалится нестерпимой
тяжестью. У Вадима заранее останавливалось сердце, голову сдавливало
стальным обручем, не хватало воздуха.
Вадим молчал, но с ужасом ждал приближения волны. Куда она его швырнет?
А время продолжало свой бег.
Однажды Дектярева разбудил глухой стук. Не то упало что-то, не то ему
просто почудилось. Свесившись с гамака, Николай Николаевич долго
всматривался в дно колодца воспаленными глазами.
Вдруг геолога точно иглой кольнуло в сердце: на крышке люка он увидел
пустой матрац. Биронт исчез.
Не помня себя, Дектярев прямо с гамака прыгнул на крышку люка, не
обратил внимания на острую боль в ногах, которую причинило падение. Не
раздумывая над тем, что ему угрожает, распахнул крышку. Зубы его ляскнули
от прикосновения холодного воздуха. Руки закоченели сразу, едва коснулись
металлических скоб по другую сторону люка.
Не достигнув и пола складского отсека, Николай Николаевич должен был
возвратиться обратно. Предчувствие непоправимой беды лишило его всякого
самообладания. Кое-как ему удалось нацепить на себя матрац, обмотать руки
одеялами. Он злился на свою неповоротливость, подгонял себя. Нужно было
спешить. По ожогам лица Дектярев догадывался, что температура в кабинах
такая низкая, какой не бывает на земле в самые жестокие полярные морозы.
Не отвечая на расспросы испуганного Андрея, Дектярев снова ринулся в
отверстие люка.
Теперь он довольно быстро пересек складской отсек, но уже в секции
синтезаторов холод сковал пальцы на руках и ногах, проник под матрац и
пополз вдоль спины. Силы стали катастрофически убывать, а их и без того
было не так-то много. В кабине для отдыха пришлось остановиться - занялось
дыхание, в груди появились спазмы. В легкие вместе с воздухом вливался
огонь.
С отчаянной решимостью геолог протиснул свое тело в люк кабины механика.
Руки уже не слушались его, и, выпустив скобы, он полетел вниз.
Оглушенный падением, тут же вскочил на ноги. Оставался один, последний,
пролет.
Следующий люк вел в кабину ученых. Дектярев опустился на колени.
Затуманенным взором он увидел Биронта. Атомист сидел в кресле за
пультом.
Руки его были протянуты к переключателям, но, должно быть, так и не
успели до них дотянуться. Волосы припорошил иней...
На пульте около приборов скопился снег. Непрерывно циркулирующий воздух
приносил влагу, и она оседала плотными снежными карнизами на краях пульта,
на ободе люка, в углах потолка.
Николай Николаевич понял: Валентин Макарович не нуждался более в его
помощи... Силы окончательно покидали и самого геолога. Спуститься к
Биронту значило разделить его судьбу. Обратного пути не будет.
Только на секунду появилось искушение: а что, если так и поступить?
Легко и быстро свести счеты с судьбой. Остаться рядом с Биронтом, умереть
на своем посту.
Тотчас же все в нем возмутилось против такого предательского желания.
Он стал карабкаться вверх по скобам. Руки и ноги уже ничего не
чувствовали. Ему казалось, что он хватает скобы не пальцами, а деревянными
крючьями. Дыхание становилось все более коротким и свистящим. Изо рта
вместо пара сыпалась тонкая кристаллическая пыль.
Тело мертвело, уходило сознание. Стиснув зубы, геолог карабкался со
скобы на скобу. Он не хотел сдаваться. И все-таки ему пришлось
остановиться. В ушах гудели колокола, перед глазами разливалось радужное
сияние.
Вдруг чьи-то сильные руки схватили его под мышки. В следующее мгновение
он почувствовал, что летит, и полет казался бесконечным. Хлопнула крышка
люка.
Гул колоколов сразу сменился мягким убаюкивающим звоном.
18
Вдвоем они плюхнулись на крышку люка и застыли неподвижно, точно два
клина, вбитые в одну щель.
У Андрея саднило в груди, будто он наглотался кипятка. Нестерпимо
заныли пальцы на руках и ногах, горела кожа на всем теле, даже на голове.
- Мы облезем с тобой не хуже эвкалиптов, - угрюмо пошутил Дектярев. - А
я и не знал, брат, что ты такой сильный. Эдакую тушу на себе приволок.
- Валентин Макарович... там?
Дектярев утвердительно кивнул головой, быстро заморгал глазами и
отвернулся.
- Он в бреду это или сам... нарочно?
- Кто нам теперь ответит, Андрюша?
А машины продолжали работать и создавать ту силу, которая проталкивала
подземный корабль сквозь вещество в его таинственном пятом состоянии.
Никто из четверых не мог сказать, сколько времени находятся они в
колодце:
сутки, неделю или месяцы. Кончились запасы воды, концентратов могло
хватить еще на несколько дней. Открывать люк больше не решались. Вода
находилась рядом, но пойти за нею - значило не вернуться обратно. На ободе
люка появился иней. С тяжелым сердцем поглядывал Николай Николаевич на
зловещую пушистую каемку. Раз холод проник сквозь двойные стенки,
промежуток между которыми заполнен теплоизоляционным составом, значит в
кабинах притаилась смерть.
- Можно ли надеяться на герметичность люка? - спросил Дектярев у Андрея.
- Конечно! Перед рейсом я сам проверял его. А что?
Дектярев шепнул на ухо механику:
- В кабинах градусов сто пятьдесят, а то и двести. Понимаешь, в чем
дело?
Воздух там начинает сжиматься или уже стал жидким, давление падает,
образуется пустота. Если люк имеет хотя бы малейшую негерметичность, мы
задохнемся.
- За люк я ручаюсь, Николай Николаевич. На своей шкуре испытал, что
такое негерметичность. Один раз в колодец просочились газы из двигателя. И
как мы тогда только живыми остались. А теперь через этот люк ни одна
молекула не проскочит.
* * *
Вскоре они узнали, что такое жажда. Теплые стенки колодца казались
раскаленными. Во рту пересыхало, язык прилипал к гортани.
"Похоже, на этот раз нам действительно не выпутаться, - признался себе
Дектярев. - Не пора ли прощаться, Катюша? Или еще потерпим, родная?"
Прислонившись спиной к стене, он ощущал мерную вибрацию работающего
двигателя. И в ней чудились ему голоса тех, кто создавал "ПВ-313".
Несмотря ни на что, машина продолжает движение. Природа ничего не может с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг