ожидает впереди, пусть даже самая страшная казнь.
- А надежда? Ведь тех, кто точно не знает своей участи, до последней
минуты будет поддерживать надежда. Согласись, это сильно облегчает
страдания.
- Для нее здесь места совершенно не оставлено. Казнимые знают это. Короче,
твои современники переживают здесь страшные душевные страдания помимо
обычной физической боли. А те, из древности, кричат и стонут только от
физических мук. Думаю, те двое, из твоей эпохи, с удовольствием
согласились бы на самую варварскую казнь, чем первому, например, сидеть с
внутренней дрожью в президиуме, а потом все-таки испытать страшный для
него публичный позор, а второму лежать в страшных мучениях на операционном
столе, проклиная себя за придуманный метод.
- Не хочешь ли ты сказать, что мои современники терпят у вас более тяжкие
страдания, чем наши предки?
- Считаю,- уверенно заявил шайтан.
- Не хочешь ли сказать, что в наше время грешат...
- Да, да, считаю, что грешат больше,- прервал он меня, - по крайней мере
среднестатистическое количество греха на душу населения нисколько не
уменьшается за все время моей сознательной жизни.
- Чушь!-не выдержал я. - Человечество все больше и больше
совершенствуется. Его разум охватывает новые высоты этики, эстетики...
- ...косности, изощренной изворотливости, корысти, - прервал меня он. - Ну
что, продолжим перечислять?
- Слушай, шайтан, миллионы людей живут на Земле, особенно в нашем
обществе, имея нормальное питание, самые необходимые права. Пользуются
фантастическими возможностями технического прогресса. Факторы, еще вчера
приводившие к несправедливости и неравноправию...
Он опять не дал мне договорить:
- Да, возможности расширились. Права возросли. Но не забывай: изменились
причины несправедливости, следовательно, горя и несчастий. Они сейчас
совсем не те, что были при ваших предках. Именно против них вы не имеете
средств. Они, эти средства, возможно, и появятся, но к тому времени и
причины зла и несчастий предстанут перед нами в другом облике. И так до
бесконечности.
- Короче, ты считаешь, что человек страдает, как и тысячи лет назад? И зла
на Земле столько же?
- Несомненно. Изменились только методы. Они стали более изощренными.
- Ни за что! В этом ты меня никогда не убедишь!
Шайтан пожал плечами.
- Литературу не читаешь, сочинения древних авторов...
Он немного посидел молча, отвернувшись, потом через плечо заворчал:
- Вспомни хотя бы твоего Данте... У вас ведь та же возня между людьми, что
и при его жизни, только формы изменились... Да что тебе объяснять,
невеже... Еще в четвертом веке до нашей эры грек Феофрасг составил
прекрасную картотеку на все разновидности человеческого порока. Объем этой
картотеки, как я знаю, с тех пор нисколько не уменьшился. В
древнеиндийском "Калиле и Димне" описываются интриги, прекрасно бытующие у
вас и сегодня... Сейчас я тебе кое-что покажу. Давно известно, когда хотят
по-настоящему насладиться страданиями врага, его не уничтожают физически,
а, загнав в бесправное положение, постоянно издеваются, временами проявляя
уничтожающую снисходительность. Этот метод стар, как мир. Так вот, тут
недалеко казнят одного особо отличившегося в этом деле. Наши вычислили на
компьютере самое подходящее для него наказание. Тебе это должно
понравиться.
- Крови не будет?
- Нет, нет. Ведь в твоем веке кровопускание считается примитивизмом. Люди
иначе уничтожают друг друга...
Скоро мы уже входили в здание с вывеской "Институт прикладной физики". Там
шли какие-то спешные приготовления. Сотрудники суетливо бегали по длинным
коридорам. Нервно ходил директор (его указал мне шайтан), всем своим видом
напоминающий завмага, которому случайно удалось пронюхать о грозящей ему
ревизии. Он нетерпеливо подгонял сотрудников, как гоняют продавцов, чтобы
свести концы е концами в кассе, выставить глубоко запрятанный дефицит...
- Готовятся к неожиданному визиту академика с мировым именем. От одного
его слова зависит многое в дальнейшей карьере директора, - пояснил шайтан.
Директор общался в основном с окружающими его респектабельного вида
людьми. Других он не удостаивал даже взглядом... Длинный стол для
совещаний в кабинете директора был накрыт как на дипломатическом приеме. В
кабинет вперемежку вносили то груши в вазах, то макеты приборов, которыми
директор собирался похвастаться перед высоким гостем.
Вдоль стен кабинета были расставлены стулья.
- Там пусть сядут завлабы, - указал директор, - а вы, - он окинул взглядом
свою свиту, - сядете здесь - кивнул на стол заседаний.
- Приехали,- донесся чей-то шепот из коридора.
Директор с быстротой, не соответствующей возрасту и комплекции, ринулся к
выходу.
Через несколько минут он вошел обратно, поддерживая под руку глубокого
старика в очках. Я ахнул он происшедшей перемены. Старика вел уже
совершенно другой человек. От свирепости и раздражения на лице не осталось
и следа. Застывшая заискивающая улыбка, добродушная кротость...
- Согласись, что сам Овидий очаровался бы такой переменой во внешности, -
шепнул шайтан, читая мои мысли.
Я вспомнил нашего Алима Акрамовича, оставшегося в другом мире. "Не только
Овидий позавидовал бы такой метаморфозе".
Все расселись по заранее указанным местам. Директор бережно усадил старика
и, налив ему пиалу свежезаваренного чая, предложил отведать фруктов. Тут
же, несколько запинаясь от волнения, глубоко заинтересованно начал
расспрашивать о здоровье старика. Потом, немного осмелев от благодушных
киваний старика, перешел к составленному для таких случаев рассказу об
истории создания института, при каждом удобном случае упоминая о своем
"скромном" вкладе в это дело. Когда речь касалась кадров, он кивал на
"респектабельную" группу, сидящую за столом, называл их фамилии и умело
подчеркивал, что им надо помочь в научном остепенении, продвижении ("это
его люди", - совершенно излишне шепнул мне шайтан). Потом начался нудный
рассказ о научных направлениях, достижениях института.
- Это нас не интересует, так же как и старика, который знает, что никаких
достижений у института нет,- сказал шайтан.- Но ему надо все это выслушать
по долгу службы, а я тем временем введу тебя в курс дела, в связи с
которым устроен здесь этот сыр-бор.
Видишь, у стены в углу сидит скромный молодой человек с блокнотом. Это
ученый секретарь института. Талантливый физик-экспериментатор. Когда он
блестяще защитил диссертацию, директор увидел в нем большую опасность для
себя. Сразу стало ясно, что этот человек не будет работать на него и, мало
того, в будущем, если наберет вес в научном мире, может сильно помешать
"респектабельным", которые как раз работают на него. Дальновидный директор
решил нейтрализовать его пока не поздно... В те дни он искал замену на
место выжатого, как лимон, и смещенного с поста очередного по счету
ученого секретаря института. С его опытом ничего не стоило внушить
выбранной жертве, насколько почетен этот пост, как престижен
непосредственный контакт с самим директором. Тем более, жертва, до тех пор
занятая только наукой, не совсем представляла канцелярский характер работы
на этой должности. И уж совсем не подозревал молодел ученый, что всех, кто
побывал на этой должности, директор обычно подминал под себя, превращал в
своего личного секретаря. Любой клочок бумаги, несущий подпись директора,
включая его личные документы, должен был составляться ученым секретарем,
который между делом обязан был еще готовить для внешнего мира всю
информацию о деятельности института, непременно придав ей положительную
окраску при любом положении дел.
Жертва, несмотря на свою чудовищную наивность, все же проявила некоторое
сопротивление - видимо, сработали слабые следы инстинкта самозащиты. Но
"доводы" директора и активно поддакивающей ему в любом деле
"респектабельной" группы, как всегда, были неотразимы: высокая
эрудированность выдвигаемого, интересы института... Наконец был сделан
самый важный ход - некий отвлекающий обманный маневр - молодому человеку
обещали сохранить экспериментальную группу, чтобы в свободное от
секретарства время тот занимался и наукой. Это окончательно обезоружило,
мягко говоря, наивного товарища, и он сдался.
Дорого обошлось согласие новоиспеченному ученому секретарю. Его быстро и
умело завалили рутинно-бюрократической работой, а потом, как и следовало
ожидать, принялись критиковать сперва мягко, а потом все серьезнее, за
нерасторопность. Будучи добросовестным от природы, он, не желая "нанести
ущерб общеинститутским интересам", все меньше и меньше посещал свою
экспериментальную группу, от чего работа там скоро замерла. Директору
этого и нужно было. По его команде давно предвкушавшие этот момент
"респектабельные" на одном из семинаров обрушились на ученого секретаря,
который "держал неработающую экспериментальную группу и этим разбазаривал
государственные деньги". Потом в институте начали планомерно формировать
мнение, что ученый секретарь - не человек науки, а скорее прирожденный
администратор. Экспериментальная группа сама по себе распалась. Теперь
уже, чтобы держать секретаря в надежной узде, достаточно при каждом
удобном случае выражать недовольство, раздражение его работой, независимо
от ее качества, мало того, время от времени с наигранным возмущением
предлагать ему написать заявление об уходе по собственному желанию... Это
и делается безукоризненным образом по сегодняшний день, - закончил шайтан.
- Почему же он не плюнет на них и не уйдет? - спросил я.
- Его сильно напугали, надломили. Он сейчас совсем не уверен, что в другом
месте нужен кому-нибудь для науки.
- Короче, он человек конченый?
- Потерпи, сейчас увидишь кое-что интересное, - кивнув в сторону стола
заседаний, сказал шайтан.
Там директор заканчивал рассказ о "крупных достижениях института". У
старика был несколько отсутствующий взгляд, и голос его звучал апатично,
когда уточнял какие-то детали радужного рассказа директора.
- Я, кажется, утомил вас, дорогой Глеб Романович? Уже заканчиваю. Если вас
интересуют подробности, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы, - сказал
директор, улыбаясь как можно добродушнее.
- Спасибо, я удовлетворен. Мне понравилось, что у вас в институте ведутся
очень полезные прикладные работы и в то же время вы не забываете о
серьезных фундаментальных исследованиях, - сказал старик несколько ожившим
голосом.
Лицо директора расплылось в улыбке. Шутка ли, его похвалили за "полезные
прикладные исследования" и за какие-то "фундаментальные работы",
оставшиеся тайной даже для него самого. Но сейчас некогда было обращать
внимание на небольшую неточность в оценках рассеянного старика, тем более,
что неточность эта была в пользу директора.
- А теперь, - сказал старик, все больше оживая и почему-то повернув голову
в дальний угол кабинета,- я хотел бы, если вы позволите, поговорить вон с
тем молодым человеком, вашим ученым секретарем. Садитесь, пожалуйста, к
нам, Адхам Каюмович,- сказал старик, указывая на свободный стул напротив
себя.
Все в кабинете удивленно посмотрели в сторону ученого секретаря. Директор
вначале никак не мог взять в толк происходящее: действительно, откуда мог
знать всемирно известный Глеб Романович об этом, как считал директор,
одном из самых невзрачных его сотрудников, которого он сам никогда не
называл по имени-отчеству? Но... приходилось верить происходящему - ученый
секретарь встал и, как ни странно, без трепета, спокойно подойдя к столу,
сел на предложенное место.
- Адхам Каюмович, - запросто заговорил старик с ним, как со старым
знакомым, еще больше удивив сидящих, - каким должен быть спектр
реликтового излучения по вашей модели в окрестностях нашей галактики?
- Он отличается всего на десять процентов по ширине линии от результатов
последних измерений Родыгина. Это вполне укладывается в пределы возможного
статистического искажения, вносимого межзвездной средой.
- Значит, сотни тысяч мегапарсек для вашей модели не страшны?
- Совершенно. Думаю, расстояния здесь существенной роли не играют, если
правильно учитывать поправки Девиссона на искажения, вносимые межзвездным
водородом. Если принять мою модель, то вся обозримая Вселенная вполне
удовлетворительно описывается системой макроквантовых уравнений. Некоторые
расхождения с данными Крымского телескопа, мне кажется, следствие
неточности оптических намерений этого диапазона.
Старик выдержал небольшую паузу, потом, взглянув на собеседника, заговорил:
- Вы, наверное, знаете, что пока только мое вето закрывает большую дорогу
вашему методу. Астрофизики и большинство специалистов по теории поля,
заразившись вашей идеей, уже кинулись вычислять угловую зависимость
постоянной Хаббла и распределение плотности материи в ближайших скоплениях
по квантовым уравнениям... А меня, пожалуйста, убедите вот в чем... -
старик потянул к себе лист бумаги...
- Ты что-нибудь понимаешь во всем этом? - шепнул шайтан.
- Нет. В астрофизике я профан.
- Да нет, не об этой арифметике я спрашиваю. Я имею в виду происходящее
здесь. Оно тебе о чем-нибудь говорит?
- Нет. А чем это кончится?
- Перед тобой - изощренная казнь. Скоро поймешь, кто казнимый.
Я оглядел зал и увидел поразительную картину. Присутствующие застыли в
разных позах, следя за спором старика с их ученым секретарем. Сейчас можно
было точно определить - кто приятно поражен происходящим (такие оказались
в меньшинстве), кто смотрит на споривших и на директора со злорадством,
кого раздирает нездоровое любопытство, кто срочно пересматривает свое
отношение к присутствующим и, наконец, кто явно убит происходящим.
Бесподобная маска застыла на лице директора. Будто он только что сжевал
стручок жгучего перца, но обязан через силу улыбаться. Красный как рак, с
глупой улыбкой на лице, он пытался делать вид, что внимательно, с
пониманием слушает научную беседу.
- На самом деле, - наклонился ко мне шайтан, - перед его глазами сейчас
проходят страшные сцены травли ученого секретаря в течение последних двух
лет. В то же время его многоплановая голова отчаянно пытается установить,
не проворонил ли он самую крупную добычу в жизни - фундаментальную работу,
руководителем которой мог оказаться. И, наконец, он лихорадочно перебирает
возможные последствия, если тот жалкий, терроризируемый им ученый
секретари вдруг станет знаменитым физиком. Чем это обернется для него? Вот
какой кавардак сейчас у него в башке.
"Респектабельные" сидели с абсолютно непроницаемым видом. Но свое
привычное презрительно-высокомерное отношение к ученому секретарю им
скрыть не удавалось...
- Я теперь понимаю, почему у вас получилась такая прекрасная увяз-ка...
Критерии предельного перехода вы, молодой человек, видимо, выбрали очень
удачно...
Старик задумался.
- Ну что же, хотя некоторые моменты я намерен еще проверить, но интуиция
подсказывает мне, что вам, кажется, удалось сделать самую крупную вещь за
последние двадцать пять лет в этой области.
Старик вдруг повернулся к растерянному директору:
- Вот важнейшие достижения вашего института. А вы почему-то скромничаете и
говорите мне о каких-то уже написанных докторских диссертациях.
- Это диссертации тех двух из "респектабельных", - шепнул мне шайтан.
Директор начал было что-то лепетать, но старик уже повернулся к ученому
секретарю.
- Адхам Каюмович, я вас прошу, выкладки и результаты вашей работы оформите
в соответствии с требованиями к докторским диссертациям и в течение месяца
пошлите мне. Если удастся уладить формальности, на следующий месяц мы вас
вызовем на заслушивание. Работа ваша даже на этой стадии стоит сотни
докторских. Специалисты Института астрофизики уже признали ваш метод и
решили представить вас к Государственной премии. Так что, - обратился он к
директору, - незамедлительно пошлите туда рекомендацию вашего Ученого
совета.
Директор, уже изрядно покрытый потом, мгновенно ухватился за соломинку.
Старик сам подсказал ему выход из создавшегося положения. Теперь, кажется,
можно будет оправдаться и, если вдруг появится такая возможность, даже
втереться в соавторство.
- Дорогой Глеб Романович, мы обязательно рассмотрим работу на Ученом
совете и, думаю, пошлем хорошую рекомендацию. Мы сделали бы это
давным-давно, если бы Адхам Каюмович, которого мы очень уважаем, относился
к коллективу института доверительнее и по-товарищески. Дело в том, что и
я, и все сидящие здесь впервые слышим про эту замечательную работу.
Старик вопросительно посмотрел на ученого секретаря.
- В течение трех месяцев я пытался пробиться на семинар института, но мне
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг