испарилась. Рядом с койкой на стене возникло табло, похожее на экран из
аптечки, только информации на нем было гораздо больше,- из многочисленных
прыгающих цифр и непрерывно меняющихся графиков до Мориса дошел лишь смысл
полоски "коэффициент жизнедеятельности", находившейся на отметке 20 %.
Затем на раненого накатила волна дезинфицирующей жидкости, смывшая всю
грязь и ушедшая куда-то в глубь кровати. Филомела, изучив табло, выдала
еще серию команд: с панели холовизора в спальню шагнул фантом медсестры, а
из койки к телу больного, как змеи, устремились несколько трубок.
Присосавшись в строго определенных местах, они начали что-то вливать и
выкачивать.
- Следить за содержанием кислорода вокруг больного! Ирригация ран - каждые
двадцать минут. Если что-то не так - мы в соседних комнатах, позовете,-
отдав распоряжения медсестре, Венис повернулась к Морису.- Пошли к
следующему.
Аналогичные манипуляции были проделаны в спальне, где лежал раненый с
перебитыми ногами. Его коэффициент жизнедеятельности, как заметил
Вейвановский, составлял всего 12 %. Филомеле пришлось с ним повозиться
немного дольше: остатки одежды никак не растворялись пущенной поверх койки
жидкостью, поэтому, вооружившись ножницами, она вдвоем с новой медсестрой,
синтезированной тут же, вручную срезала плотную ткань. К ногам больного
были прикреплены временные шины,- сменим их тогда, объяснила Венис, когда
закончим с самым тяжелым раненым.
В третьей палате дела оказались совсем плохи: жизнедеятельность была на
нуле. Филомела, изучив табло, поцокала языком и объяснила:
- Все гораздо хуже, чем я предполагала. Даже не знаю, вытащим мы его или
нет. Смотрите,- Венис водила рукой по экрану,- левая часть черепа почти
полностью разрушена, кости вошли глубоко в полушарие. Можно считать, что
оно погибло. Но это полбеды,- мы бы его регенерировали, если бы не
повреждение мозгового модуля. Без исправного модуля ничего не получится.
- А нельзя ли как-нибудь его заменить? - поинтересовался Морис.
- Вы что? - удивленно посмотрела на него Филомела.- Уже сколько лет
невозможно найти ни одной органической запчасти! Все заводы давно под
водой.
- Даже через холовизор нельзя заказать?
- И вскрывать ему череп каждые два часа для замены? Так, что ли? -
фыркнула Венис.- Конечно, я постараюсь сделать все возможное, но если он
выживет, не говоря уже о том, что сможет ходить или говорить, это будет
почти чудом. Сестра! Срезайте с него комбинезон!
Через пять минут раненый, обмотанный многочисленными шлангами, плавал
внутри золотистой жидкости, которую силовое поле удерживало под стерильным
куполом. К грудной клетке с обеих сторон подходили две блестящих
металлических пластины - акустические реаниматоры, пояснила Филомела.
- Морис, отойдите, пожалуйста, в сторону, а еще лучше, загляните в
соседние комнаты, узнайте, как там дела. Сестра, вы готовы? Начинаем!
***
Развитие смерти происходило совсем не так, как ожидал Густав. Он - после
полета по трубам и желобам, начавшегося с грохотом, но постепенно
принявшего более плавный характер - предполагал увидеть нечто земное,
возможно, под другим ракурсом, но, тем не менее, вполне узнаваемое. Эшер
был готов ко встрече с умершими родственниками, знакомыми, друзьями,
которые (насколько он понял после прочтения двух-трех брошюрок о загробном
мире), улыбаясь, в белоснежных хитонах, должны были его приветливо
встретить, задушевным разговором снять все опасения и страхи, после чего
подробно проинформировать о порядке перехода в иное, потустороннее
состояние. Густав рассчитывал также, что ему разрешат пару дней побродить
по любимым местам, где он, слегка грустя ввиду невозможности более
вступить в контакт с живыми людьми, предастся воспоминаниям о прошлом.
Одновременно Эшера разбирало любопытство - а сможет ли он побывать там,
где все уже давно скрылось под водой, и удастся ли ему каким-нибудь хитрым
способом, о котором не догадались другие мертвецы, дать знать о себе тем,
кто остался в прошлой жизни: игривым призраком пройтись перед
ошеломленными соседями или же залезть к ним в сон, помахать рукой, может
быть, перекинуться со спящими парой фраз.
Вместо этого оказалось, что путешествие по сияющей канализации отнюдь не
было прелюдией смерти. Эшер понял всю глубину своих заблуждений, когда,
выпав из небесного стока, неожиданно увидел внизу под собой стремительно
приближавшуюся верхушку какого-то особняка и Стива, катившегося с нее на
плоскую крышу рядом. Земное, представленное ракурсом сверху, мчалось
навстречу с огромной скоростью. За мгновения, остававшиеся до удара,
Густав попытался сгруппироваться, как тому учили штурмовиков, но,
очевидно, за давностью подзабыл, что и куда надо группировать, и потому
плюхнулся о крышу дома совершенно катастрофически: головой расколол
черепицу, кувыркнулся в воздухе, а затем рухнул рядом с Макналти, выломав
руку.
В сознании Эшера наступила продолжительная пауза. Он ничего не видел, не
чувствовал, ни о чем не думал, оказавшись внутри какого-то вакуума. Так
продолжалось очень долго, но насколько долго - Густав вряд ли смог бы
определить. Может, десять минут, а, может быть, месяц. Наконец, появилось
ощущение, единственное и весьма неприятное. Это было чувство крайней
тесноты, сдавливавшей со всех сторон. Эшеру казалось, что ему совершенно
нечем дышать, он задыхается, хотя своего тела по-прежнему не чувствовал и
не знал даже, дышит он или нет. Стали появляться отдельные мысли -
сумбурные, неупорядоченные. Жив я или нет? Почему так тесно? Где я? -
спрашивал себя Густав, не в силах понять своего нового состояния.
Теснота постепенно усиливалась - Эшеру казалось, что его равномерно, будто
под прессом, сдавливают со всех сторон, превращая в плотный шарик. Это
было невыносимо, но протестовать или кричать Густав не мог, а только
чувствовал, что ему очень плохо и становится еще хуже. Когда сжатие
достигло своего предела, он ощутил легкий толчок, от которого покатился
вниз. Вернее, у него мелькнула мысль, будто он катится вниз, так как
скорость, похоже, нарастала. Потом Густава резко остановили и принялись
безжалостно вдавливать в какую-то крошечную дыру или отверстие. У него
было ощущение, что, несмотря на свои сжатые размеры, он не может
протиснуться, а тех, кто на него давит, это раздражает, потому что нажим с
каждым разом становится все грубее. Наконец, когда Густав решил, что еще
чуть-чуть - и он рассыплется, вдруг стало светло и немного просторнее.
Эшер, побыв некоторое время в этом неопределенном пространстве, не имевшем
очертаний, опустился внутрь туманного потока, медленно потянувшего его в
сторону; к нему постепенно вернулись чувства, но не обычные зрение или
слух, а некое восприятие, лишенное привычных земных свойств. Он с
облегчением отдался течению после всех предшествовавших мук, и даже не
задумался, что тела у него, в общем-то, уже нет.
Осознание собственной бестелесности пришло немного позже, когда Густав
попробовал слегка изменить направление своего дрейфа и обнаружил, что,
во-первых, у него нет ни рук, ни ног для маневров, во-вторых, поток не
позволяет отклоняться. Это открытие пронзило Эшера насквозь: он понял, что
находится не в земном мире, скорее всего, даже не среди живых. "Смена
траектории, смена траектории",- начала вертеться фраза. После того, как
недолгий шок, вызванный осмыслением новой ситуации, прошел, Густав решил
оглядеться по сторонам и выяснить, куда его несет течением, однако всякий
раз, когда он пытался рассмотреть поток, картина ускользала от зрения, не
давая возможности остановить на себе взгляд. Густав также не смог
выяснить, один он плывет или рядом с ним есть какие-нибудь спутники.
"Вдруг тут Стив где-то рядом",- подумал он, но тут же сделал себе выговор
за то, что записывает приятеля в мертвецы без веских оснований.
Оставив попытки разглядеть течение, внутри которого оказался, Эшер, дабы
упорядочить свои потревоженные мысли и освоиться в новой обстановке,
сделал для себя несколько предварительных выводов: 1) поток не имеет
свойств, поддающихся классификации; 2) от его направления нельзя
уклониться; 3) он должен где-то закончиться или куда-то влиться. Вскоре
выявилась ошибочность последнего тезиса: поток попросту исчез, оборвался,
как будто его и не было, и Густав вновь завис в размытом, неощущаемом
пространстве. Эти непривычные чувства беспокоили и слегка раздражали
Эшера: впервые он не имел никаких координат или ориентиров, столь
привычных в обыденной жизни. Кроме того, теснота, хотя не с такой силой,
но продолжала прочно его сдавливать.
- Привет! - Густаву показалось, что он услышал чужой голос.
- Я говорю вам - привет!
Голос прозвучал еще раз, и Густав понял, что это на самом деле чужая
мысль, которую он воспринимает непосредственно.
- Привет,- робко подумал Эшер.
- Чудесно! Связь установлена. Немного попрактикуетесь, и все будет
нормально, научитесь обмену.
- Где я?
- Традиционный первый вопрос. Отвечаю: в лимбо.
- Где?
- В лимбо.
- Кто вы?
- Традиционный второй вопрос. Отвечаю: смотритель лимбо.
- Что со мной?
- Просто классика. Все попадающие сюда спрашивают одно и то же. Сейчас
наведу справки. Так, одну минуту... Ага, в настоящее время вы находитесь в
состоянии клинической смерти.
- Я умру? Совсем?
- Когда люди умирают, это обычно происходит насовсем. С вами пока не все
ясно. Ваш дальнейший путь зависит в основном от успехов медицины.
Заметьте, что я сказал "привет" в самом начале,- не сочтите это
проявлением вульгарности. Попросту "здравствуйте", "как поживаете" и, тем
более, "добрый день" здесь лишены смысла.
- Где Стив?
- Вопрос отметается.
- Почему?
- Здесь нет имен. Обычаи и привычки из земной жизни здесь не действуют. Мы
вас здесь воспринимаем, так сказать, в чистом виде, без физической
оболочки. Поэтому, кто такой Стив - не могу знать, даже если он прибыл
сюда.
- Почему так тесно?
- Компрессия. Так здесь устроено. Всех прибывших сжимают.
- Но мне плохо.
- Сожалею. Ничем не могу помочь. Лимбо пока перегружено.
- Кем? Чем?
- Такими же пробирочно-бутылочными недочеловеками, как вы.
- Почему вы меня так назвали?
- А как вас еще называть? Вам сколько лет? Двести пятьдесят?
- Около этого.
- А сколько положено жить нормальному человеку?
- Не знаю. Лет сто.
- Нет, слишком много. Если бы вы были нормальным человеком, то уже лет сто
семьдесят - сто восемьдесят как лежали бы в могиле. Даже клиническая
смерть у вас, благодаря всевозможным модулям, не десять минут, как должно
быть, а два часа. Это во-первых. А во-вторых, вы на свет откуда появились?
Из материнского чрева?
- Нет.
- Вот потому и попали в лимбо, что человеком не являетесь. Чтобы вы не
питали иллюзий, объясняю: лимбо создано для таких курьезов, как
абортированные младенцы, выкидыши, генетические уроды, а также все
человечество за последние три столетия. До того, как люди начали себя
готовить из белковой жижи, они, умирая, попадали в совершенно другие
места. Теперь они для вас закрыты.
- Почему?
- Дело в качестве энергии. Если бы вас зачали классическим способом, то вы
получили бы энергетический заряд ваших родителей, который сохраняется всю
жизнь. Это нечто вроде небольшой метки, присущей людям. После вашей смерти
силы, занимающиеся сортировкой, установили бы присутствие такого заряда и
отправили вас в районы, предназначенные для нормальных покойников, а не
сюда - на свалку.
- Так это свалка?
- Да, причем на грани закрытия. Дождемся последних прибывших - и все.
Лимбо сворачивается.
- Если я умру совсем, то опять сюда попаду?
- Со всей неизбежностью.
- И что будет дальше?
- Вас слегка утрамбуют...
- Но мне же...
- Знаю, знаю. Лимбо давно не чистили, места не хватает. Вам еще повезло -
когда война или эпидемия, то сжимают еще сильнее. Сейчас опять повалил
поток - у вас там очередные катаклизмы, наверное. Не управляюсь с вами.
- Вы что, один на всех?
- Да. Одновременно с вами я беседую еще с несколькими десятками прибывших.
- Вы - бывший человек?
- Совершенно нет.
- Я могу вас увидеть?
- Нет.
- Я вообще что-нибудь здесь увижу?
- Нет. У вас всегда все будет ускользать от зрения.
- Это специально так придумано?
- Нет, это свойство лимбо. Продолжу: вас утрамбуют, немного подержат в
хранилище и уничтожат.
- Как? Совсем?
- Да.
- А душа?
- Души нет. Это иллюзии землян. Я уже сказал, что вы представляете интерес
только своей энергией. Она используется дальше. Можете считать душой вашу
конкретную энергетическую метку, если бы таковая имелась.
- А что происходило с теми, другими?
- Настоящими людьми?
- Да.
- Их, после того, как вся энергия была использована, уничтожали.
- Что значит уничтожить?
- Вы перестаете мыслить и чувствовать. Точно так же, как физическое тело,
умерев, перестает двигаться. У вас осталось воспоминание пустоты, в
которой вы находились до того, как вас сжали?
- Нет.
- То же самое произойдет, когда вас ликвидируют. Пустота. Остатки вашей
энергии, конечно, подвергнутся переработке, но это уже сущий мусор.
- Неужели мои мысли и чувства никому не нужны?
- А кому они могут понадобиться? Это как непереваренная пища, оставшаяся в
теле мертвеца. К тому же, ваши мысли существуют независимо от вас. Если
они кого-нибудь и заинтересуют, искать их будут за пределами лимбо.
- Вы всегда тут были?
- Ну что вы, у меня очень много предшественников. Мы тоже смертны.
- Вас тоже уничтожают?
- Естественно. После смерти или раньше. Как только лимбо закроется, я
умру. За ненадобностью.
- Вы к этому так спокойно относитесь?
- А что толку волноваться, если изменить ничего нельзя? Кстати, вы не
задумывались над тем, почему я вам все это так откровенно рассказываю?
- Действительно, почему?
- Во-первых, человечество находится, что называется, на последнем
издыхании. Вас осталось не более двухсот.
- Так мало?
- Да. Все колонии на других планетах больше не существуют. Еще лет пять, и
люди вымрут. Во-вторых, даже если вы выйдете из клинической смерти, то
никому не сможете пересказать наш разговор.
- Почему?
- У вас погибло левое полушарие. При падении вы повредили мозговой модуль,
так что восстановить мозговые функции не удастся при всем желании. Если вы
выйдете из комы, а это крайне маловероятно, то будете представлять собой
овощ.
- Неужели нет никакой надежды?
- Абсолютно никакой.
- Зачем же тогда я жил?
- Странный вопрос. Не по адресу. И лишен смысла.
- А как же все эти книги, описания клинической смерти?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг