некий план.
Через несколько минут план был принят, утвержден и даже начал
осуществляться. Суть его свелась к тому, что друид отправился на разведку
к северной стороне замка. Там за крепостной стеной посередине широкой
площади разбегающимися в разные стороны узенькими улочками возвышалась
старинная часовня, острым шпилем устремившаяся в голубое майское небо.
Гвинпин по диспозиции оставался охранять лагерь, на самом же деле он
просто маялся между тремя могучими дубами от томительного ожидания и
безделья. Чтобы как-то скрасить свое одиночество, он принялся ковырять
трещины в древесной коре и так увлекся, что распугал добрый десяток жучков
и паучков, в панике бросившихся в бегство от диковинного сухопутного
дятла, раздутого - видимо, от голода, - до невозможности. Гвинпин, не
чуждый спортивного интереса и будучи натурой азартной, долго гонял по
стволу букашек, ставя им коварные препоны и засады, главным образом
посредством своего массивного носа. Спустя пару часов возвратился весьма
довольный результатами разведки Лисовин и охладил страсти, бесцеремонно
дав тычка неудачливому часовому. Тут же оба приятеля уговорились
относительно дальнейших приключений, как заметил важный Гвинпин, ибо
жизнь, по его разумению, в последние несколько часов невыразимо поскучнела
и пора было уже слегка поразмяться. Действовать решили немедленно, а
именно - перед заходом солнца, на чем настоял друид, решивший после
ночного пленения надеяться только на себя. Знакомить куклу со своим
решением он, естественно, счел излишним.
Чудесным образом освободившись, что до сих пор весьма смущало друида и
вселяло в его душу сомнения, Лисовин решил не соединяться с остальным
отрядом. Он твердо намеревался покончить все дело в одиночку (Гвинпина он
не считал за серьезного бойца), к тому же теперь была уязвлена его
профессиональная гордость разведчика-лесовика. Сомнений относительно
дальнейшей судьбы Птицелова у него не было; зорзов Лисовин рассматривал
как пакостную нечисть, к тому же после убийства любимого и всячески
почитаемого им Пилигрима в душе у бородача поселилось яростное и дикое
чувство, известное у древних народов как "кровная месть". Он, и только он,
должен был довести это дело до конца.
Проникнув утром в замок, Лисовин хладнокровно наблюдал все вышеописанные
события в замковом дворике. Более всего его заинтересовало появление
незнакомца в черном, ведь он пришел тоже с их стороны, а Гвинпин, видимо,
опять прошляпил. С самого начала друид решил не вмешиваться в
противостояние Травника и Птицелова, считая, что в роли невидимого
участника борьбы он способен не только принести пользу, но и в нужный
момент склонить чашу весов в свою сторону.
Ключ Камерона не вызывал у Лисовина серьезного интереса, к тому же он был
чужим подарком, предназначения которого не знал никто, да и было ли оно
вообще - в этом друид серьезно сомневался. По этим причинам бородач
спокойно сидел в своем убежище, которое он сразу присмотрел себе в одной
из замковых ниш для широкого обзора, и благополучно выскользнул из
крепости. У Лисовина было большое желание проследить за человеком в
черном, но в последний момент он почувствовал, что в слежке непременно
проиграет, а цель у него была одна - Птицелов. К тому же вечером друид
намеревался проникнуть в замок и потому решил не гнаться за двумя зайцами.
На закате приятели подобрались к замковой стене. Бородач без труда
взобрался наверх и на веревке подтянул к себе куклу. Гвинпин с интересом
оглядывал с высоты окрестности, а поле перед мостом уже потемнело, и
легкая дымка тумана ползла из лесу. Над Лисовином басовито гудели, треща
жесткими надкрыльями, майские жуки. В замке росли молодые клены, и их
ярко-зеленая клейкая листва привлекала насекомых. Лисовин подумал о том,
что неплохо бы привязать за ниточку вместо майского жука, как это любят
делать мальчишки, вот такого вот Гвинпина, да еще и немного подергать,
чтобы летал, а не висел вниз головой. Вместо этого друид осторожно взял
куклу под мышку и мягко спрыгнул во двор.
Часовня стояла в замке уже много лет, возможно, и сам замок начинали
строить вокруг нее. Стены изрядно тронуло время, и часовня словно
прорастала из площади, подобно старому, но еще крепкому дереву, жизненная
сила корней которого оказалась столь неодолимой, что взломала даже
булыжник мостовой. Подступы к часовне были открыты, и, несмотря на
сгущающиеся сумерки, подобраться к ней незамеченным было бы
затруднительно. Однако друид не успел и рта раскрыть, как Гвинпин
бочком-бочком, переваливаясь, как индюк, быстро пересек площадь и
остановился у массивных дубовых дверей, украшенных замысловатым резным
орнаментом. Двери были не заперты, только плотно прикрыты, и Гвинпин, не
долго думая, ухватился за ручки, намереваясь заглянуть внутрь. В мгновение
ока Лисовин очутился рядом и мягко отстранил куклу: мол, не спеши, сначала
я. Они встали по разные стороны дверей, и Лисовин осторожно потянул створ
на себя. Дверь медленно открылась. Внутри было тихо. Тогда Лисовин
опустился на колени и осторожно заглянул внутрь.
Просторный зал и боковые комнаты с перегородками были тускло освещены.
Свечной огонь охватывал в большей степени центр помещения, по углам же
царил красноватый полумрак. Перед несколькими рядами скамей размещалось
нечто вроде алтаря, возле него лежали массивные деревянные ящики или
сундуки. Гвинпин тоже осмотрел зал, но, как показалось друиду, без особого
интереса. Лисовин поманил к себе куклу и тихо и подробно объяснил, что та
должна делать в случае чего. Затем друид тихо скользнул внутрь, и Гвинпин
притворил дверь. Кукла огляделась по сторонам - площадь была пуста. Небо
над замком постепенно темнело, но еще можно было разглядеть каждый
булыжник, которым были вымощены подходы к часовне. Удовлетворившись
осмотром, Гвинпин развернулся и неспешно двинулся в обход.
Рядом с маленьким покосившимся пристроем, в котором раньше, видимо, жил
Служитель-священник, стояли невысокие, в рост среднего человека,
скульптуры святых, имен которых Гвинпин, в силу своего происхождения, не
знал. Он, однако, поморщился от сочетания бледно-голубого и розового
цветов, в которые были выкрашены фигуры; кукла считала себя тонким
знатоком и ценителем прекрасного, и такая комбинация показалась ей
вульгарной и безвкусной. Тем не менее у древних, изваявших эти
выщербленные и покосившиеся фигуры, очевидно, имелись свои взгляды на
эстетику, и Гвинпин с интересом всматривался в суровые резные лица,
мозаичные глаза, устремленные ввысь, и непонятные крючочки и загогулины,
усеявшие постаменты. Глаза фигур словно жили отдельной от тел жизнью, и в
лицах, запечатлевших полнейшее равнодушие и к окружающей мирской жизни, и
к часовне, окруженной невысокими кленами, и к Гвинпину, рассматривающему
их с разинутым клювом, нет-нет да и вспыхивали искорки живейшего интереса
ко всему вокруг - а может быть, это были только отблески закатного солнца?
Шорох где-то поблизости вернул куклу к действительности. Она осторожно
выглянула из-за домика и с беспокойством оглядела площадь. У Гвинпина
переход от одного душевного состояния к другому всегда совершался с
поразительной быстротой. Только что он прилежно изучал фигурки святых, а
сейчас уже буквально трясся от испуга. Вокруг никого не было, и тогда он
осторожно двинулся дальше в обход часовни, стараясь ступать мягко и
бесшумно. Все же его широкие лапы так звучно шлепали по мостовой, что
Гвинпин был вынужден поминутно останавливаться, однако это было лишь эхо
его собственных шагов или же шелест в листве деревьев. Так он обошел
вокруг всей часовни. Двери по-прежнему были плотно прикрыты, створки
словно срослись, а замковые чугунные петли за долгую жизнь часовни гладко
притерлись друг к другу. Гвинпин попытался своими ластами отворить одну из
дверей, чтобы послушать, что происходит внутри, но едва он потянул одну из
ручек, дубовая створка отчаянно заскрипела, и тишина дворика пошла
трещинами. Гвину даже показалось, что он разглядел их в полутьме. Он
быстренько налег на дверь всем своим круглым телом, и та водворилась на
место, скрипнув на прощание особенно громко. Тихо прокляв ее про себя
самыми страшными словами своего незатейливого народа, Гвин еще раз
осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, вновь отправился в обход.
Постепенно он наловчился не шлепать по булыжникам, однако движение
мужественного часового от этого порядком замедлилось. Это обстоятельство,
однако, его не очень опечалило, так как Гвинпину не хотелось лезть внутрь
мрачной и полутемной часовни, да и местные боги куклу мало беспокоили.
Вокруг пахло кленовыми и тополиными молодыми листьями, где-то зацветала
черемуха, и было ясно и свежо от легкой и безветренной вечерней прохлады.
Шорохи меж тем участились, но кукла сочла их виновниками мышей и крыс,
которых всегда в достатке обитает в старых замках, а этот был уже порядком
заброшен. И тут наконец Гвинпин вдруг услышал особенно громкий звук,
который никак не мог исходить от крысы или другого мелкого животного.
Больше всего звук был похож на короткий смешок, дьявольски злой и
довольный, словно кто-то маленький и жестокий обнаружил, что в его ловушку
только что попался кто-то большой и добрый. В лице большого и доброго
кукла, естественно, сразу представила себя, поэтому тут же замерла. Смешок
повторился, но теперь он звучал уже гораздо ближе, словно этот кто-то,
будучи жестоким и, похоже, не таким уж и маленьким, подкрадывался к нему,
Гвинпину, с какой-то своей неведомой, но вполне определенной целью.
Гвинпин мгновенно взял себя в ласты и глубоко втянул носом воздух.
Неизвестно, остановило ли невидимого и от этого еще более коварного
противника хладнокровие куклы, но и у нее самой смелости не прибавилось.
Когда же Гвин с шумом выдохнул, решительность покинула его окончательно.
Гвинпин медленно развернулся на хвосте, подобно заправскому сержанту после
доброго жбана пива, и с невероятной быстротой, которую трудно было
предположить в этом неуклюжем деревянном бочонке, направился обратно к
дверям, за которыми его ждало подкрепление. При этом он отчаянно шлепал по
земле и переваливался с боку на бок. Больше всего в эти мгновения Гвинпин
боялся обернуться - он был уверен, что враг движется за ним и, возможно,
настигает. Эти мысли не давали ему ровным счетом ничего, кроме выигрыша в
скорости, и лапы сами несли его вперед. Страшно пыхтя и еще сильнее
волнуясь, кукла доковыляла до дверей и отчаянно затрясла ручку. Дверь,
однако, не поддалась, а враг уже явно был на подходе. Выругавшись в голос,
Гвинпин поднял глаза кверху и остолбенел.
На дверях над головой куклы висел огромный замок. Массивная дужка была
продета в скобы и замкнута, причем это произошло, видимо, лишь несколько
минут назад. Гвинпин почувствовал, что невидимая петля ужаса захлестнула
его горло, и выпучил глаза, отчаянно хватая клювом воздух. В воздухе тем
временем уже сгущалась вечерняя влага, поэтому Гвин отчаянно закашлялся (а
может быть, он проглотил первого вечернего комара?). Это, в свою очередь,
спасло его от окончательной потери лица, но только в первый момент и на
очень короткий миг. Откашлявшись и прочистив носоглотку, кукла разинула
клюв, готовясь излить душу в долгом отчаянном вопле. Намерение, написанное
на ее физиономии, читалось столь явно, что быть бы всему замку
разбуженному, если бы не чья-то мозолистая ладонь, заботливо и крепко
прикрывшая Гвинпину рот. Тот в ужасе застыл, выкатив стеклянные глаза, и
затрясся позорной мелкой дрожью.
- Тихо, брате Гвинпине, всю паству разбудишь! - кротко, но настойчиво
велел чей-то голос позади него. Он принадлежал стоящему за спиной Гвина
кряжистому монаху в сером пыльном одеянии. Из-под капюшона, однако,
предательски пробивалась жесткая рыжая борода, вся в опилках и паутине. В
ту же секунду, едва Гвинпин распознал владельца этого елейного, но явно
измененного голоса, он тут же понял, кто его дурачил все это время у
часовни, шутовски запугивал и нагло потешался. Это был Лисовин, рыжий
дьявол!
Друид, однако, уже был хорошо знаком с быстротой Гвиновой реакции, поэтому
он тут же поспешно отскочил с тихим хохотом и гримасами, весело поглядывая
на возмущенную куклу. Та разинула клюв, силясь что-нибудь произнести,
несколько мгновений надувалась, как майский жук перед серьезным полетом, и
в бессилии захлопнула его с деревянным треском. Не злой, в сущности, если
дело касалось всяческих розыгрышей и шуток, Лисовин протянул руку, чтобы
похлопать куклу по спине и сказать ей что-нибудь
успокоительно-примирительное, и вдруг он увидел, что глаза Гвинпина с
ужасом уставились на что-то, появляющееся сзади, поверх плеча Лисовина. В
мгновение ока друид развернулся и принял боевую стойку. Это была его
роковая ошибка, так как кукле представилась незащищенной самая мясистая
часть тела бородача. В нее и вонзила с наслаждением свой клювище коварная
деревянная птица. Друид так и подскочил от боли и удивления, никак не
ожидая атаки с тыла. В следующее мгновение они уже рубились, друид ребром
ладони, а кукла - деревянным ластом, а затем принялись фехтовать спешно
подобранными в пылу схватки жердинами из рассыпавшейся у дверей часовни
полусгнившей поленницы. По истечении некоторого времени ввиду
относительного равенства сил соперники заключили временное перемирие и в
обнимку скрылись в часовне, весьма довольные своей боевой формой, причем
Гвинпин твердо считал себя победителем в поединке. Он всегда стремился
последнее слово оставить за собой.
Толстые восковые свечи, аккуратно расставленные вдоль стен, освещали зал
неясным, рассеянным светом. Лица приятелей сразу же приобрели красноватый
оттенок, а отсветы изменили их выражения. Первым делом друид вернул на
свое место - а именно на большой гвоздь, вбитый за дверью, - широкий
амбарный замок, на который когда-то закрывалась часовня. С его-то помощью
друид и напугал куклу. Еще когда он только вошел в часовню, страж ворот
сразу привлек его внимание. Изобретательный на крестьянские шутки ум
Лисовина немедленно подсказал ему сценарий будущих Гвиновых ночных
страстей, и друид, посмеиваясь, прихватил замок с собой. В каждой
уважающей себя часовне, какие бы боги ни были в чести у местной паствы,
всегда имеется запасный выход для священника. Сметливый Лис сразу же
обнаружил выход там, где и предполагал, - за алтарем, скрытый от глаз
всякого, кто находится в зале. Тихо прокрасться за спиной куклы к дверям,
навесить незакрытый замок и прихлопнуть дужку, чтобы он производил
впечатление замкнутого, было для друида, привыкшего часами скрадывать
зверя на его собственной тропе, делом техники. Покончив с кознями, бородач
не удержался и, схоронившись за домиком служителя, решил добавить
драматизма, порядком нагнав на впечатлительную куклу страха
подозрительными шорохами, а главное, мерзким хихиканьем, до которого друид
был большой охотник. Звуки, так напугавшие Гвинпина, оказались просто
талантливым подражанием крику хохочущего зимородка, милой птички с
желто-синим оперением и привычкой нырять в воду за мелкими рыбками в
неглубоких речушках. В арсенале Лисовина было много гораздо более
отталкивающих и одновременно убедительных звуков; по сравнению с их
хозяевами печально известные в пернатом мире своими ужасными голосами выпь
и сыч выглядели невзрачными серыми соловьями, лирично распевающими
сладкоголосые арии и серенады.
Между тем Гвинпин углубился в зал, рассматривая на стенах картины и
выложенные мозаикой узоры. В центре одной из них высокий седобородый и
седовласый старик в закопченном белом одеянии простирал руку над лесами и
полями, где копошились маленькие человечки. В реках плескалась
непропорционально крупная по сравнению с людьми рыба с серебристой чешуей,
а в небе летели птицы с разинутыми клювами. Старик был, очевидно, добрым,
но уж больно строгим, по мнению Гвина; вдобавок у него было слишком
властное выражение, не допускающее сомнений в правильности его действий.
"Видно, привык, чтобы все ему подчинялись, вот и загордился", -
неодобрительно подумал Гвинпин и переключил свое внимание на мерзкие
создания с хвостами и рогами, которые отплясывали на костях какой-то дикий
зажигательный танец. "Если только у них не копыта, что вполне вероятно, то
у них должны чертовски болеть ноги", - заключил Гвинпин и подмигнул
танцорам. С этими по крайней мере было все ясно: злые, мерзкие, зато не
гордячки какие-нибудь и толк в веселье знают... У Гвинпина имелся свой,
независимый взгляд на мир, а другие взгляды его не очень интересовали, во
всяком случае, до недавнего времени.
- Что, знакомых встретил? - озабоченно поинтересовался Лисовин, от чьего
внимательного взгляда ничто не ускользало. Он цепко осматривал
внутренности часовни снова и снова, словно искал что-то и не мог найти.
- Да, велели тебе привет передавать, по-родственному, так сказать, - не
остался в долгу Гвинпин. - А что мы здесь ищем, а, следопыт?
- В прошлый раз, когда я был в замке, Птицелов со своей компанией заходил
сюда, - ответил друид, продолжая оглядывать зал, ниши и алтарь.
- Ну и что? - непонимающе набычился Гвин. - Думаешь, они с тех пор тут
тебя поджидают, стол небось накрыли?
- Они шли в походной одежде, с мешками и припасами, - пояснил друид,
умевший, если надо, быть очень терпеливым. - Я подождал, пока они зашли
сюда, но обратно они не вышли. Думаю, они или где-то здесь, в каком-нибудь
подвале, или их уже нет в замке. Но следы здесь есть.
- Понятно, - сухо сказала кукла. - Тогда будем искать.
Они обходили зал, и все новые и новые картины смотрели на них со стен,
закопченных долгим горением свечей. Подсвечники были повсюду - блестящие и
проржавевшие, на высоких постаментах и вкрученные в стены, на подвесках и
массивных толстых болтах. Особенно понравилась Гвинпину картина, на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг