головой, потерянный, раздавленный, ужасно маленький в этом большом
равнодушном пространстве. Легкий шорох и последовавший за ним неописуемой
тяжести вздох прозвучал во тьме подобно удару грома, и я вздрогнул так, как
не вздрагивал еще ни разу в жизни. Кому здесь понадобилось вздыхать!!! Что
все это значит! И вообще.., это в конце концов нечестно! Столько пережить,
чтобы потом умереть от страха в жутком подземелье, которое и подземельем-то
не назвать - кругом лишь камень, скала.
И я не выдержал, это было выше моих сил.
- Кто здесь?! - святотатственный возглас мой затих очень быстро, не
прибавив решимости телу.
Тишина.
А затем.
Снова шевеление и опять этот убийственный вздох, заставивший вспомнить
испанских грандов в арабских подземных тюрьмах. Протяжное зловещее эхо вяло
перелетало от стены к стене, пока не затихло, родив во мне помимо всего
прочего недоумение по поводу явно ненормальной акустики этого чуждого всему
светлому, понятному и конкретному места.
И тогда я выдернул из стены ближайший факел, выставил его перед собой
как меч и двинулся вперед, на голос, вернее, на этот гибельный вздох, на
очаг движения, а значит - жизни, в этом царстве абсолютного покоя камня.
Факел мало освещал путь, больше слепил глаза. Но с огнем в руке было
как-то... уютнее, что ли. Прошло не менее пяти минут, пока я нашел что-то
достойное внимания. Все это время я намеренно шумел, топал, ворчал, чтобы не
слышать тихих посторонних звуков, от коих волосы шевелились на макушке, и
леденящий страх прокрадывался под одежду, покрывая тело пупырышками.
Обследовав окружность зала и обнаружив, что он даже больше, чем можно
было бы судить по эху, я стал осторожно двигаться по диаметру и примерно в
центре адской пещеры в полу обнаружил железную решетку, из-под которой
вились смрадные испарения. Замок поржавел, я легко его сбил, взялся за
прутья, приподнял тяжелую решетчатую крышку и увидел уводящие во тьму
железные скобы лестницы на стене колодца.
Когда-то кто-то, вероятно, уже ступал по этим ступеням, балансирую на
ржавых скобах, или... Вниз, во тьму, без огня! Ибо факел пришлось оставить
возле решетки; ведь, чтобы лезть по хрупким скобам, мне понадобятся обе руки
да благословение слова. Швырнуть же факел вниз.., упаси боже. Почему-то даже
думать об этом не хотелось... А почему? Хозяин безмолвствовал.
Видимо, существует критическая масса страха, которую способно
пропустить через себя живое существо; я спускался все ниже, но страшнее не
становилось. Вместо этого в голове мелькали обрывки образов, событий,
странные тяжеловесные мысли, как будто чужие. Тьма вокруг будоражила
воображение, предоставляющее в отсутствие зримых образов надуманные грезы. И
лишь мысль о возможности нахождения нового невиданного артефакта отрезвляла,
лишая реальности дикую пляску бредовых видений, пытающихся свить гнезда в
моих навсегда покинутых мною чердаках.
Неожиданно нога уперлась в каменный пол ямы, по всем параметрам готовой
быть выгребной. А дальше было безумие, что продолжало вести меня туда,
откуда нет возврата. Ничего нет. Есть лишь возможность сделать шаг, потом
еще один. А потом - бог ведает, слово ведет, мир стелется под ногами,
небеса - уходящей надеждой недостижимости бескрайнего, необъятности малого,
как части большого.
Я на слегка подгибающихся ногах, бездумно бросив спасительные ступени,
которые, я не подумал об этом, мне теперь ни за что не найти во тьме, пошел
напролом, прямо, не заботясь о тылах, просто вперед, забыв даже вытянуть
перед собой руки, как обычно делает человек, оказавшись в зоне полного
отсутствия света. Или я знал... что-то?
Всем телом я налетел на... что-то мягкое, теплое, лучащееся жизнью, или
теряющее последние остатки этой самой жизни... Скорее второе.
Я наткнулся на живое существо! Глубоко под землей, в месте, давно
забытом для посещений, в глубокой яме, под ржавым замком, который, я мог
поклясться, не открывали по меньшей мере десятилетие, я обнаружил
обнаженное, обессилевшее, пребывающее в беспамятстве создание - женщина; ее
приковали очевидно давно к крепкому дубовому брусу, похоже - кресту, на
ощупь было не разобрать, прочно заделанному в каменный пол темницы. И она
была слишком слаба, чтобы разорвать ржавые оковы на руках и ногах, кои, не
найди я ее в этом склепе, пережили бы ее и через какой-нибудь десяток лет
рассыпались бы в бурый прах на сухих дланях сморщенной мумии.
Но я был здесь, и в моих руках достало силы истребить твердость цепей,
освободив загадочную пленницу, тут же повалившуюся бы на пол, не подхвати я
ослабевшее тело на руки и не положи ее голову себе на колени, ощущая
странное чувство отрешенности. Нет, оказалось, она не была полностью
обнажена, на чреслах болтались лохмотья, - лишь напоминание об истлевшей
юбке.
Пробежав легкими пальцами по ее телу и отметив мимоходом
пропорциональность фигуры и упругость молодой кожи, я нашел над кобчиком
маленькое углубление и, слегка помассировав, сильно надавил пальцем на
нужную точку, отметив про себя, что флегматический узел странно увеличен, но
тут же забыл об этом.
Она вскрикнула, выгнулась дугой и застонала. И далее ухо мое различило
тихий шепот из уст незнакомки:
- Наконец-то... Ты здесь... Я уже не надеялась, ведь это так тяжко.
Звать и любить.
Она замолчала, но теперь я почти физически ощущал, как она напряженно
всматривается во тьму, тщетно пытаясь различить мои черты во мраке. Дышала
она ровно и сильно. Жизнь в ней, казалось, совсем не пострадала за столь
длительный срок заточения в столь поганом месте. А какой срок?
- Давно ты здесь? - послал я вопрос в темноту и получил тут же:
- Одиннадцать с четвертью лет. - ответ был послан с силой начинающего
жить существа, но никак не годами прозябающей на кресте слабой женщины.
- Ты ведьма? Колдовка?
- У НИХ для всего, что они не понимают, одно название - колдовство,
даже если... а, ладно! - я скорее телом почувствовал, чем ощутил, как она с
досадой махнула рукой и отвернулась.
- Но ты пришел, и это главное. Все остальное - пока лишь последствия...
Пауза; я снова почувствовал на себе ее взор, пытающийся пробиться
сквозь завесу мрака.
- Так ты меня не помнишь?
Странный вопрос, никак не вплетающийся в ткань происходящего. Но,
впрочем, ничего нельзя сказать до того, как я освещу ее лицо настоящим
светом и пока хорошенько не всмотрюсь, пропуская через фильтр памяти каждую
черточку ее облика. А пока она для меня лишь голос в ночи, да теплая плоть в
моих руках. Так я и ответил. Она не спорила, лишь грустно вздохнула и
попыталась подняться.
- Как ты здесь оказалась?
- Тсс! Сам все узнаешь... А может быть и не узнаешь. Теперь-то ничего
наперед не скажешь. Подумать только, я должна тебя благодарить за то, что ты
все-таки успел. И не испугался. И вообще, не поленился... Но эта так
абсурдно на фоне того, что я помню, а ты не знаешь. Благодарить за должное,
это ведь... А, ладно! Ты даже не можешь оценить, как я изменилась... Прости!
Почувствовала она что ли, как лицо мое заливает краской нарождающегося
гнева, рожденного неведением; я ощутил на своей щеке касание ее легких
пальцев, пропутешествовавших ко мне на грудь, расстегнувших верхнюю петлю
ворота и ощупавших брелок на цепочке.
- Талисман ты сохранил. - в голосе ее слышалось сдерживаемое торжество
верящего в судьбу и не обманутого в своей вере. - Ты был один? Что тебя
вело?
- Слово.
Она вздрогнула и, чуть помедлив, обвила руками мою шею и прижалась
своим лбом к моему.
- Я рада за тебя. - тихо проговорила и нежно провела ладонью по
волосам. - Я очень, очень устала. Но теперь мы вместе и мы сильнее. Сильнее
во много раз.
Я был целиком с нею согласен, ибо чуял, как просыпается во мне сила
единения. И если бы я хоть чуть-чуть мог заглядывать в будущее, а не плыть
по течению потока событий, создаваемых словом, я бы догадался, что это одна
из сил любви.
Но именно эта способность принимать всем существом сиюминутное, не
думая о последствиях, и позволила мне остаться в здравом уме и твердой
памяти, пройдя через события, способные довести до безумия самый
могущественный рассудок. Именно в этой способности ничему не удивляться, ибо
что такое удивление, как не взгляд в будущее, потерпевшая фиаско попытка
предопределить то, что будет, и не нашедшая опоры в происходящих
обстоятельствах, укоренялась и произрастала моя уверенность незнающего.
Удивление - протест разума против нелогичной по его мнению канвы событий,
которую он предвидел совсем по-другому.
Видеть и предвидеть я не мог. Я ничего не предполагал, а лишь принимал
происходящее, которое в ответ щедро одаривало меня сокровищами, не
сравнимыми со всеми богатствами всех царей мира. Сокровищами пребывания. Это
трудно понять умом, но легко познается телом. Настолько легко и естественно,
что не ощущаешь никакой разницы между тем, что пишешь и тем, о чем не
знаешь. Выход всегда один и тот же - молчание. И рождение слова из огня
безмолвной гармонии, в треске реальных искр в воображаемом горне, рождающем,
как это ни непостижимо, убивающем, чего бы это ни стоило. А вы думаете, что
жизнь можно убить..? Наивные.
Она спала, положив голову мне на колени, а я тихо перебирал ее
свалявшиеся волосы, не ожидая, что в глубине моего существа родится далекое
воспоминание о совместной жизни с молодой ведьмой среди снегов в одной из
долин вечных гор. Я не умел ожидать, в том смысле этого слова, какой
вкладывают в него философы. Просто воспоминание не приходило, и я принимал
это спокойнее, чем гвоздь принимает на себя удары молотка, безвозвратно
вгоняющего его в толщу среды по шляпку, подобно таинственной судьбе,
вгоняющей нас в разные реальности одного бесконечного мира. Мы отдыхали, не
утруждая разум вопросами относительно способов выхода из проклятого склепа.
А был ли выход вообще? Каменная штора в большом зале закрылась за мной с
безвозвратностью временного потока, я в тот момент ощутил это сполна,
недаром чуть не умер от страха. И я ждал пробуждения моей милой Эос. Нам
было так хорошо вдвоем, что даже смерть, подозреваю, не омрачила бы идиллию
нашей взаимной... любви? Приязни? Не знаю. Ничего не знаю. Я уже
предупреждал, - я ничего не знаю. И не хочу знать. Может быть, позже. А
там, - что будет.
Она долгим взглядом проводила журавлиную стаю. Глаза ее, когда она
смотрела в окно, становились красивыми-красивыми, серебристыми, в них
отражалось поле. Поле, глаза, она и то, как она смотрела: все это составляло
картину простую и понятную в... своей непостижимой загадочности. Издерганный
поездками ни зачем в никуда, он отдыхал, перебирая в памяти минувшее за этот
день, прошедшее и почти не оставившее следа.
- Странно, - говорила она, - существует такой способ... я имею в виду
вспоминание прожитого дня, а ты делаешь это спонтанно, сам, без усилий.
Скажи, а трудно это - вспоминать?
- О, нет, нисколько. Представь, что растет цветок.., потом умирает,
затем семена его разносит ветер, птицы, звери; семена прорастают в цветы
где-нибудь... на куличках. Что-то вроде.
- А-а-а.
- Можно еще смотреть на предметы и здороваться с ними.
- Хм.
- Ну, а еще можно...
...Он лукаво косился на нее, потом вдруг резко, порывисто обнимал,
валил на постель,, осторожно гладил ее волосы, грудь, живот, все тело. Пил
нектар бессознания в сладости единения с той, которая и так была его частью,
неким мистическим недостающим членом, "ангельской дланью" или "рукой
Вельзевула".
"Плачь, милая, плачь!" И она плакала, всхлипывала, глотала стоны,
выгибалась дугой; разгоряченные тела, соединенные в танце, в живом ритме,
отдавали друг другу себя, сплетались, сливались, не находя друг друга, теряя
самое ощущение отделенности, обособленности, размывая границы, перетекая
друг в друга. Возникала какая-то новая закономерность. Он молчаливо,
отрешенно организовывал ее, шел вперед, вел ее. Иногда она совершенно
безнаказанно оглядывалась и обнаруживала брошенные в прошлом нагромождения
недовыполненных раскрытий. И тогда она смотрела на него со стороны и видела
нечто близкое, родное и бесформенное, а также глаза. Ее затягивало в них. И
снова отдавались движению, как неистовому потоку, стремящемуся с вершин с
грохотом рождающегося бога и с неотвратимостью пущенной в цель стрелы.
Переплетение, проникновение, перемешивание. Это было воссоединение.
- Спасибо тебе!
- За что?
- За всю твою... необъятность.
- Спасибо ТЕБЕ! Когда ты меня хвалишь, я становлюсь непонятный.
Воссоединение. Он распахивал окно: северный ветер врывался в замкнутое
пространство тишины, ворошил на столе листы неоконченных рассказов, гонял по
полу старые магазинные чеки, проникал в магму тел, в золоте глаз отражаясь
искристым, могучим потоком жизни, снопом, бьющим из распахнутых грудей,
рвущимся из переполненных радостью сердец хрусталем переливчатого, звонкого,
счастливого смеха.
...Смеха, раскатившегося по гулкому каменному мешку. Он проснулся, до
конца не принимая свидетельство жизни по поводу малого происшествия. Он
знал, что сон не меняет реальности. Однако он знал и то, что субъективное
отношение к предмету может нарушить его объективное положение в мире вещей.
Зачастую сны диктуют настроение; которое в свою очередь может толкнуть на те
или иные поступки.
Она проснулась и села. Он не мог видеть положения ее тела, но почему-то
хорошо представлял себе, как она сидит, поджав под себя ноги, чуть боком,
склонив голову.
- Ты отдохнула? Сможешь карабкаться по этим ступеням? Нам нужно наверх.
Там светло от факелов; и мы должны найти выход отсюда.
- Выход не вверху. Ты разве не понял? - он мог поклясться, что она
покачала головой.
Ну да. Вперед. Здесь, если и возвращаются, так только оставив нечто
созданное там, где уже побывал. Он вспомнил пятую келью. Не знаю. Ничего не
знаю.
- Что тебе снилось? Ты так смеялся во сне. Мне это напомнило...
- Тише!.. Пожалуйста, молчи. Я вроде как что-то вспоминаю. Не гони, не
форсируй. Будто бы уже сто лет тебя знаю, и готов принять неизбежное. Но как
будто это была не жизнь, а прелюдия, так что и вспоминать нечего. А я так
давно не вспоминал.
Воздух был сухой и горячий. Его вдруг пригвоздило к месту чудовищностью
происшедшего с ним. Этого не могло быть! Она?! Здесь?! Одиннадцать с
четвертью лет! Кто-то не-он, вскочив, выпучив глаза, схватился за голову и
заметался, не в состоянии вместить простого и капитального факта, который от
этой своей капитальности становился еще более необъяснимым. Он сидел
каменным истуканом, лишь непонимающе тряс головой. Как? Что? Как будто идти
по пустыне сквозь буран и внезапно встретиться лицом к лицу с самим собой. И
даже хуже...
Она нашла его ладонь, крепко сжала в своей:
- Будь телом. Разум и чувства капитулируют перед ним, и так было
всегда. Ты слышал?
- Да, но я как будто расстался с тобой навечно, и вдруг приобрел
снова.., навечно же. Знаешь, сейчас я всерьез сомневаюсь в том, жив ли я, не
умер ли где-то там, на лестнице; или еще раньше, у входа в замок.
Она засмеялась звонко, заливисто.
- Ты сейчас живее самых живых! Ладно, давай, помоги мне. Нужно
повернуть крест и ждать.
- Да, сейчас. - он встал, шагнул за ней. - Я так давно не вспоминал,
все такое новое.
- Бери здесь... Осторожно... Теперь дай талисман.
Он склонил голову, освобождая шею от цепочки с висящим на ней брелком,
взялся покрепче за горизонтальную перекладину креста в тех местах, куда она
положила его руки, повернулся к ней:
- Я люблю тебя!
Она возвратила ему признание горячим шепотом, поцеловала в щеку и тоже
взялась за крест.
Он поставил ноги на деревянное основание вертикального бруса;
неожиданно раздался металлический лязг, его запястья и щиколотки плотно
обхватили четыре железных браслета, а дальше... безумие: что-то как-то
вывернулось, казалось, само пространство вокруг и внутри него, и он, секунду
назад стоящий лицом к кресту, почувствовал спиной и лопатками тепло и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг