- Да уж ни к чему хорошему.
Он обращал к небу небритое лицо изможденного годами пожилого человека;
к вечно черному небу, будто в нем одном лишь мог найти достойного
собеседника; с людьми он не разговаривал уже давно, не меньше года. Низам
закончил пассы и тут вдруг заметил два лица, мужское и детское, в окне
второго этажа. И смутился (пялятся тут, понимаешь). Запахнул полы длинного
потертого плаща, пошел не разбирая дороги. Снежинки сыпались за воротник и
там умирали, или... перевоплощались. Они это умели. А он? "И мне что ли вот
так? Теперь-то больше некуда. Растаять снежинкой и..." Он знал, что это
ложь, как и то, что у него нет дома. С этим можно согласиться (бог мой, да
мне везде - дом), на это можно купиться (уж чего-чего, а направлений
поиска - масса, только успевай выбирать), но верить в это, как в то, что
видишь собственными глазами, глупо. А зачем ему куда-то идти? Можно просто
идти в никуда, шевелить ногами (когда-то я только этим и занимался... стоп!
Когда это "когда-то"? И чем занимался?), ситуация все одно не изменится. И
он просто шел, без удивления отметив странный подъем жизненного тонуса в
дряхлеющем теле; откуда только силы взялись. Отдав миру требуемое, он
обрубил концы, соединяющие его с мирскими прелестями. И обнаружил, что
обрубил на самом деле цепи, сковывающие его крик, томящийся уж не знаю
сколько лет, а теперь вот пролившийся кипящим маслом на вещество ума,
причиняя какую-то новую, незнакомую доселе боль. И он ускорял шаги,
перемахивал через бордюры и канавы, временами хватаясь за виски и тревожась,
как будто что-то или кого-то оставил там.., а где "там", он не знал. Шел не
зная куда. Не желая... Или желая. Но не умея. Или не решаясь. И вдруг его
посетила страшная мысль. Он захотел увидеть небо в огне. Чтобы с неба шел
свет, а не это вечное засилье черного бархата с блестками звезд. Чтобы
густой желтый свет лился ему на голову и, о ужас!, припекал бы блистающую
лысину. Хотя он знал, что это невозможно, что свет не может припекать. Для
этого нужна печь и пара сухих поленьев. А еще он знал.., правда, неясно,
откуда,.. знал, что это будет возможно, если все звезды сольются в одну
большую каплю, которая от этого превратится в океан - круглый белый шар. И
океан этот будет излучать такой жар, что придется спасаться под шляпой,
иначе точно с катушек съедешь. И еще он знал, что небо станет голубым (бред,
да и только; а почему не желтым или, к примеру, фиолетовым), тем самым,
возможно, проявив один из знаков своей несокрушимой власти, способной
выстоять при любых, самых жестких обстоятельствах (запретах).
"Вот и сюжетик готов для рассказа". Ему было жарко, он повернулся
против ветра, распахнул плащ и наполнил его неистовой вьюгой. Плащ был
добротным, широким и крепким. Он раздувался все более, и вот ноги Низама
оторвались от земли и его понесло по воздуху. Связки его судорожно сжались,
всхрипнули и родили дикий вопль восторга. Его старческое тело плыло по
воздуху, становясь ветром, ликуя, купаясь в первозданных стихиях... Вихрь
мотал его из стороны в сторону, земли давно не было видно; кругом лишь мгла,
рождающая мириады снежинок, появляющихся и умирающих в танце. Вся короткая
жизнь снежинки - всплеск танца. Он замотал головой, закусил губу, чтобы не
застонать от безмерной боли, которую он ощутил за этой короткой радостной
вспышкой бытия маленькой снежинки. Всхрапнув, как жеребец-мустанг, он
завертелся волчком, извиваясь в самозабвенном танце снежинки, закидывая
голову, борясь с потоками воздуха, седлая их, погоняя, совершая
головокружительные перевороты, завывая доисторическим криком будущего.
Незнающего из прошлого в будущем. Повторяя все эти безнадежные па
снежиничьего танца. Воплощая в своем теле то, что доселе, возможно, не
воплощалось еще ни одним человеческим телом. И снежинки носились хороводом
вокруг него, принимая без остатка все, на что он был способен, отдавая ему
свою признательность за это мимолетное родство; и как будто сами плакали, не
вынося этой боли единения. Их слезы текли у него по щекам и тут же
иссушались суровым ветром, не приемлющим никаких слез.
А потом Низама несколько раз перекувырнуло и швырнуло на склон холма
прямо в середину куста ольхи, смягчившего удар о мерзлую землю.
Под треск ломающихся веток, завывания ветра и сочные проклятия
догадайтесь из чьих уст он преодолел безлистные заросли голых веток, во
враждебности своей исцарапавших его лицо и ладони, выбрался на открытое
пространство и, потирая ушибленный бок, направился вниз по склону к, как ему
сначала показалось, стене длинного каменного барака. Поверить в то, что на
самом деле это огромная зубчатая стена, окружающая пугающий своими размерами
хилого городского жителя замок из серо-бурого камня, он не мог. Но поверить
пришлось.
Что он знал о путях проявлений мировых составляющих? Ничегошеньки он не
знал. И шел.
- Ты кто?
- Я? - он еле успевал поворачиваться лицом к этому сгустку
стремительности на крыльях вьюги.
- Да, ты! О, я знаю тебя! - оно остановило полет, присело рядом, сложив
крылья тьмы. - Ты Низам.
- Низам?
- Да. Пойдем-ка, дружище. Я тебе кое-что покажу...
* * *
- Вот он. - сказало существо кому-то, то ли мне, то ли... И скрылось за
снежной завесой. И тут же появилось вновь. Или это было уже не оно, но
другое, собрат первого. Сколько их тут. Какая разница, если все они на одно
лицо... или морду. Нет, таки лицо!
- ...клянусь Цедеем, где-то я тебя видел, - сказочное чудо сделало круг
над моей головой, шелестя крылами, затем приземлилось. Внимательный взгляд
его словно стремился превратить меня в дуршлаг, и я понял, что такое
"сверлить взглядом".
- Я вспомнил. Ты обитатель пятой кельи. Как ты выбрался? Идем, я верну
тебя на место.
Он несколько раз присел, разминая ноги, и шагнул вниз по склону, кивком
предложив (или приказав) мне следовать за ним. "Клянусь Цедеем..." Хм. Что
бы это могло значить?
- Слушай, - обратился я к нему спустя несколько минут после начала
нашего спуска, - кем ты клялся, когда увидел меня? Каким-то... Цедеем, что
ли.
Он оглянулся, я успел разглядеть его ухмылку.
- Ну ты действительно недоумок, зря я не верил. Седого Цедея не знаешь,
летать не можешь...
- Сам ты недоумок, откуда мне его знать, если я даже себя не знаю.
Он остановился, развернулся всем телом и проговорил, мягко положив
горячую ладонь мне на грудь:
- Ты - Низам. А Цедей - хозяин мира. - он чуть похлопал меня по
груди. - И не обзывай меня больше. На будущее. Ты ведь не сможешь исправить
последствия. - он говорил со мной, как с ребенком. - Я лишь констатировал
факт, - он указал на себя пальцем, - а ты был в раздражении, - тем же
пальцем он ткнул в меня, - понимаешь?
Говорил он так, как говорят с младенцем, объясняя ему "это яблоко, а
это стул".
- Понимаешь? Только недоумок может задать подобный вопрос.
- Или шутник...
- Но ты не шутил. Я же почувствовал. - он выдержал легкую паузу, мягко
дослал в меня остатки своей убежденности, вздохнул, задумался. Или мне это
все только показалось.
Тем временем мы приблизились к мосту, по отсутствию снега на котором я
заключил, что он (мост) подъемный.
Странная сила шла из центральной башни замка.
Меня отталкивало прочь, как будто там находился одноименно заряженный
полюс неизвестного магнита. Расстояние между мной и башней сокращалось, а
сила возрастала. Спутник мой тревожно оглядывался, сетуя на мою
нерасторопность. В какой-то момент подошвы пробуксовали по снегу, я
поскользнулся и упал. Идти дальше я не мог, о чем и сообщил опешившему
провожатому. Его было легко озадачить, и я почти слышал скрип шестеренок в
его черепе.
- Что, совсем не идется?
- Неа. Хочешь - подтолкни.
- Нет, не хочу. Стыдно мне.
Он озирался по сторонам, становясь все более похожим на мокрого
скворца. Такой же беспомощный. Хотя я и отдавал себе отчет в мощи
перекатывающихся под кожей литых мускулов. Какая-то ответственность давила
на его чудовищные плечи.
- Ладно, идем к Цедею. - он легко принимал решения, и я позавидовал его
освобожденности от жестких социальных схем.
- Это в какую сторону? Вон туда я идти не могу, - я указал рукой на
башню, в недрах которой я ощущал источник загадочного противодействия.
- Почему? Почему! - он подскочил ко мне. - Я не понимаю! Ты издеваешься
надо мной, да?! В чем дело? Ты просто не хочешь снова туда идти, да?
- Столько "да", что хочется сказать "нет". И самое интересное, что это
будет правдой... Да успокойся! Просто я не могу. - я пару раз глубоко
вздохнул, успокаивая сердцебиение; надо же, как легко я подхватил его
возбуждение, силен он, однако. - Видишь, не получается. Как будто невидимая
стена.
- Стена? - бедолага, он совсем растерялся. - Но у нас тут все как на
ладони. Я бы почувствовал. А я... ничего не чувствую.
- А я чувствую! - огрызнулся я на него, и тут же спохватился: не
следовало говорить в таком тоне, он был выше меня на голову, не говоря о
косой сажени в плечах.
Он долгим взглядом посмотрел мне прямо в глаза, куда-то вглубь,
отрешенно и очень опасно. Возникла пауза, о продолжительности и результатах
коей я мог лишь гадать (а гадать я не умел, ведь я был отдавшимся потоку). И
тут...
...Он уже стоял передо мной, а откуда он взялся, оставалось тайной; как
будто вечно здесь рос. Посмотрел на меня исподлобья, потеребил край широкого
рукава, молвил:
- Я - Цедей. Что, кочевряжимся?
- Нет, я ведь...
- Да знаю, знаю. Все знаю, просто шучу. Пошли, - взял меня за руку и
повел к флигелю, - ну что, теперь идется?
- О, да, еще как! - я чуял легкость в ногах, и почему-то болело где-то
под ложечкой, несильно, но так настойчиво.
- Ладно, разберемся. А ты, - мимоходом ласково пихнул в шею недавнего
моего спутника, - иди-ка, поспи. Замерз, небось. Погодка-то нелетная. Ишь, в
крыло укутался. Они тебе для дела даны, а ты их...
Крылан обиженно дернул головой, резко подскочил, взмахнул
фантастическими своими птерами и исчез на вершине одной из малых башенок.
"Ты-то как туда попадаешь, или тебе крылья не нужны?" - хотел я
спросить Цедея, но промолчал. Я не знал, как отреагирую на ответ.
* * *
Мы сидели за столом в тепле, тишине и полумраке, и уплетали за обе
щеки - кто кого опередит - салат из большой миски. Но Седой Цедей был явно
более подкован в деле уничтожения салатов, и наш молчаливый спор разрешался
не в мою пользу.
Крылан сидел у стены на скамье и уделял нашим геройствам до обидного
мало внимания. Точнее, вовсе не уделял. Он бренькал на заморенной балалайке,
пытаясь извлечь... не из струн, но из своих неумелых пальцев что-то
отдаленно напоминающее мелодию. А может быть не из пальцев, а из души,
которая у него таки была, в этом я сомневался все менее. Хотя допотопный
православный предрассудок в отношении чертей странным образом воскрес в моем
существе, заставляя сторониться этих на самом деле абсолютно безвредных
чудиков. Трудно было угадать, что мучило его; а мучило несомненно, ибо
отдельные созвучия при ОЧЕНЬ внимательном вслушивании сплетались в подобие
какой-то грустной песни. Песни северного ветра ли, песни прощальной, или
заупокойной молитвы...
Я откинулся на резную спинку стула и с сожаленим похлопал по животу...
себя, конечно, не Цедея же.
- Кабы был живот поширше...
- ...Живы будем, не помрем, - перебил Цедей неожиданно, положил ложку
на стол и уставился на меня лиловым глазом, изредка морща нос, как будто
собираясь чихнуть. - Ну, рассказывай, какого ляда вас тут двое в одном лице
проявилось?
- Это... я его привел, у нас лица разные, - подал голос крылан со
скамьи, ненароком сфальшивив на второй струне.
- Вдрызг разнесу, - тихо пообещал Цедей, и крылан прикусил язык. - Я
тебя спрашиваю, - и он чуть подался ко мне, а я на такое же расстояние
отодвинулся от него: чем черт не шутит, ручищи-то у этого мужика дай боже, -
тебя я спрашиваю, слышишь? Кто в пятой келье прячется?
Я явственно ощутил дрожание тишины на скамье в углу, там напряглись и
замерли; слышался быстрый стук крыланова сердца.
- Молчишь? Так вот, я скажу тебе: именно в сей момент обитаешь там ты
со всеми своими потрохами.., - он откинулся на спинку стула, а я облегченно
вздохнул и расслабился, навалившись на столешницу в некотором бессилии перед
судьбою; не знаю, что уж там я ожидал услышать, но сказанное как-то не
задело меня, - а передо мной, - продолжал хозяин, - сидишь... тоже ты. И оба
вы тихи и спокойны, как дохлые крыланы, - в углу пошевелились и снова
замерли, - а что с вами делать, неясно, ибо отторгаете вы друг друга на
самом что ни на есть физиологическом уровне. И что произойдет, если вы
попытаетесь пожать друг другу руки, одному богу известно. Но как вы сумеете
это сделать, известно тоже лишь ему одному, потому как уже на расстоянии
нескольких шагов вы должны будете стать... и можно лишь ждать и надеяться...
но сколь долго это продлится... мы никогда не подгоняем коней судьбы, зачем,
ведь... и никто не знает, откуда пришел...
Он продолжал что-то говорить, но я куда-то испарился. Боже мой! Значит,
все это не фантазии? И мир, и тишина, и замок... Я продолжал рьяно
изображать внимание, изредка кивая головой невпопад, но мысли уже покинули
существо мое, осталось лишь дождаться, пока осядет муть. Из Цедея бил фонтан
красноречия, и я был рад, что благодать сия не пропадает даром, ибо крылан
на скамье слушал в три уха, впрочем, мало что понимая.
- Что?.. Эт-то что такое? - Цедей привстал, оттопырил ухо, вслушиваясь
и, похоже, даже внюхиваясь в атмосферу ткани звука, по коей в данный момент
пошли морщины.
- Шум какой-то? - ляпнул крылан.
Как будто нарастающий скрип-треск-шелест проносился по коридорам и
аркам твердыни, вливался в окна, колебал хлипкую деревянную избушку,
источником имея явно центр крепости. Пол неприятно царапал ступни. И это в
районе крайней-то башни! Что же тогда творилось в цитадели. Проигнорировав
предостерегающий возглас крылана, я освободил флигель от своего присутствия
и, воровато озираясь, выскочил во двор. Если бы память не умерла, я бы жил
этим воспоминанием годы, с наслаждением проигрывая в уме мелкие детали этой
короткой пьесы. Я стоял во дворе, чуть покачиваюсь от толкающей меня в грудь
пульсирующей силы и смотрел, как он, неестественно хромая на обе ноги,
выволокся наконец из проема коридора, схватился за дубовый косяк и, тяжело
дыша, обвел пронзительным взглядом новорожденного блистающий мир вокруг
него, завихряющийся кольцами возможностей. Да, этого бы я не забыл никогда.
На нем была та же хламида, что и на мне в тот день. И борода, все еще
черная, как смоль, без признаков удручающей меня седины. Я так понимал его в
этот момент. Он не знал ничего. Сила вдруг разом иссякла, и я повалился
лицом вперед на землю, не удержав равновесия.
* * *
В силах ли я, сумею ли? С трудом отведя взгляд от пестрящих значками
страниц, впериваю его в стены полутемной кельи, что в глазах плывут, меняя
очертания и извиваясь змеями. Коснувшись ланит, понимаю, что из глаз текут
слезы. Ноги занемели, все тело ноет, прибитое и несчастное, прося пощады и
отдыха. Ой-ей-ей! Шандарахнуло же тебя, друг ситный! Почитал книжечку, что
"за гранью" побывал. Ну-ну, не раскисай, давай-ка лучше делом займемся.
Левой ногой... Так... Теперь правой... Отлично...
Покачиваясь, словно больной радикулитом ревматик в лунатическом сне,
осторожно миную порог кельи, иду по стеночке до бепрецедентной в безумии
своих измерений лестницы, героически преодолеваю дюжину ступенек,
вываливаюсь во двор, едва не упав лицом в свежий снег, хватаюсь за дубовый
косяк и тут только соображаю, что... черт возьми, никто не сделает это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг