Федорович на инерции внутреннего раздумья.
-- Зачем же ты пытаешься от меня скрыть очевидное! Я вижу. Я понимаю,
что что-то не так... Папа!
-- Все так. Все нормально, Юленька. Нет проблем, кроме тех, что и
всегда с нами, -- ласково проговорил Аршиинкин-Мертвяк.
-- Как знаешь, папа. Будем считать, что мне показалось.
-- Вне каких-либо сомнений, Юля... -- коротко и подвижно сказал
профессор и... на пару секунд замолчав, извинительно добавил: -- Мне еще
надо успеть переодеться и кое-что обдумать.
-- Да. Конечно же, папа.
-- Надо войти в повседневную форму, -- все так же, извинительно,
пояснил Василий Федорович, но уже в тоне подоспевшей на выручку шутливости.
Юлия немного успокоилась.
-- Тебе заварить кофе? -- спросила она.
-- Да-да, естественно, -- тут же согласился профессор -- быстро
ускользнул в свой кабинет и уже, когда он закрыл за собою дверь, вдогонку
уходящей на кухню дочери донесся его поспешный голос, -- и пожалуйста --
по-креп-че!..
Аршиинкин-Мертвяк остался один на один сам с собою. В начале он
медленно прохаживался по своему небольшому кабинету от окна к двери и
обратно, потом он присел на свой любимый мягкий, с нежной обивкой диван,
который уже два дня не принимал тепла своего хозяина и встретил теперь его
прохладно. Все размышления Василия Федоровича были направлены только в одном
направлении: последняя ночь, проведенная в обществе женщины, безумная, но
может быть, очень хотелось так, -- реальная возможность разрешения всех
нестерпимо-болевых проблем, и такая перспектива нормальной жизни! Удержаться
от соблазна пофантазировать профессор не мог, но так же, не мог он, все же
отдаваясь влечению обольстительного желания перестать быть самим собою --
профессором философии Университета, и он, наряду с наслаждением, все-таки
пытался давать себе отчет, анализировать, нарабатывать вывод в колючих
рамках освоенной им на протяжении жизни логики. "Ну, это же не логично!" --
думалось ему, -- "Как можно поверить в такое?!" -- спрашивал он сам у себя,
-- "Виктория Леонидовна Юсман вовсе не Виктория Леонидовна Юсман, а
Бондаревски Юрий Анатольевич! Не женщина, а мужчина, вернее -- мужчина в
женском теле! Не верю!.. Не... верю... Но..., собственно говоря..., почему
бы и не... поверить?.. Чертовщина какая-то, дъявольщина и только!" --
разочарованно вскочил с дивана профессор и несколько раз бегло туда-сюда, от
окна к двери, прошелся по кабинету и снова размашисто уселся на свой диван.
"А хорошо бы, если все так!" -- опять размышлялось ему, и он, медленно и с
предвкушением наслаждения закрыл свои счастливые глаза и стал погружаться в
полудрему, пытаясь разглядеть, в теперь видимых им внутренне мельтешениях
необъяснимых форм, образ любимой женщины, своей второй супруги -- Юлиной
мамы, давно ушедшей, но ставшей от этого еще ближе ему, Василию Федоровичу,
потому что была она с тех пор и сейчас, всегда и везде рядом в помыслах и в
переживаниях чувств и даже -- ощутимо рядом, в реальности, в образе дочери,
которая удивительно копировала свою мать и телом и душою и разумом, и
Аршиинкин-Мертвяк все больше с годами, труднее мог различить, разобрать,
кого же он остался любить: дочь Юлию или жену Катеньку? От этого он часто
терялся и порою, с громадным трудом успевал себя остановить, не решиться
войти на ночь в спальню к Юлии. И Юлия, порою, кажется замечала, о чем--то
догадывалась, особенно, когда отец ласкал ее в ранней юности. Были моменты,
когда она просыпалась и тут же, открывая глаза, упиралась своим сонливым
взглядом в отца, стоящего у ее кровати: так, бывало, он стоял и смотрел, не
в силах подолгу отойти от дочери, а она, ничего не понимая, смотрела на него
и девственно снова засыпала под его присмотром. Он ревновал свою дочь ко
всем взглядам молодых людей на нее, будь то на улице, в метро, в
Университете или в каком-либо другом месте. Теперь дочь приобрела молодую,
налитую свежестью упругую плоть, и такую же как и была у Катеньки смуглую,
шелковисто-ароматную кожу. Девчоночным задором курносились ее груди как и у
Кати. Смоляного цвета волосы до плеч, распущенные и пышные кое-где самой
природой разбросано -- сворачивались они в крупные пружины плавно и
мелодично обвисающие от своей тяжести. Прон-зительно карие глаза, понимающие
и отзывчивые. Строгая, но невероятно женственная улыбка губ. Были моменты,
когда профессора просто валило с ног от безумного желания обладать всеми
этими прелестями! Но, как же дико и не по-человечески несправедливо
издевалась над ним природа его жизни теперь: Аршиинкин-Мертвяк пребывал в
состоянии человека, у которого отняли что-то сокровенное, во что он безумно
был влюблен. Создавалось полное впечатление, что его супруга продолжала с
ним жить, но только словно за невидимой, прозрачной и неощутимой преградой,
нарушить которую он был не в состоянии. Будто супруга забыла его как мужа и
теперь отчетливо и реально играла роль его дочери, но достучаться и
напомнить о себе и совершенно не дождаться окончания спектакля! Профессор
понимал это ясно, даже надежда была абсолютно исключена -- словно актер
обезумел! Жена его Катенька, в образе, в роли его дочери Юлии! Как бред! Но
реальность!
-- Папа, -- в прикрытую дверь кабинета постучалась Юлия. -- Твой кофе
готов.
"Обратная Сторона"
-- Алло. Это телефон... номер... семь нулей?
-- Да. Вы звоните правильно.
-- Интегральная фирма "Обратная сторона"?
-- Секретарь Интегральной фирмы "Обратная сторона" слушает вас.
-- Будьте добры, подскажите: как и когда я могу у вас
проконсультироваться?
-- Мы работаем с десяти до восемнадцати часов ежедневно, суббота и
воскресенье -- выходные дни, перерыв с часа до двух, но для того, чтобы вас
проконсультировали, вам понадобится записаться на прием. Какой день и время
удобны для вас?
-- Неплохо бы...э...э-э..., сейчас сориентируюсь...
-- Ничего страшного, я подожду, не торопитесь.
-- Кажется, в пятницу лучше всего.
-- Это уж вам решать, когда лучше. Так что, записывать на пятницу?
-- Да. Если можно, то, пожалуйста, на пятницу.
-- На который час?
-- Думаю..., часика на три. Можно так?
-- Записываю вас на пятнадцать часов. Большая просьба не опаздывать.
Запомните пожалуйста свой номер: двадцать два.
-- Разумеется. Я понимаю.
-- Минуточку, не кладите, пожалуйста, трубку. По какому вопросу вы
желаете получить консультацию?
-- Как-то... Я... не могу... сразу и сказать, честное слово.
-- Хорошо. Запишу по личному.
-- В принципе так... Скажите.
-- Да. Я слушаю.
-- По моему приходу в пятницу мне будет ясно, там, у вас, к кому и куда
обратиться. Я имею ввиду, чтобы не разыскивать, какое помещение, кто меня
примет?
-- Вас примет Георгио Фатович Ворбий, второй этаж, приемная...
... В наступившую пятницу, в пятнадцать часов, как и предварительно
оговаривалось по телефону, Василий Федорович, без особого труда разыскал
Интегральную фирму "Обратная сторона". По указанному в беглой записке
Виктории Леонидовны Юсман адресу, на окраине центральной части Москвы,
находился старой постройки двухэтажный особняк: множество вылепленных,
видимо из гипса, всевозможных фигурок людей и животных, покрытых золотистой
серебрянкой, привлекательно украшали со стороны непротяженного и почти
безлюдного переулка лицевой фасад здания фирмы.
Профессор, почему-то не раздумывая долго, что никак не определялось в
его отработанных правилах ситуационного поведения, сразу же нажал
продолжительно на кнопку электрического звонка, расположенную невысоко,
слева у входной двери в здание, сразу под табличкой: "Позвоните и ждите".
Спустя несколько секунд через небольшую никелированную решетку над
табличкой раздался металлический голос: "Пожалуйста, назовите ваш номер".
-- Двадцать два, -- как можно отчетливее произнес профессор.
Во входной двери что-то щелкнуло и за той же никелированной решеткой
тут же возник все тот же, металлический голос: "Проходите".
Василий Федорович, теперь уже осторожно, открыл входную дверь и вошел
во внутрь особняка фирмы.
И вот он стоял в небольшом округлом фойе -- входная дверь захлопнулась
позади, и с этого мгновения профессор как-то почувствовал, что выйти отсюда
обратно в переулок он сможет не иначе как по чьему-то разрешению на то, а
значит, ему неминуемо предстояло с кем-то, но из представителей "Обратной
стороны", встретиться. Здесь Аршиинкину-Мертвяку пришлось смириться со своим
положением и он постарался успокоить себя, уравновесить и отставить в
сторону волнительную мысль "вернуться в переулок", которая возникла
одновременно с тем, как он, "хорошо не обдумавши", оказался в этом фойе.
-- Вас ожидают в приемной на втором этаже. -- неожиданно раздался
неведомо откуда мужской радиоголос, но внимательный, более очеловеченный.
Профессор поднялся по беломраморным ступенькам довольно широкой
лестницы и, пройдя несколько шагов по коридору, оказался в крохотном фойе
второго этажа, где располагались мягкие кресла, здесь же и находилась дверь
с выпуклой отливающей сталью надписью на ней -- "ПРИЕМНАЯ".
Василий Федорович подумал было присесть в одно из комфортных кресел,
как вдруг, не позволив профессору расслабиться от настороженности и привести
свои мысли и чувства из легкой растрепанности в состояние, готовое на
рассуждение и анализ, остановив его, почти что готового усесться у
журнального столика в облюбованное кресло, скрипнув едва, плавно открылась
дверь в "ПРИЕМНУЮ", и профессору кто-то мужским голосом, теперь кажется уже
знакомым, начиная от входной двери в особняк, предложил:
-- Будьте добры -- мы вас ждем. Проходите в "ПРИЕМНУЮ".
-- Георгио Фатович Ворбий -- Учредитель Интегральной фирмы "Обратная
сторона", -- представился Аршиинкину-Мертвяку, наконец-таки усевшемуся в
мягкое кресло, установленное для посетителей в приемной возле рабочего
стола, представитель фирмы...
-- "Довольно неприятный человек", -- подумалось профессору.
-- С кем я имею честь начать разговор? -- через некоторую паузу
заинтересовался представитель фирмы.
-- Я не хотел бы представляться, -- сказал Василий Федорович.
-- Хорошо. Ваше право... Ну, назовитесь... хоть как-нибудь, если не
трудно. Знаете ли..., мне кажется, -- общаться будет легче.
-- Добро. Тогда... Зовите меня просто Профессор.
-- Что ж... Это имя, на мой взгляд, вам очень к лицу. -- с оттенком
лукавости высказался на этот счет представитель фирмы.
-- Тем более, что оно ничего не скрывает, -- прибавил к словам Ворбия
Аршиинкин-Мертвяк, чтобы его не воспринимали унизительно.
-- Вы хотите сказать, что вы и в самом деле...
-- Я ничего не хочу сказать, -- остановил представителя фирмы Василий
Федорович. -- Я пришел к вам по делу.
-- По личному, -- подтвердил последнюю фразу профессора Георгио
Фатович. -- По крайней мере, так у меня записано в журнале приемов моим
секретарем. Я полон внимания, -- перешел на строго деловой тон Ворбий. --
Какая услуга требуется с нашей стороны? -- сказал он и тут же поправился. --
Со стороны фирмы?
Представитель фирмы говорил так, словно он, казалось профессору, уже
что-то знал о своем посетителе. И тут Василий Федорович как-то замялся в
своих чувствах, и это стало заметно внешне: молча, покашливая через нос, он
пробовал усесться в кресле поудобнее -- с левого подлокотника облокотился на
правый и наоборот; его мысли, будто наспех примеряли речевые одежды-слова,
вертелись перед Василием Федоровичем, но никак не решался он какими-либо из
них воспользоваться, заговорить.
Дело в том, что только сейчас Аршиинкин-Мертвяк осознанно и реально
понял всю нелепость своего положения, которое требовало сказать,
объясниться, и на полном серьезе, по поводу причины своего прихода сюда:
одно дело, хмельное, с глазу на глаз, откровение с женщиной, и совершенно
другое дело -- здесь!..
--- Что вас интересует? -- мягко, но требовательно предложил остановить
затянувшуюся паузу Ворбий. -- Дело в том, -- пояснил он и взглянул на свои
ручные часы, как бы прикидывая, формулируя вывод, -- что вам придется
оплатить нашей фирме неустойку за потраченное на вас рабочее время, в случае
вашего необоснованного прихода. Так что, советую вам поторопиться с
объяснениями. У меня есть профессиональное, извините, подозрение, что вы не
страдаете тем недугом, которым занимаемся мы. Тогда что?.. Потрудитесь
оправдаться или оплатить счет. Время неумолимо движется, профессор.
-- Платить или говорить -- это моя проблема, господин Ворбий, --
сдерживая внутренний напор взволнованности чувств, как бы невзначай
приструнив представителя фирмы, негромко сказал Василий Федорович, но
все-таки, не сдержавшись, выказывая тем самым свою неустойчивость, он
подвижно и раздраженно прибавил -- хочется напомнить вам о том, что я
совершенно свободен и волен выбирать решение самостоятельно, без подсказки.
-- И Аршиинкину-Мертвяку стало немного легче: "Поставил на место" --
подумалось ему.
-- Я совершенно не подразумевал вас обидеть, но Устав нашей фирмы
действительно предусматривает...
-- Я пришел не обижаться, а посоветоваться или же приобрести услугу, --
коротко, не давши досказать Ворбию, определился Василий Федорович.
-- Я все так же полон внимания, профессор.
-- Дело в том, что мне уже -- шестьдесят. -- Внушительно объявил
Аршиинкин-Мертвяк.
-- Возраст -- не помеха. -- Игриво попытался пошутить представитель
фирмы, но было появившаяся улыбка на его лице тут же исчезла, потому что
посетитель не поддержал его взаимностью, даже, скорее весь вид профессора
выражал определенно то, что он не заметил, не расслышал развлекательной,
эмоциональной вспышки Ворбия.
Профессор снова молчал. Он сосредоточивался. Георгио Фатович
извинительно и терпеливо ожидал, когда заговорит посетитель.
-- Я ничего толком не знаю, но насколько осведомлен, вы, ваша фирма
производит каким- то образом перевертышей? -- вопросительно заговорил
Аршиинкин-Мертвяк.
-- Вас неверно, то есть абсолютно ложно информировали! -- разгоряченно
и в свою очередь немного, как показалось профессору, взволнованно, даже
обидчиво, тут же отреагировал на сказанное посетителем Ворбий. -- Да, мы
занимаемся аномалиями людской психики и если мужчина желает быть женщиной и
наоборот -- мы не производим хирургических вмешательств, а исправляем самого
человека. Другими словами, мужчина уходит от нас тем же самым -- мужчиной, а
женщина той же самой -- женщиной, с той только разницей, что ни мужчина и ни
женщина эти, уходящие от нас, более не мыслят изменить свое тело, поменять
свой пол: мужской на женский или женский на мужской! Разве же можно назвать
подобную работу с психикой пациента -- производством перевертышей?.. Это --
не ординарная "индустрия", всего лишь корректировки сознания.
-- По-вашему...-- немного замялся профессор. -- От вас уходят
совершенно те же мужчины и женщины, что и приходили, с той только разницей,
что у них отсутствует недуг, та самая болезнь -- страсть жить в теле
противоположного пола. Я вас правильно понял?
-- Именно так, -- словно немного огрызнулся в сторону профессора
представитель фирмы.
-- Значит, мне помочь вы ничем не сможете, -- произнес
Аршиинкин-Мертвяк вслух, будто для себя самого.
-- А в чем собственно ваша проблема? -- В тоне мимоходной
любознательности сказал Ворбий. -- Объяснитесь. Может, что-то и возможно с
нашей стороны... Профессор, голубчик мой! Я ведь вижу, как вы пытаетесь
договорить -- договаривайте. Стены этого кабинета слышали многое, но никогда
не подслушивали. Расслабьтесь.
-- Хорошо... -- начал решительно говорить, но, будто спохватившись,
снова замолчал профессор.
Ворбий, на этот раз не подталкивал посетителя, не убеждал говорить,
потому что он понимал, будучи весьма опытным в подобных диалогах: "Профессор
сейчас заговорит сам".
-- Мне необходимо приобрести другое тело, -- негромко, но отчетливо и
ясно проговаривая слова, произнес Аршиинкин-Мертвяк. Он словно пересилил
что-то в себе и, сказав эту фразу, даже не посмотрел в сторону представителя
фирмы: все так же продолжал сидеть, будто ощупывая опущенный взгляд в своих
ладонях.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг