художник.
"Не поэт и не художник", - уныло думал Саня, оставшись один в своей
комнате. Он сидел перед камином и бесцельно ворошил пылающие головешки. Лист
с красиво напечатанными стихами бросил в огонь. Пластиковая бумага долго
сопротивлялась. Чернела, шевелилась, корежилась и наконец вспыхнула. "Вот и
все, - подумал Саня. - Так бы и с картинами..."
И вдруг холодным потом прошибло: он же давал стихи Зине!
- О, да ты еще и поэт! - удивилась девушка. Но, прочитав, ничего не
сказала, видать не хотела огорчать... Только улыбнулась, показав свои ровные
и красивые, как у Антона, зубы.
Мысль о зубах почему-то окончательно доконала Саню. Он вспомнил, как
стоял тогда перед Зиной и широко ухмылялся, - этакий зубастый дикарь,
довольный своими бездарными древнекаменными виршами...
От этого воспоминания Сане стало так больно, что он застонал. Собственная
жизнь в гравитонном веке показалась ему не только никчемной, но и постыдной.
Первобытный! Нелепый обломок прошлого!.. Его жизнь жалка и бессмысленна в
этом мире, где все заняты своим делом.
Все ли? За эту мысль Саня поначалу ухватился, как утопающий за соломинку.
Он вспомнил о так называемых "вечных туристах"... Не о тех, кто после
упорных трудов и напряженных, творческих поисков ухолил в леса и луга или
совершал турне по планетам Солнечной системы. "Вечными туристами" называли
людей, ни к чему не прикипевших душой, работавших с прохладцей - лишь бы
выполнить необременительный трудовой минимум. Много времени они проводили в
развлечениях - путешествовали по континентам Земли, по городам Марса,
Ганимеда, Венеры, охотились на искусственных зверей в густо разросшихся
джунглях Луны. Таких людей было немного, и обузой для общества они не
являлись, хотя частенько и становились мишенью юмористов и сатириков.
Саня знал: как выходец из далекой эпохи, он мог бы стать пожизненным,
"вечным туристом", не вызывая обидных усмешек. К нему отнеслись бы с
пониманием. Но жить "просто так", не отдавая себя людям? Жить впустую?..
Этого Саня и представить не мог. "Вечный" туризм представился ему
засасывающей дырой, черной ямой... Так где же выход?
На другой день после завтрака Саня сказал:
- Слетаю в "Хронос".
- Конечно! - согласился Иван. - Посидишь у хроноэкрана, развлечешься.
Для сотрудников "Хроноса" Саня всегда был желанным гостем. Посидев у
хроноэкрана, понаблюдав за жизнью в ареале, за перелетами птиц и поведением
зверей, он обычно прилетал домой к обеду или вечером.
Но в этот вечер в кабинете Яснова из видеооблака возник Октавиан и
спросил:
- А где наш питомец? Что-то давно его не видно.
- Как? - удивился Иван. - Он не был у вас? Но ведь он полетел в "Хронос"!
- Его охватило беспокойство.
Не вернулся Саня и на другой день. Неужели опять сбежал? Объявлять розыск
было неловко - не мальчик, семнадцать уже парню. А если что-то случилось?
Подождав до полудня, Яснов обратился в Спасательную службу. Попросил
начать поиски.
"ПОЛОНЕЗ"
Ожидая сообщений от поисковых групп, Иван не находил себе места.
Бесцельно бродил по саду. Прохладный сентябрьский ветер гнал по земле
опавшие листья. "В ареале сейчас все наоборот, - подумал Иван. - По
натуральному времени начинается весна".
Мысль об ареале вызвала почему-то тревожные предчувствия, и он повернул к
дому. Зашел в Санину комнату. Она казалась пустой и холодной, несмотря на
то, что увлекшийся Афанасий развел в камине слишком жаркий огонь.
Иван поднялся в мастерскую и от неожиданности становился у порога. Рядом
с картинами, вернувшимися с выставки, он увидел... давно уничтоженное
полотно "Свет и тьма". Мистика!
- Откуда это? - спросил Иван у кибера.
- Это я! - Афанасий хвастливо ткнул себя пальцем в грудь. - Я видел, как
Саня собирался и долго не решался смыть краски. И я раздобыл редкий аппарат
- нейтронный молекулятор. С его помощью можно до последнего атома
скопировать любую вещь.
- И ты успел снять молекулярную копию? Ай да молодчина!
- Здесь еще одна картина, - сказал польщенный Афанасий. - Саня никого к
ней не подпускал. Но я все же заглянул... Красиво! Показать?
Кибер притронулся к стене - и дымчатый бархат покрывала заструился,
поднялся вверх и растворился в потолке. Большое полотно открылось глазам
Ивана.
Холмик на переднем плане, поросший овсюгом и клевером, был как будто
знаком. Совсем недавно они с Саней отдыхали здесь, в тени редких берез, а за
холмом парил в небе причудливый городпарусник. На картине города не было, но
почему-то ясно угадывалось, что он там, за спиной. А впереди распахивалась
странная, волнующая бесконечность. Современная среднерусская лесостепь
как-то незаметно и плавно, окутываясь сиреневой дымкой, переходила в древнюю
саванну с густыми травами и одинокими раскидистыми деревьями. Словно вся
история открывалась перед Иваном, словно он видел мир глазами людей всех
времен сразу. Связь времен подчеркивалась рекой, текущей из сиреневой дали,
будто из глубины веков. Как и всякий художник, Саня запечатлел, конечно,
всего лишь один миг. Но в этом миге ощущалось дыхание вечности.
- Удивительно, - шептал Иван, то отходя от полотна, то приближаясь.
Но дальше его ждали вещи еще более удивительные. Сначала все на картине -
травы, деревья, сам воздух - выглядело застывшим в немой печали. Но чем
больше Иван всматривался, тем больше казалось, что пейзаж что-то говорит,
шепчет. Это ощущение исходило от шумящих трав и листьев, от таинственных
перепадов света, от жаворонка. Сам он на картине не был виден. Но так и
чудилось, что он висит в небе и сплетает серебристые узоры своих песен. И
еще река... Ее ритмично чередующиеся извивы, усиливая впечатление
бесконечности, напоминали грустно протяжную песню о чем-то безвозвратно
утерянном, оставшемся там, в глубине тысячелетий - в этой повитой синью дали.
Иван встряхнул головой, пытаясь избавиться от слухового наваждения. Потом
закрыл глаза и попытался трезво рассуждать. Да, своей необычностью и
совершенством картина Сани создавала сильный и своеобразный эмоциональный
настрой, воздействовала одновременно на центры зрительные и слуховые.
Видимо, так. Но что же ему послышалось? Один из старинных вальсов?
Иван открыл глаза. И снова перед ним все заискрилось, наполнилось
шелестом трав, напевами реки, музыкой степей. Нет, это не вальс... Тут
что-то более глубокое и нежное, трогающее до глубины души, до слез. Но что?
И вдруг взгляд Ивана упал в затененный угол картины, где светилась
подпись-намек, подпись-подсказка:
"Полонез".
Верно! Как он мог забыть? В старину полонезы писали Чайковский, Шопен и
многие другие. Но здесь слышался единственный в своем роде полонез, уже не
одну сотню лет тревожащий души людей, - "Полонез" Огинского.
Иван глядел на картину и слышал бессмертную мелодию - невыразимо грустную
и в то же время будто пронизанную солнцем и светлыми чувствами. В ней
вылилась душа художника. В ней было все, что тревожило Саню: и тоска по
утраченной родине, и радость приятия нового, и благоговение перед жизнью, и
снова печаль.
- Или я совсем ничего не понимаю в искусстве, или это...
- Красиво! - торжественно возвестил Афанасий, закончив начатую Иваном
фразу. При этом слуга поднял вверх указательный палец.
- Помалкивай, знаток, - оборвал его Иван и бросился вниз.
В своем кабинете он окутался облаком связи и отыскал Дениса Кольцова. Тот
отдыхал, сидя в глубоком кресле. Увидев гостя, художник встал.
- Нашелся?
- Саня? Пока нет... Но я нашел нечто удивительное. Очень прошу ко мне...
Старый художник проявил расторопность и минут через десять был в
мастерской.
- Воскресла? - остановился он в изумлении перед "Светом и тьмой".
- Это кибер постарался. Успел снять молекулярную копию. Но я не за этим
звал. - Иван кивнул в сторону покрывала и, похлопав сияющего Афанасия по
плечу, сказал: - Открой.
Старый художник, как и всегда в подобных случаях, взглянул на полотно как
профессионал и холодный аналитик. Он заговорил о таинственных ритмах света,
о законах простоты и античного лаконизма форм. Это огорчило Ивана. "Видно,
ошибся я в своей оценке", - подумал он.
Но Кольцов внезапно смолк. Глаза его изумленно расширились. "Пробрало", -
торжествовал Иван. Он чувствовал: старый мастер увидел картину и "услышал"
ее. Увидел полотно, где все трепетало и мерцало, воздух струился, а краски
светились, взаимно проникали друг в друга и... говорили, пели, звучали.
Минуту или две художник находился целиком во власти картины. Потом взгляд
его переместился в нижний угол, где чуть приметно светилась подпись.
- Верно, - прошептал он. - Поразительно верно. Наконец Кольцов оторвался
от полотна и повернулся к Ивану.
- Где мальчик? А ну подай мне его сюда! Ах да, сбежал... Найти!
Немедленно найти!
- Ищут.
- Да ты понимаешь, что это такое? Редчайшее явление! Связать в одно целое
живопись с музыкой, искусство пространственное с искусством временным
удалось пока лишь одному Ришару.
- Я слышал эту легенду, - кивнул Иван.
- Ришар - не легенда! Я ведь стар, как библейский Мафусаил, и лет сто
назад, в дни юности, был знаком с Ришаром - астролетчиком и художником
исключительной и трагичной судьбы. А талант - эту судьба и богатство
чувств... В распоряжении Ришара оказались только что изобретенные тогда
объемные и светящиеся краски. И он сотворил живописно-музыкальное чудо. Но
картина и ее творец погибли во время извержения венерианского сверхвулкана.
А нейтронных молекуляторов тогда еще не было... У нашего Сани тоже
исключительная судьба. И все, что он пережил, передумал, нашло выражение в
"Полонезе". Да, талант - не только природное дарование, это прежде всего
судьба, сама жизнь! Не такая, конечно, как у Юджина Веста. Этот одареннейший
байбак душевно пассивен, готов всю жизнь пролежать на боку...
- Ты несправедлив. Юджин много работает.
- "Работает"... - усмехнулся Кольцов и показал на картину Сани. -
Работать надо вот так! А про Юджина мне только что сообщили: отправился в
длительный туристский круиз. Того и гляди, станет "вечным туристом"...
"Полонез" старый художник решил взять с собой. Заодно прихватил "Свет и
тьму".
- Жюри еще не закончило работу, - пояснил он. - И мы вместе подумаем, что
делать.
Этот грузный и обычно медлительный пожилой человек удивил Ивана своей
напористостью и расторопностью. Вечером того же дня Яснов увидел его
возникшим из облака связи.
- Удача! - возгласил Кольцов. - "Свет и тьма" уже в пути на всемирную
выставку, а "Полонез" в виде исключения сразу отправляется в Солнечную
галерею. Так что можешь поздравить Саню с почетнейшим званием лауреата
"Золотого кольца".
Иван вяло поблагодарил. Тревожные мысли, мелькнувшие еще утром, в саду, с
новой силой завладели им. А тут еще Зина подлила масла в огонь. Едва успел
Денис Кольцов "раствориться", как облако связи вновь заструилось.
- Я боюсь! - Зина едва сдерживала слезы. - Саня уже не мальчик, чтобы
прятаться в лесу. Тут что-то другое...
Опасения Зины и недобрые предчувствия Ивана сбылись. Утром из облака
связи явился Октавиан Красс. Вид у "бога вечности" был весьма бледный.
- Саня... - начал он и замолк.
- Что - Саня? Говори же!
- Его искали не там... Он прятался у нас, в "Хроносе", в металлических
лесах энергосистемы.
- А сейчас?
- Сбежал... В свою эпоху.
Октавиан сжато и отрывисто рассказал, как все произошло. Сане удалось
погасить роботов, охраняющих "Скалу". Сбежал он не в мягком комбинезоне, а в
полускафандре с жестким корпусом...
- Сейчас буду у вас, - коротко бросил Иван и кинулся на стартовую
площадку.
Из "ласточки" ж выжал предельную скорость и через семь минут был уже у
хроноэкрана. Здесь собралось около десятка сотрудников "Хроноса".
- Скоро "Скала" реализуется на Горе Духов, - говорил Октавиан. -
Хроношока у Сани не будет. Он ведь абориген той эпохи.
Хроноглаз отфокусировался и нацелился на седловину Горы Духов. Кроны
деревьев уже окутались в зеленый, полупрозрачный весенний бархат. На гибких
ветвях появились клейкие листья, слышался их влажный лепет. Стоило,
казалось, протянуть руку - и пальцы коснутся верхушки ближней березы.
Между стволами виднелись ярко освещенные солнцем одиночные островерхие
скалы, отороченные снизу зазеленевшей майской травой. Внезапно, как гриб с
острой шляпкой, выросла из земли еще одна скала, ничем, казалось, не
отличающаяся от своих сестер. Трещина в камне разошлась, превратившись во
вход. Оттуда, из капсулы времени, высунулась голова - точнее, непрозрачный
колпак полускафандра.
Секунду-другую Саня колебался, потом осторожно ступил на поляну перед
"Скалой", откинул колпак и огляделся по сторонам.
- А "Скалу" забыл закрыть, - прошептал кто-то.
- Он вернется, - с надеждой сказал Октавиан.
Надеждам этим как будто суждено было сбыться. Саня взглянул вверх и
наверняка увидел звездочку - хроноглаз. На лице юноши отразилась
растерянность. Тревожное мигание "звездочки" он, конечно же, понял как
приказ вернуться. Не спуская с нее завороженного взгляда, Саня попятился,
нащупал за спиной неровные края входа в "пещеру" и наполовину скрылся в ней.
Еще полшага, и вход закроется, капсула автоматически начнет обратный бег во
времени.
Затаив дыхание все ждали этого полушага. Но Саня, В нерешительности
постояв, вдруг кинулся прочь от "Скалы". Ее зев остался открытым... Юноша
миновал седловину и вскоре показался на вершине. Остановился перед затейливо
изогнутыми скалами - "духами Фао". Потом зашел под крону березы с
раздвоившимся снизу стволом. Ее почки только начали распускаться. Сквозь
мелкую листву, как сквозь зеленую кисею, видно было, что делал Саня. Он сел
на камень - излюбленное место колдуна, взял палку и поворошил еще не
погасшие угли.
Горькая жалость пронзила Ивана. О чем думал сейчас Саня? Может быть,
вспоминал свою встречу с "колдуном Ваном" и ночь, проведенную у костра?
- Посидит, подумает и - вернется, - Октавиан еще хотел надеяться на
благополучный исход.
Однако Саня, как видно, возвращаться не собирался. Он встал и начал
спускаться с горы по тропинке, протоптанной Ленивым Фао.
- Что он делает? - разволновался Октавиан. - Скоро на тропинке появится
колдун. Он уже где-то у подножия. Они столкнутся!
Но Саня недаром провел много часов у хроноэкрана. Он запомнил, как будет
протекать жизнь племени в близком будущем. Юноша остановился, накинул на
голову колпак и свернул с тропинки в кустарник.
Вскоре на хроноэкране показался Ленивый Фао. Немощный и дряхлый, он
сильно горбился, брел медленно, часто останавливаясь, чтобы перевести
дыхание.
Склоны горы так густо поросли высоким кустарником, что трудно было
сказать, наблюдает ли Саня за колдуном или спускается вниз. Иногда казалось,
что спускается, - ветви на склонах колыхались. Но раскачивать их мог и
налетавший порывами ветер.
Внимание сотрудников "Хроноса" было приковано сейчас к колдуну. Нет ли в
его поведении странностей? Не заметил ли он чтонибудь подозрительное?
Включили боковой экран. На нем жила и шумела листвой та же Гора Духов, но
зафиксированная в визуальном, наблюдаемом времени - времени, протекавшем по
своим вековечным законам, без "вмешательства" Сани. Раздвоения событий никто
не заметил. На обоих экранах Ленивый Фао вел себя одинаково. Он медленно
приблизился к кострищу, потоптался, потом сел на камень и почесал спину о
ствол березы. Колдун поеживался, кутаясь в рваные шкуры, но те, видимо,
плохо согревали старые кости. Фао разгреб кострище и навалил на горящие угли
сухих веток.
Загорелся костер, обхватывая колдуна приятным жаром. Фао с наслаждением
прислонился к березе и закрыл глаза.
- Так он продремлет часа полтора, - сказал Октавиан шепотом, словно
опасаясь, что его услышит колдун.
- А Саня! - забеспокоился кто-то. - Где он?
Дремлющего колдуна оставили в покое. Хроноглаз фокусировался в поисках
беглеца. Он то выхватывал отдельные холмы и ложбинки, то с трехкилометровой
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг