Ладно, хоть успеля им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня
подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь - перестарался. Жадность
погубила...
Странник молча всё выслушивал, и лишь однажды вдруг спросил:
- А много ли народу в этих вот подвалах?
- В темнице-то? Да много кто сидит, - Миклош покачал головой и поёжился. -
Да и тем, считай, повезло - годков этак с пять тому назад ох и лютовал же он!
Была у него такая забава - на кол людей сажать. Не счесть, сколько он народу
перевел. Чтоб он сдох, проклятый дракул!
В первую же ночь странник попытался избавиться от оков, и неожиданно для
себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит лишь найти
нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И
вообще - не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака,
насколько позволяла цепь, а чаще - сидел неподвижно, что-то вспоминая, но всё
было без толку. Что-то очень важное ушло вместе с именем и больше не вернулось.
Он бросил свою Силу, и сам теперь был, как тот рифмач, что больше не может
сложить и двух строчек.
- Жуга, - сказал он в темноту, прислушался к себе и тихо повторил: -
Жуга...
Чужое слово замерло в холодном воздухе, не породив в душе ни отклика, ни
эха.
"Все возвращается, - подумалось ему. - И помнится, я сам себе об этом
говорил... Я снова выбираю имя. Там, на поляне я узнал вопрос. Но где теперь
искать ответ? Чего мне надо от себя? И кто он - враг моего врага?"
- Я выберусь, - сказал он сам себе и сжал кулаки. - Клянусь, я выберусь
отсюда! Хотя пока ещё не знаю, как...
* * *
Прошло уж больше двух недель с того момента, как на графской охоте
полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к
полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика -
то явно были сапоги, тяжелые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь
отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан -
оруженосец графа Цепеша. Следом шёл кузнец с молотком и зубилом в руках.
- Которого? Рыжего? - спросил он, оборотившись на Кришана.
- Его, - кивнул тот.
Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не
стал. Он похудел, осунулся с лица и выглядел теперь ещё нескладнее, чем раньше.
Шею и руки исполосовали расчесы, под глазами набрякли круги. Грязные волосы
спутались в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклепку,
отошёл. Кришан поднял упавшую цепь и намотал её на кулак. Покосился на
пленника.
- Ты вправду знахарь, или врал тогда? - спросил он.
- Если и знахарь, то что?
- Отвечай, когда я спрашиваю!
- Да. Знахарь.
Кришан передал свой факел кузнецу:
- Жди здесь, как обычно, - распорядился он. - Инструмент не убирай. А ты
давай, шагай вперед. - Он подтолкнул рыжего в спину и сам двинулся следом.
По извитой и узкой лестнице поднявшись вверх, они выбрались на свет из
подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался
запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так
похожи друг на друга, что вскоре он вконец запутался и бросил это дело.
Наконец, оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены
здесь были круглые, а в окошко виднелся далекий заснеженный лес. Кришан
остановился.
- Граф вчера занемог после трапезы, - угрюмо буркнул он. - Вина перепил,
или ещё что. Слег и животом мается.
- Я думал, что у графа имеется собственный лекарь... - криво усмехнулся
тот.
Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо -
рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе
цепь.
- Для тебя граф - "Ваша Милость", или ты забыл уже? - прошипел он. - А
забыл, так запомни снова, смерд! А лекарь был, да только болтал много. Пришлось
язык ему отрезать... вместе с головой. - Он вынул из ножен узкий, как ивовый
лист, стилет и поиграл червленым лезвием у того перед глазами. - И не вздумай
выкинуть чего - уж я с тобой в момент расправлюсь. Ну, пошел!
За дверью было жарко. Горел камин. Кровать с огромным пологом занимала
чуть ли не полкомнаты. Двое слуг растирали что-то в медной ступке. Пестик мягко
позвякивал. Граф лежал, кутаясь в одеяло, с лицом желтым, как пергамент. Глаза
его поблескивали злобно. Завидев Кришана, он кивнул и указал рукой:
- Подойди.
Подошли ближе. Граф перевел взгляд на травника.
- Ты вроде как хвалился, что лечить мастер? Ну, давай, лечи.
- Чего болит-то... Ваша Милость? - спросил тот.
Граф указал рукою: "Здесь."
Затылком чуя холодок железа, рыжий шагнул к кровати и возложил ладони
графу на живот. Надавил легонько, затем сильнее - граф поморщился, но не издал
ни звука.
- Печень... - отступив, сказал травник, почувствовал, как острие ножа
кольнуло кожу за ухом, и добавил запоздало: - Ваша Милость.
- Ты можешь снять боль, знахарь?
Парень хотел развести руками - цепь звякнула, прервав движение на полпути,
и он пожал плечами.
- Мои травы, - хмуро сказал он. - Их нет.
Владислав Цепеш сделал знак слуге:
- Пойди и принеси котомку с этого... куда вы там её забросили? Короче -
неси.
- Но мы... - начал тот неуверенно.
- Быстро! - рявкнул граф, и тот умчался со всех ног. Через несколько минут
мешок, слегка подмокший, но в остальном невредимый, лег перед травником на
стол. Травник зубами сдёрнул мокрый узел и долго перебирал свои травы и
коренья, откладывая в сторону то одно, то другое.
- Ну, чего там ещё? - спросил, нахмурясь, граф.
- Воды горячей, лучше - кипятку, - сказал угрюмо тот, неловко засучивая
рукава. - И руки надо бы помыть, - он поднял грязные ладони. Браслеты кандалов
скользнули вниз, к локтям, открывши две кровавые полоски на запястьях. Граф
скривился и плюнул с отвращением. Махнул рукой, распоряжаясь - тут же двое слуг
втащили бадью с водой и большой горшок с кипятком.
- Нож, - попросил травник. Оруженосец за его спиной напрягся, посмотрел
вопросительно на графа - тот кивнул - и вынул из ножен короткий разделочный
нож. Протянул рыжему знахарю и после смотрел, не отрываясь, как тот крошил
сухие жилистые стебли зверобоя. Одна, другая, третья - травы так и сыпались в
горшок. Наконец он остановился, вытер нож о рубаху и вернул его Кришану.
- Готово, - сказал он и повернулся к графу. - Пей по кружке каждый день, и
боль пройдёт.
Граф усмехнулся и махнул рукой:
- А ну, отпей-ка прежде сам.
Не говоря ни слова, тот зачерпнул настоя, подул, остужая, и выпил всё до
дна. Поставил кружку на стол.
- Ладно же, - кивнул угрюмо пан Владислав и глянул на Кришана. - Отведи
обратно этого... Если к вечеру не окочурится, так и быть - спробуем зелье. - Он
снова повернулся к знахарю. - Коль поможет - твоё счастье, травник. Нет - пеняй
на себя. На кол не посажу, но плетей отведаешь... Эй вы, олухи! Травы не
выбрасывать - найдите место, где посуше и там схороните. А тронет кто - головы
поотрываю... А теперь - пошли все вон!
Кришан кивнул, не говоря ни слова, подхватил свисающий конец цепи и
подтолкнул пленника к двери. Тот глянул на него через плечо, сощурился недобро,
но смолчал и двинулся вперед по коридорам, то и дело останавливаясь, пока
Кришан затворял за ними двери - по замку гуляли сквозняки. В подвале он с рук
на руки сдал пленника тюремщику и ушёл. Железо грелось, кузнец, как ему и было
приказано, ещё ждал. Цепь сунули в кольцо, склепали звенья. Кузнец ушёл, собрав
свой инструмент, и дверь за ним закрылась.
Парень всё также молча опустился на лежак, поёжился от сырого холодка и
потянул к себе одеяло. Миклош завозился - из-под вороха серых тряпок показалась
косматая седая голова.
- Гляди-ка, жив! - ощерился он. Сел, почесался, звякая цепями. Кивнул на
потолок. - Чего ты там делал-то?
- Графа пользовал, - ответил хмуро тот.
- Самого?!
- Угу.
- И что, - ахнул Миклош, - неужто не отравил душегуба?
Тот покачал головой.
- Ну и дурак! - он плюнул яростно и вновь полез под одеяло. - Так и так -
подохнешь, - проворчал он оттуда. - А мог бы запросто его с собою прихватить -
всё ж людям польза...
Вскоре он захрапел.
Боль, как видно, донимала графа не на шутку - не к вечеру, но через два
часа пришли проведать, что и как, и убедившись, что травник жив и вроде как
здоров, ушли доложить. Охранник принес им хлеба и воды и направился к себе -
спать.
За окном темнело.
- Возьми мой хлеб, - сказал вдруг странник, когда Миклош проглотил свою
долю. Старик поперхнулся, глянул недоверчиво:
- Это ты с чего вдруг?
- Всё равно пропадет, - непонятно ответил тот, отломил корявую жёсткую
корку и пододвинул остальное Миклошу. - На, ешь. Воду оставь! - добавил быстро
он, когда тот потянулся к его кружке.
- Ага... Значит, помирать ты ещё пока не собираешься, - кивнул тот
задумчиво.
- Успеется, - буркнул травник.
Он всухую дожевал горбушку долго ещё сидел неподвижно, молчал, разглядывая
скованные руки. Отставил в сторону нетронутую кружку и осторожно развернул
закатанный рукав. Разжал кулак - на ладони остались лежать шесть сморщенных
сушеных ягод - четыре черных и две красные.
- Это что там у тебя? - Миклош вытянул шею, пытаясь что-то разглядеть в
неверном сером свете, лившемся снаружи в узкое окно. - Ягоды какие, что ль?
- Ягоды, ягоды... Ты вот что, - он поднял взгляд. Глаза его блеснули. -
Что бы со мной ни приключилось, не трогай их, ясно?
- Куда уж яснее... А что это?
- Даст бог, так потом объясню, а пока что - молчи.
Травник умолк и нахмурился, рассеяно катая ягоды по ладони.
Четыре чёрные горошины росли когда-то в чаще леса близ болота - то был
редкий в здешних сухих местах чёрногон, сладковатый на вкус и гибельный, как
сама смерть. Парень и сам уже не помнил, зачем прикупил в городской лавке
вместе с прочими травами дюжину этих черных морщинистых шариков.
Две красных ягоды, ещё хранившие сухую пуповину черешка, созрели высоко в
горах, на тонком стебле перегибели. У волохов любой ребенок хоть раз, да
испробовал на себе это сильнейшее рвотное.
Травник вздохнул и, больше не колеблясь, сунул в рот четыре черных ягоды и
принялся жевать. Язык мгновенно занемел. Травник глотнул воды, и подождав, пока
не зашумело в голове, заел всё это дело красными ягодами.
Дурман свинцом заполнил тело, сердце вдруг забилось редко, и каждый удар
гулко отдавался в голове. В горле было сухо. Он сглотнул и потянулся за кружкой
- рука подчинилась неохотно, медленно, будто чужая. Непослушные пальцы выломали
щепку, укололи руку. Боли не было. "Пора!" - решил он.
Большой палец вышел из сустава неожиданно легко и быстро - травник аж сам
вздрогнул от неожиданности, а вот с остальными костями пришлось повозиться. Он
не хотел спешить, опасаясь растянуть суховязки. Шум в голове нарастал, перед
глазами всё плыло. Нахлынули забытые воспоминания. Дед Вазах ухитрялся поучать,
даже вправляя ребятне выбитые в драке пальцы... Так... потом - вот так...
Давайте, руки, ну пошевелитесь же!
Он закусил губу. Кость щелкнула, выскакивая прочь, и вдруг ладонь
сложилась вдоль, как смятая перчатка. Тяжёлый браслет звякнул о камни стены,
повис пустой и закачался на цепи. "Господи Боже!" - ахнул Миклош.
Тяжелая голова клонилась всё ниже. "Не спать!"- одёрнул он себя и принялся
вправлять кости на место. Закончил, сжал кулак и, разогнув до хруста пальцы,
взялся за вторую руку. Теперь дело пошло медленнее - работать приходилось левой
рукой, да и отрава набирала силу: глаза всё чаще застилала пелена, а перегибель
всё никак не действовала. Он начал впадать в панику. "Что ж ты..." -
костенеющим языком бормотал он, выворачивая из суставов непослушные пальцы.
Руки тряслись. Так... Спокойнее. А теперь сильнее... - Ещё сильнее! Уф! Чуток
передохнуть...
Он всё же застонал, сдирая вместе с кожей второй браслет - кандалы с
глухим звоном упали на лежак - и в этот миг в животе вдруг поднялась горячая
душная волна. Ругаясь и кусая губы, травник едва успел вправить ладонь обратно,
прежде чем его согнуло пополам.
- Ох и ловок же ты, рыжий! - Миклош почесал в затылке. - Сущий лис! Тебя,
я смотрю, не всякая цепь удержит...
Травник поднял голову, утерся рукавом.
- Повезло, - пробормотал он. - Цепи разные бывают.
- Да уж, - усмехнулся Миклош, - А ну как был бы то ошейник! с головой у
тебя такая хитрость не прошла бы.
Страник кивнул, а в следующий миг лицо его перекосилось, и он снова
склонился над бадьей.
* * *
Всю ночь странник не спал. Его то рвало, то трясло, бросало в жар и в
холод. Вода в обеих кружках вскоре кончилась, он что-то бормотал сквозь чёрный
сон, метался и стонал, но всё ж к утру пошел на поправку. К рассвету он уже
сидел, к полудню встал размяться - и разминался долго, а под вечер
взгромоздился на лежак, сгрёб цепи под себя и завернулся в одеяло.
За окном уже темнело, когда им принесли еду. Со стороны было трудно
заподозрить неладное, да и потом - поди догадайся про такое! - и он не упустил
свой шанс. Миклош и глазом не успел моргнуть, как всё было кончено. Одеяло
взметнулось - прыжок, удар, и стражник рухнул недвижим. Черпак с холодной кашей
шмякнулся в котел.
- Эк ты его... - ошарашенно пробормотал Миклош, глядя на распростёртое
тело. - Здорово... - Он поднял взгляд. - Что дальше-то надумал? Как выбираться
будешь?
- Там посмотрим, - буркнул тот, сдирая со стражника кафтан и сапоги. - Ты
главное молчи, а если что - мол, не видел ничего... На вот, возьми, - он бросил
Миклошу рубаху, спрятал под шапку копну рыжих волос, ухватил тело за ноги и
потащил к дверям. Ногою зацепил котел, нахмурился.
- Вот чёрт! - пробормотал он. - Мы ж не одни тут сидим...
- Бежал бы уж лучше, дурак рыжий! Не ровен час придет кто-нибудь!
- Да погоди ты! - отмахнулся тот, ремнем связал стражника по рукам и ногам
и поволок его обратно к лежаку.
- Присмотри за ним. А будет орать - тресни его хорошенько.
- Уж постараюсь, - кивнул тот.
Травник подобрал мешок с хлебом, поднял на руки котел и вышел за дверь.
Темниц было восемь, из них лишь одна пустовала. По двое, по трое - везде
сидели люди - грязные, голодные, закованные в цепи. Завидев незнакомого
стражника, поспешно отводили взгляд, пугливо подставляя чистые, до блеска
вытертые хлебом деревянные миски.
- За что тебя? - то и дело спрашивал он, выслушивал ответы и шёл в
молчаньи дальше. Люди, люди, люди... Голоса негромким эхом отдавались в тишине:
"За неуплату десятины... господин..."
"Я за сестру вступился... перед стражником..."
"Дом без разрешенья начал строить..."
"Брат в бега подался, вот сижу, покамест не поймают..."
Он шёл из двери в дверь, вновь закипая ненавистью, не в силах будучи
понять, откуда столько злобы, жадности и произвола берется в одном человеке?
Томились здесь всё больше из-за мелочи, и то немудрено - навряд ли те, кто
провинился в чем-нибудь серьезном, оставались после в живых.
В последней камере и впрямь, как говорил кузнец, сидела женщина - почти
уже старуха. Седые космы закрывали шею и лицо, одежда висела лоскутами. Цепей
здесь не было - быть может, глупым посчитали её опасаться, а может, не
поднялась рука у кузнеца.
- Тебя-то, мать, за что? - спросил он, обернувшись на пороге.
Глаза её блеснули под завесой спутанных волос.
- Не мать я тебе. И слава богу, что не мать, - помолчав, ответила она. - А
коль не знаешь, знай, что прокляла я графа вашего в глаза, за то, что сына
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг