Вечером этого дня Яцек вернулся домой поздно. Жуга сидел на подоконнике,
ковырял ножом какую-то палочку. Целая охапка таких ветвей кипятилась в горшке,
торчала оттуда растрепанной метелкой. Горшок, как всегда у Жуги, кипел сам по
себе. На полу, среди лужиц воды рассыпаны были щепки, стружки и множество
трубочек снятой зелёной коры.
Яцек затворил дверь.
- Жуга! - позвал он.
- Что? - отозвался тот, не поднимая головы.
- Поговорить надо.
Жуга мельком глянул на него, кивнул, отложил в сторону надрезанный прутик
и нож, и вытер руки.
- Что стряслось? - спросил он. - Ты чего такой бледный?
Яцек замялся, не зная, с чего начать, глубоко вздохнул и заговорил спешно
- словно бросился в омут головой.
- Я вот что сказать хочу, Жуга... С той поры, как ты сюда заселился, тут
такое творится, что мне порой не по себe. Нет, ты не подумай только, что я
жалуюсь или прогнать тебя хочу, просто... Просто неясно мне всё это! Леса эти,
горшки без огня, видения... Зачем она нужна, вся ворожба эта?
Жуга помолчал, прежде чем ответить.
- Ты не спал прошлой ночью? - спросил он.
Тот кивнул и откашлялся, прочищая горло.
- Кто это приходил вчера? Тролль? Кобольд?
Жуга покачал головой.
- Ни то, и ни другое. Просто попал он однажды в беду в горах, а я ему
помог... Ты его не бойся - это на вид он так страшен, а так - добрый, вот
только людей не жалует.
- Странный ты человек... - Яцек пододвинул табурет, сел и с опаской
покосился на горшок, где по-прежнему ключом кипела вода. Вздохнул. - Странный,
и всё таки - хороший. Другой не полез бы девчонку спасать, а ты не забоялся.
Что ты затеваешь, Жуга? Иногда просто страшно, когда ты рядом. До жути
страшно...
Жуга сидел недвижно, молчал, глядя в окно. Рассеянно взъерошил пятернёй
рыжую копну нечесанных волос. Посмотрел на Яцека.
- Страх, да... - сказал наконец он. - Наверноe, ты прав. Со стороны,
говорят, виднее. Извини, если что. Спрашивай, я отвечу.
Яцек подобрал с пола одну трубочку, повертел её в пальцах.
- Свистулька, что ли? - недоумевая, произнес он.
- Вроде как, - кивнул Жуга. - Помнишь разговор вчерашний? Свирель я
мастерил - манок. Полдня ветки перебирал, искал подходящую.
- Нашёл?
- Нашёл.
- Дались вам с Готлибом эти крысы... - Яцек с сомнением посмотрел на
хрупкую, ещё не просохшую дудочку, что лежала на столе. - Потравить их - и делу
конец. Или капканов побольше поставьте. Дудеть-то что толку?
Жуга поднял взгляд, усмехнулся невесело.
- Если б ты знал, друг Яцек, как тут всё хитро закручено, - сказал он. - А
Готлиб... он из-за меня в беду попал, мне и выручать старика.
Жуга спрыгнул с окна и направился к столу. Выбросил вон распаренные ветки,
наполнил горшок свежей водой, подождал, пока та не закипела и всыпал пригоршню
крупы. Сложил в мешок свирель и нож, посмотрел на заваленный мусором пол.
- Веник есть?
- Там, в углу...
Жуга смел щепки в кучу и выбросил их в окно. Постоял, задумчиво глядя на
улицу. Было тепло - осень расщедрилась-таки ещё на один погожий денек. На
темном небе уже зажглись первые звезды. Сырой осенний ветер налетал порывами,
раскачивал оконные створки, теребил Жугу за волосы.
- Такая загвоздка, Яцек... - сказал Жуга, не поворачивая головы. - Плохо я
город знаю, а мне по всем улицам пройти надо. Помог бы ты мне, а?
Тот помолчал нерешительно.
- А ты когда идти-то надумал? - наконец спросил он.
Жуга повернул голову.
- Сегодня, - сказал он и посмотрел Яцеку в глаза. - Сейчас.
* * *
Они шли по темным улицам - две тени, чёрное на сером; шли тихо, лишь
башмаки Яцека стучали по каменной мостовой, да шуршал изредка под ногами палый
осенний лист. Шли мимо запертых лавок и мастерских, мимо пивной, где давно уже
смолк всякий шум, мимо чёрной молчаливой громады собора. Шли мимо ратуши, где
равнодушные чёрные ножницы стрелок отмеряли третий час. Шли мимо пекарни вдовы
Мютцель, мимо аптеки Готлиба, мимо темных унылых домов, кружили в узких
лабиринтах уснувшего города, и лишь тусклые фонари слепо таращились им вслед.
Первым шёл Яцек, кратчайшей дорогой направляясь к городским воротам, сразу
за ним - Жуга с котомкой за плечами (ее он взял с собою). Жуга играл. Звук
свирели почти что не был слышен, лишь возникал временами в голове тонкий
комариный писк, висел в воздухе, щекотал виски, а через миг растворялся в
ночной тишине. Зыбкая, плачущая мелодия из двух-трех нот билась в тесных
каменных ладонях, летя в небытие и возвращаясь, звала за собой. Яцек мог бы
поклясться, что никаких звуков нет вообще, если бы...
Если бы не крысы.
Сбившись в тесную стаю, они шли за ними, как привязанные, и с каждой
улицей, с каждым проулком их становилось всё больше и больше, словно серое
бугристое одеяло накрыло мостовую от края и до края. Яцек содрогнулся от такого
зрелища и больше не оглядывался. Улицы петляли, брусчатка мостовой была
неровной. Жуга шёл, чуть заметно хромая, не оборачиваясь, сосредоточенно глядел
себе под ноги. И только поэтому ни он, ни Яцек не заметили, как там, где они
прошли, открываются бесшумно двери домов.
* * *
Лишь когда оба они вышли далеко за городские стены, Яцек набрался
храбрости и оглянулся еще раз. Оглянулся - и остолбенел.
Крысы по-прежнему бежали следом, их теперь было гораздо больше, но дело
даже не в этом.
По пятам за ними шли дети.
Растянувшись по дороге неровной цепочкой, одетые, как попало, а многие и
вовсе - в ночных рубашках и колпаках, мальчики и девочки лет пяти-шести; они
брели, еле переставляя ноги, спотыкаясь и падая, держались друг за дружку,
словно ожил вдруг какой-то нелепый страшный сон.
Опомнившись, Яцек в два прыжка нагнал приятеля и схватил его за рукав.
- Жуга! - в ужасе зашептал он. - Глянь назад, Жуга!
Тот обернулся и тоже переменился в лице. Опустил свирель.
Мелодия смолкла.
Яцек замер, ожидая, что зверьки тотчас бросятся врассыпную, но те,
казалось, и не думали бежать, наоборот - сгрудились потеснее и замерли,
поблескивая глазками. Остановились и дети.
Яцека била дрожь.
- Что ж мы натворили, а? - растерянно пролепетал он. - Как же так? Почему
они не уходят? Почему, Жуга?!
- Погоди, не мешай! - отмахнулся тот. Посмотрел на свирель в своей руке,
на детей, и снова - на свирель. - Вот, значит, как... - пробормотал он. - Не
думал я, что детское ухо чуткое такое... Хорошо ещё, что ночь сегодня тёплая.
Яцек наконец умолк. В наступившей тишине Жуга снова оглядел неровный белый
полукруг ребячьих лиц. Их было двадцать семь - пятнадцать мальчиков и
двенадцать девочек. Безвольно опустив руки, они стояли, глядя в темноту широко
раскрытыми невидящими глазами. Некоторые улыбались.
Жуга нахмурился - что-то здесь было не так... Он зажмурился и попытался
вспомнить, вернуть то странное чувство пустоты в голове, что приходило ночью,
во сне; прогнав прочь все мысли, кроме одной, он тянулся ею, всё дальше и
дальше уходя в бархатную темноту закрытых век. Голова закружилась. Ещё
немного... Ещё...
Вот!!!
Жуга даже вздрогнул от неожиданности: ОНО было здесь - тихое, дремлющее
зло - стояло рядом, безобидное до поры, до времени, и только холодный,
затаившийся липким комком страх выдавал его присутствие. Жуга проглотил
застрявший в горле ком и осторожно - словно спящую змею за хвост, потянул ЭТО
на себя.
Яцек стоял, глядя то на Жугу, то на детей, как вдруг в их рядах возникло
какое-то шевеление, и те расступились, пропуская вперед троих - девчонку и двух
мальчишек. Яцек попятился.
- Мышата... - хрипло выдохнул он и смолк.
Жуга открыл глаза. Оглядел всех троих.
- Так значит, про них поют ту самую песенку? - спросил он.
- Про них... - кивнул Яцек, помолчал растерянно и снова посмотрел на трех
босоногих ребятишек.
Коротышка Фриц, Кристиан-заика и тихоня Магда. Три глупых маленьких
мышонка, в слепом безрассудстве побежавшие за злой фермершей. В них тоже не
было зла. Но когда тебе ни за что ни про что оттяпают хвостик... Когда отберут
любимую игрушку... Когда задразнят до слез просто потому, что ты не такой, как
все... Когда... Когда...
Беспомощные в своей обиде, и оттого - ещё более смешные, что они могли? Но
кто-то из них проник случайно в мир Серого Народа, туда, где их слабость
обернулась силой.
И фермерша содрогнулась и побежала.
"А ты смог бы выглядеть храбрым таким?.."
Яцек посмотрел на Жугу.
- Как ты догадался? - спросил он.
- Не догадывался я, - хмуро помотал головой Жуга. - Только сейчас сам всё
понял... - Он взъерошил волосы и покосился на Магду. - Никто из них в одиночку
не смог бы крыс на город натравить - ни Фриц, ни Кристиан этот. А девчушка...
Нет в ней Силы, она... ну, как бы мостик между ними, что ли...
- Но ведь леса-то на нее упали!
Жуга опять покачал головой.
- Леса на их обидчиков падали, тех, что в песке играли, помнишь? Она
просто не поняла, что и её задавит тоже... Они не понимали даже, что и
пацанов-то тех убьет, просто отплатить им хотели.
Яцек помолчал задумчиво.
- Не понимаю, - наконец сказал он. - С чего ты взял, что они такие
жестокие? Почем тебе знать?
Жуга пожал плечами.
- Самое жестокое в этом мире - детские игры, друг Яцек. Чтобы понять это,
надо просто-напросто вырасти. Кто взрослеет в двадцать лет, кто - в
пятнадцать... А иной рождается стариком.
- Это ты, что ли?
Жуга поднял взгляд:
- Может, и я... Не всё ли равно? Давай лучше подумаем, что делать-то
теперь с ними, со всеми.
Яцек покосился на детей.
- Они что, спят?
- Спят, - кивнул Жуга.
- Отведем их обратно... А крыс убей. Утопи, вон, в реке...
Жуга криво усмехнулся.
- Уж больно у тебя, Яцек, просто всё получается: "Тех вернем, этих
прибьем"... Погоди кулаками-то махать. Крысы в город новые придут, как ни
старайся - это уж, как пить дать, точно. В этой жизни только одно имеет
значение - смерть. А чья - не важно. Так что, не надо их топить. Попробуем
иначе.
- Ты так думаешь? - неуверенно спросил Яцек.
- Я - знаю, - отрезал Жуга и подошел к ребятишкам.
Он постоял в задумчивости около них, коснулся каждого рукою и сказал
что-то - Яцек не расслышал толком, что именно. Отступил назад.
- Что ты с ними сделал? - обеспокоенно спросил Яцек.
Жуга передёрнул плечом и поморщился:
- Да почти что ничего...
- Нет, всё таки? - не отступал тот.
Жуга взглянул на Яцека так странно, что по спине у того вдруг забегали
мурашки, и всякая охота спрашивать почему-то отпала сама собой. Яцек внезапно
понял, что он ровным счетом ничего не знает об этом рыжем пареньке с таким
нелепым именем, который так вот запросто способен увести из города кого угодно,
когда угодно и куда угодно.
Жуга меж тем опять повернулся к детям, которые по-прежнему стояли, не
двигаясь, и протянул руку.
- Ты, - он тронул за плечо Кристиана. - Ты больше не будешь заикаться. А
ты, Фриц, не стыдись отныне своего роста. Магда... Ты вырастешь, станешь очень
красивой, и будешь счастлива, поверь мне. - Жуга опустил руки и ещё раз оглядел
всех троих. - Больше никто не назовёт вас слепыми мышатами. Это я вам обещаю. А
теперь... - он покосился на крыс, - ...отпустите их.
Два мальчугана и девочка не шевельнулись, стояли, молча глядя перед собой.
И вдруг... поляна ожила, наполнилась шорохом и писком - хвостатые зверьки
суматошно заметались в жухлой осенней траве, сталкиваясь, разбегаясь и тут же
прячась, и меньше чем через минуту все крысы исчезли, лишь поблескивали изредка
в ночной темноте чёрные бусинки глаз.
Жуга кивнул и улыбнулся.
- Вот и все, - сказал он Яцеку. - Не было бы счастья, да несчастье
помогло. Отведешь детей обратно, Яцек?
- А ты? - опешил тот. - Ты разве не вернешься?
- Оглянись, - вместо ответа сказал Жуга.
Яцек глянул через плечо и увидел, как просыпается среди ночи
растревоженный Гаммельн. В окнах загорались огни, то и дело мелькали красные
точки факелов, а минуту спустя зазвонил отчаянно самый большой соборный
колокол.
- Видишь? - Жуга виновато улыбнулся. - Нельзя мне туда... А ты
возвращайся. Если что - вини во всем меня, тебе ведь жить ещё с ними. А я
пойду, пожалуй.
- Но... - запинаясь, начал тот. - Но куда?
- Не знаю, - Жуга вздохнул. - Теперь уже не знаю... Много есть мест, где я
хотел бы побывать, - он развязал вдруг мешок и вытащил что-то, завернутое в
тряпицу. - Не в службу, а в дружбу, Яцек, зайди потом как-нибудь к Готлибу,
передай ему.
- Что это?
- Горный воск.
- А дети?
- Дети проснутся скоро. Ну, бывай здоров, - он вскинул было котомку на
плечо, как вдруг нахмурился, припоминая что-то, и хлопнул себя по лбу. - Вот
незадача!
- Что?
- Совсем забыл... Когда уходили мы, я там горшок с кашей оставил на столе
кипеть. Кто же знать мог, что всё так получится! Остудить бы надо.
- Надо, - согласился Яцек. - А как?
- Проще простого. Произнеси рядом с ним: "Ильта-вашта" и представь красный
цвет.
- Красный?
- Ага, - кивнул Жуга. - Ну, вот теперь, кажется, все. Прощай, Яцек. Может,
зайду ещё когда-нибудь в Гаммельн, колокола ваши послушать - уж больно мне игра
твоя душу разбередила.
- Счастливого пути, Жуга, - кивнул тот и, не удержавшись, спросил: - А
что, правда понравилось?
Тот улыбнулся, кивнул, поправил мешок за спиной, и вскоре растворился в
ночи. Шаги смолкли.
Внезапно, в одночасье поднялся ветер. Яцек вздохнул полной грудью,
посмотрел на небо - чёрное, с матовым узором осенних созвездий. Ветер не хотел
утихать. Ветер раскачивал деревья, ветер шелестел сухой листвою. Ветер брал
свое начало на заснеженных вершинах далеких гор, может быть, даже Хоратских.
Путь его лежал через леса и луга, через холмы и поля, через реки и болота.
Ветер нес искристый холод горных ледников, терпкий, еле уловимый запах
увядающей травы и листьев, стылый, ломкий привкус заповедных лесных ключей; и
было в нем ещё что-то неясное, почти неощутимое, но такое... такое...
Яцек вдруг понял, что именно: исчез запах города - застарелая сырая вонь -
запах, который преследовал его всю жизнь - и босоногое детство, и годы
ученичества, и теперешнюю бытность его городским звонарем. А ветер...
Ветер нес в себе всё то, что Яцек пытался выразить своей музыкой. Ветер
летел. Ветер пел. Ветер звал за собой.
Теперь Яцек знал, что когда-нибудь он тоже уйдет из Гаммельна, как ушёл
только что Жуга. Рано ли, поздно ли, но - уйдет непременно. Уйдет сам, по зову
сердца, по следам рыжего паренька-травника, по велению музыки, что звучит в его
душе. И тогда уже кто-то другой сядет за клавиши Малинского кариллона. Но это
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг