придумал это в связи с пузырями или нет?! Противопоставление одной
оболочки другой: открывающей и уничтожающей..." Я ничего ему не сказал, и
молчаливое восхищение он принял с благодарностью.
Я не стал выяснять, зачем Она повела меня в этот дом... Я спросил ее о
Мудреце и о том, почему вызвал своим вопросом замешательство...
К Мудрецу я пошел один... Правда, я так и не понял, как его найти, но
зато у меня было одно преимущество перед остальными горожанами - я мог
ходить за Городом спокойно, не боясь пузырей.
Я вышел рано утром... почти перед рассветом. Дошел до последнего
усилителя и увидел блестевшую вдалеке реку и рядом с нею деревья, камыши,
траву. Я решил идти сначала до реки, а потом по берегу: вряд ли Мудрец
будет сидеть а степи.
Все глуше доносились слова утренней передачи, а потом ее не стало
слышно совсем. Я шел в какой-то неопределенной тишине, образовавшейся за
чертой Города, а потом через некоторое время, когда приблизился к реке,
впервые за много дней - и даже не только здесь, в Городе, а вообще -
услышал, как шумят деревья. Звук был простой, но совершенно
неповторимый...
Я шел вдоль берега, наслаждаясь забытым состоянием, и даже не вспомнил,
зачем вышел, примирившись с мыслью, что это будет утренняя прогулка, как
вдруг услышал голос... Я даже вздрогнул, настолько это было неожиданно, и
остановился в нерешительности...
Мудрец неподвижно сидел в тени дерева и смотрел на воду, не отрывая
взгляда. Я сразу подумал, что, наверно, ему сейчас, так же как и мне в
детстве, когда смотришь в одну точку на воде, кажется, что не река бежит
мимо, а ты сам вместе с берегами мимо неподвижной воды уплываешь в другую
сторону. Не знаю, занимало ли его это: выражение его лица было таким
отсутствующим, что я не мог сказать, стар он или молод...
- Мало приятного, - услышал я. - В знойный день принимать незнакомых
людей...
Сначала я подумал, что он обращается ко мне, осуждая за непрошеное
вторжение. Но через некоторое время Мудрец продолжал, видимо, все к той же
теме "мало приятного":
- Ходить в туфлях, которые жмут... Корпеть на экзаменах в жару... Быть
закованным в цепи...
Это уже ко мне никак не относилось, но я все равно не знал, что мне
сейчас надо сделать, и выслушал следующую порцию высказываний...
- Никому не расскажет: немой, что видел во сне... Провалившийся на
экзаменах, что не выдержал из-за собственной небрежности... Лекарь, что
болен неизлечимой болезнью... Знаменитый борец, что его избили...
Я приблизительно представлял, как должна происходить встреча с
мудрецами: надо молча подойти и ждать, когда он обратит свой взор на
пришедшего и скажет или сделает что-то чрезвычайно парадоксальное, из чего
станет ясно, как надо поступать или, напротив, как не надо поступать... Я
проделал то, что требовал от меня "этикет"...
- Навевает уныние: крик мула в глухой деревне... Свирель пастуха...
Стоя в тени дерева на некотором расстоянии, я не пытался даже
поприветствовать его, потому что до сих пор не знал, заметил ли он меня.
Выражение его лица оставалось по-прежнему неопределенным, но когда я
присмотрелся, то уловил глубокое спокойствие, нарушить которое был не в
силах, несмотря на то, что ситуация представлялась мне довольно нелепой.
Полуодетый человек, о котором в Городе ходят смутные легенды, которого
обвиняют неизвестно в чем. Сколько же ему надо времени, чтобы вернуться из
запредельного мира и осознать появление некоего материального тела рядом с
ним. Тела, которое имеет много общего с ним и ищет ответа на те вопросы,
которые он для себя, наверно, уже разрешил...
- Неуместно: любоваться искусством палача во время казни... Глазеть на
утопающего...
Никаких четких временных перерывов между фразами не было.
Он говорил, когда хотел, обдумывая мысль до конца. Может, он терпение
мое проверяет таким образом?
- Нестерпимо: наблюдать за игрой в шахматы, когда запрещают
подсказывать... Когда слушаешь несусветную ложь... Выздоравливающему
смотреть, как едят то, что ему запрещено...
На меня он не обращал никакого внимания. А если все дело в том, что он
говорил? И мне следует быть повнимательнее?.. Но пока я ничего особенного
не заметил в его высказываниях.
- Ни на что не пригодны: дырявый горшок... Стоптанный ботинок...
Прошлогодний календарь... Сломанная игла... Облезлая кость...
Это, положим, я и без него знал не хуже, но на звание Мудреца не
претендовал...
- Кажется: летом, что от красного платья так и пышет жаром... Зимой,
что зеленое холодит... Когда видишь тяжелый занавес, что за ним кто-то
прячется... Возле дома мясника - запах крови...
Я продолжал слушать, надеясь, что это только начало... Одно странно:
наверно, действительно необходимо иметь полную уверенность в собственных
силах, чтобы вот так, без всякой защиты, сидеть здесь, в то время как в
Городе ни секунды никто не может обойтись без дополнительной помощи
усилителей... У меня даже мелькнула мысль, а не прекратилось ли действие
пузырей, чего никто не хочет замечать. Но нет! Я же сам видел радужные
вихри вокруг машины...
Помолчав ровно столько, сколько требовалось для обдумывания следующего
высказывания, Мудрец продолжал:
- Неприятно: плыть на лодке с рваными парусами... Резать тупым ножом...
Нет! Я зря жду... Ничего сказать он не хочет, или не может, или не
считает нужным... А может, настолько уверен в исключительности своего
пути, что не желает предлагать его другим или вообще не желает иметь дела
ни с кем?! Но почему же его не терпят в Городе? Или он не терпит Город?
Что особенного в том, что он говорит? Ведь сидит же он без всякой защиты,
не торопится с высказыванием, если только не чувствует настоятельную
потребность сформулировать очередное наблюдение... Он уверен, независим,
спокоен, чего нет в Городе... Он будто учится говорить заново, открывая
простейшие вещи, учится говорить только о том, что не вызывает у него
сомнений... Ни на это не пригодны: дырявый башмак... Сломанная игла...
Облезлая кость...
Я решил выяснить у Словоохотливого, прежде чем уехать, что же не
нравится им в Мудреце. Мне казалось, что именно его ответ поможет
составить полную картину ситуации, сложившейся в Городе...
Надо сказать, что я несколько преувеличивал свое впечатление от Мудреца
и его способа борьбы с опузыриванием, который сам так и не понял, для того
только, чтобы расшевелить Словоохотливого и услышать настоящий ответ, - к
счастью, я промолчал о Ней и о том, откуда я узнал о существовании
Мудреца, - сделал вид, что наткнулся на него случайно, прогуливаясь по
берегу, что наполовину было правдой.
Словоохотливый посмотрел на меня каким-то странным взглядом, высыпал,
наверно, весь дневной запас предложений, засуетился, попросил подождать
немного и... исчез.
Под сопровождение какого-то рассказа для детей я ходил по комнате,
продолжая напряженно думать о Мудреце и о том, что я не понял там, под
деревьями... Неужели я уже так увяз в мелочах, что не могу понять
главного: как горожанин разучился слушать других?!
Пока я упивался важностью собственных размышлений и значимостью моей
фигуры, вернулся Словоохотливый. В нем было оживление, наконец-то
подкрепившее застывший блеск в глазах. Искренняя доброжелательная
готовность услужить исчезла. Появилась предусмотрительность... Такая же,
какая появляется у человека, когда он собирается вернуть выскочившего
хищника назад в клетку... Свои намерения Словоохотливый выразил тремя
словами: "ВАС ПРИЗЫВАЕТ КОМИССИЯ".
Мне сразу не понравилось его поведение, я понял, что промахнулся.
Посещение Комиссии не было запланировано, и оно могло появиться только
после моего вопроса и рассказа о Мудреце... Впрочем, может быть, им нужны
серьезные доводы и наблюдения. Но где-то в глубине души у меня зародилось
сомнение относительно того, что эта Комиссия создана для борьбы с пузырями
и Словоохотливый был приставлен ко мне не просто сопровождающим. Я
подумал, что мне, наверно, лучше отправиться к себе на корабль, дождаться,
когда ремонт будет закончен...
- Сначала я должен съездить на корабль и посмотреть, как идет ремонт, -
начал я.
Но Словоохотливый нежно мне улыбнулся: посмотрел в глаза, ласково
покачал головой, и сказал, что вопрос очень важен, что чем скорее
разберутся, тем лучше и т.д. и т.п.
Я уже привык к тому, что речь горожан чрезвычайно усложнена из-за
необходимости издать наибольшее количество звуков в наименьшей смысловой
фразе. Но начало обсуждения, которого мне пришлось дожидаться несколько
дней, прошло как у молодого неопытного тигра, только выпущенного на арену:
его многому научили, он знал приемы своего дрессировщика, но, оглушенный
звуком оркестра, шумом толпы, щелканьем бича, все забыл, растерялся, стал
неловко прыгать не на свое место: то забираясь на тумбу повыше, то,
наоборот, ниже, чтобы укрыться от света.
Здесь шум оркестра заменили цитаты, которые обрушили на меня в первую
же секунду. Должно быть, для того, чтобы я убедился, насколько это
серьезно. Каждый из выступающих членов Комиссии, расположенной за столом
против меня, начинал непременно с важности вопроса, потом обвинял меня в
торопливости и нежелании понять всю глубину проблемы... Затем они
рассказывали историю Города, трудности, которые преодолели колонисты,
осваивая планету, как все любят теперь свой Город и дорожат его честью...
- эту часть я уже знал наизусть, потому что она повторялась точь-в-точь у
каждого, перемежаясь фразами на каждый день. Поэтому я не утруждал себя и
свою память необходимостью следить за прихотливым течением вводных слов и
предложений, чтобы логично отвечать... Во всяком случае, меня охладило уже
то, что они сами не слушали себя... Каждый бормотал свои тексты под
двойным рядом усилителей, расположенных в зале заседания Комиссии. После
нескольких часов я понял, что начинаю тихо тупеть... Во всяком случае, я
надеялся, что буду принимать в этом Заседании хоть какое участие, но
убедился, что и сами члены Комиссии принимают в нем минимальное участие.
Теоретическая идея претензий-обвинений ко мне была много мощнее
практических выводов. Все походило на карточный домик, покоящийся на
гигантском бетонном основании так, что сам домик терялся при исследовании
основания. Для большей уверенности каждый из выступающих поддерживал
предыдущего выступающего, следующий за ним присоединялся к нему, и так они
кружились на месте. Обвинение превращалось в бесформенный, на глазах
увеличивающийся ком, разобраться в котором было еще труднее, чем в
пресловутом гордиевом узле... Во всяком случае, заключения я не дождался к
концу первого дня Заседания - оно шло без публики. Следующий день был
объявлен открытым днем. Пускали всех желающих.
Таких оказалось много. Но Ее в зале я не увидел. Не знаю, почему Она не
пришла: то ли из боязни, то ли из сожаления. Я старался не думать о Ней. Я
все думал, что надо сказать на моем завтрашнем выступлении, которое
объявил Ведущий Процесс.
Но, как я понял, это все равно не было концом Заседания, он терялся в
неопределенном будущем.
Этой ночью мне снова приснился сон. Я шел по саду, все деревья, трава,
листья в нем покрыты льдом. Я наклоняюсь над одной веткой, вижу красивый
узор на ее листьях, даже крошечные ворсинки, но сверху прозрачный, чистый
лед... Я дохнул, как делал это в детстве, и лист оттаял. Тогда я склонился
над другой веткой, дохнул на листья, и они оттаяли один за другим. И я
счастлив, что все так хорошо, что можно так быстро и просто вернуть ясную
зелень этому саду, но когда я поднимаю голову, чтобы осмотреться, то вижу,
что оттаяла самая маленькая часть, а все остальное по-прежнему стиснуто
льдом, а моего тепла и дыхания уже не хватает, холодный воздух начинает
пронизывать меня, и в горле образуются маленькие кристаллики льда. Они
режут язык, колют горло, и кажется, что лед проникает внутрь. Я стараюсь
не дышать, но ощущение, что застываю изнутри, остается. Пришлось
проснуться.
Когда зал успокоился, все сели по местам, и Комиссия заняла свои места,
я попросил слова - услышал в ответ перечисление всех пунктов, параграфов и
проч., по которым мое выступление откладывалось. Я сел и попытался
слушать, чтобы не смотреть в Зал, где Ее не будет.
Довольно молодой человек, я бы сказал, с излишней пластикой объяснил,
склоняясь то в одну, то в другую сторону, почему опасно появление Случайно
Приехавших в Город... Он нудно бормотал, что я подрываю идею защиты
Города, пытаюсь лишить Горожан их единственного спасения, а также
разрушить единство, спаявшее жителей Города, выковавшее их своеобразие и
особенности. Я пытаюсь уничтожить не только прошлое, но и будущее
Города... - это уже повторяли не раз, можно было не слушать. Тем более что
шум увеличивался волнами, музыка врывалась в окна... Комиссия монотонно
гудела на разные голоса за столом, публика - в зале... И так же, как тогда
в первый день встречи, мне показалось, что и заседание - это всего лишь
повод ПОГОВОРИТЬ...
Почему-то мне в этот раз не хотелось, чтобы наступила Торжественная
минута. Вернее, я даже не представлял, что такое возможно. Я не смог
произнести свое приветствие, но в Зале Комиссии я говорил, не смущаясь
шумом, к которому привык, не затрудняясь от того, что меня не слышат и не
слушают. Мое выступление так же, как и все остальные, тонуло в общем шуме.
Снова я чувствовал, как рассеивается мое усилие, как неважно и
незначительно произнесенное мною СЛОВО. Я, наверно, мог говорить что
угодно, что мне вздумается. Речь теряла смысл, превращаясь в такую же
формальность, как и остальные выступления. А меня это почти не возмущало.
И вдруг - о неожиданность! - мое выступление приняли с одобрением, даже
зааплодировали, кто-то, наоборот, завозмущался. И хотя прозвучал звонок, в
зале еще долго оставался народ, обсуждая мои высказывания. Я шел по
проходу в свою комнату над залом заседания, прислушиваясь к тому, что
говорят в зале.
- По-моему, ему "заткнут рот", - солидно заметил один.
Я не мог понять, почему он сделал такой вывод.
- А я вообще считаю, что нельзя пускать всяких проходимцев в наш Город,
- зло говорил другой.
- Не знаю, не знаю, если бы он не умалчивал о многом, тогда можно было
бы судить, - неслось с другой стороны.
На меня нашла апатия, но где-то в глубине под ложечкой засосал червячок
страха перед еще большей опасностью, пока неопределенной. Я постарался не
обращать на него внимания.
А снизу из усилителя против моего окна доносился Гимн Города: "Говори
со мною вместе, говори со мной... Как погаснут фонари. Говори, о чем
захочешь, говори со мной, говори со мной, говори..."
В саду появился мальчишка - лица я разглядеть не мог, но он смотрел на
мое окно - может быть, единственное на всем этаже, дальше шла глухая стена
зала заседания... Не знаю, заметил ли он меня или нет, но его жест рукой,
очень знакомый мне, я уловил: он натягивал рогатку.
Камень пролетел точно в комнату. Мальчишка скрылся в кустах - я не
успел подумать, чего это он так испугался, потому что меня насторожил звук
упавшего камня. Он был чем-то обернут. Так и есть... Записка, что ли? Я
содрал ее, подержал в руках, не зная, спрятать ли и будут ли обыскивать, -
такие мысли приходят машинально, после того как начитаешься детективов.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг