Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
девица, без ума влюбляется в то и другое, желает неисполнимого и ничего не
видит перед собой.
  Потом он сказал:
  - Шар в смысле военном годится только для наблюдения, как у французов при
Флерюссе. Но мне это не важно. С нашим бестолковым начальством не будет
толка ни от какого шара. Другое мне нужно, другое!..
  В середине этого разговора, который нам удалось продолжить потом; и
появился Фальковский. Помню, я хотел спросить Лепихина о Наташе, о том,
что он знает обо мне и чего от меня хочет. Но тут распахнулась дверь.
  - Qu'y a-t-il? Фальковский переводил дыхание, на щеках проступил темный
румянец.
  - Что мне угодно?.. Мне угодно напомнить поручику, что время его визита
кончается. Он, кажется, обещал графу быть с ним на ужине?
  Холодный взгляд, насколько это было возможно, выражал беспокойство. Он,
видимо, еще не опомнился от скачки, но, во всяком случае, оказался здесь
не утром, как рассчитывал Лепихин, а спустя два часа и тем самым
доказывал, что провести его не так-то просто.
  - А куда же вы пропали? - насмешливо спросил Лепихин. - Quel dommage! - О!
- сказал Фальковский, усмешка тронула его губы. - На вас новый костюм.
  - Мой костюм? - спросил Лепихин. - На мне? Он не новый. Этот сюртук я сшил
прошлым летом.
  - Я имею в виду новый мундир поручика, - сказал Фальковский. - Его приняли
в гусары?
  - Quoi done? - Вы можете шутить до поры до времени, - спокойно сказал
Фальковский и повернулся ко мне:- Зачем вы загнали дрожки в соседнюю
деревню?
  - Дрожки? - Я сделал изумленный вид. - Клянусь, я не выходил из усадьбы.
  - Подтверждаю! - сказал Лепихин. - С тех пор, как вы куда-то умчались,
поручик все время на моих глазах.
  - Мсье Леппих, - сказал Фальковский, - ваши странности мне известны. Но
зачем вмешиваться в дела, которые вас не касаются? Поручик Берестов
находится под условным арестом, заявляю это от имени графа Ростопчина. Для
какой цели вы укрываете его у себя и даете другую одежду?
  - Вы с ума сошли! - сказал Лепихин.
  - Сомневаюсь, - сказал Фальковский. - Признаться, мы надеялись, что вы
поможете прояснить личность этого человека. Из частного письма мы узнали,
что вы знакомы. Но оказалось, у вас чуть ли не сговор.
  - Два человека пообедали вместе, у вас уж и сговор, - проворчал Лепихин.
Он явно смеялся над Фальковским. - А что надо прояснять?
  - Я теперь не имею желания продолжать этот разговор, - сухо сказал
Фальковский. - Вас, как я вижу, связывает гораздо больше, чем я ожидал. Я
только хочу предложить поручику вернуться в Москву. Что касается вас, мсье
Леппих, я буду просить полномочий на более серьезный разговор с вами.
  - Забываетесь! - крикнул Лепихин. - Кто вы и кто я? Que diable vous
emporte! - Еще не известно, чем вы заняты, - мрачно сказал Фальковский. -
Поручик, я жду вас внизу через две минуты. Он вышел.
  - Каналья! - дрожа от злости, сказал Лепихин. - Он что-то пронюхал. Я уже
замечал, что в моих чертежах и записках копались. Послушайте, Берестов,
плюньте на эту ищейку! Давайте я выведу вас черным ходом и через сад...
Ах, нет, там наверняка солдаты...
  - А Наташа, - начал было я, - та девушка... Он приложил палец к губам и
показал на дверь.
  - Ничего не знаю! - сказал он громко. - Что касается девушки, увы, не моя
область. - При этом он быстро черкнул на столе записку и сунул мне в
карман доломана.
  - Ну, прощайте, - сказал он, пожимая руку, - жалко, что капитан лишил меня
приятного общества.
  Он проводил меня до двери и жарко шепнул в самое ухо:
  - Вы мне нужны! Не потеряйте записку.
  Фальковский ждал меня у дрожек. Румянец сошел с его щек, лицо приняло
прежнее насмешливое выражение.
  - Капитан, - сказал я, - вы не боитесь, что я могу стукнуть вас чем-нибудь
по голове и укатить бог весть куда в этой таратайке?
  - Второе вы уже пытались совершить, - довольно любезным тоном сказал
Фальковский.
  - Ошибка! - сказал я. - Ваша первая ошибка! Я никуда не уезжал.
  - В таком случае кто же уехал?
  "Э, - подумал я, - не раскусил ты еще Лепихина, раз и думать не можешь,
что он способен на такие штуки".
  - Мой двойник, - сказал я серьезным тоном. - Двойник мой уехал. Я вас
предупреждал, что способен на всякое, в том числе и на раздвоение... А
все-таки? Вдруг на самом деле сбегу?..
  Он промолчал.
  Золотистое небо сгущалось над Россией. Нежно-оранжевым светом наливался
вечерний горизонт. Дрожки катили, покачиваясь.


  2

  До самой Москвы Фальковский молчал. Я тоже не разговаривал, а только
смотрел по сторонам. Впервые я обратил внимание на солдата, который сидел
на козлах. Он как-то особенно сутулился. Надвинутая на самые брови каска и
большие черные усы придавали ему торжественно-мрачный вид.
  - Поедешь на Пречистенку к дому Долгорукова, - сказал Фальковский.
  Солдат не ответил.
  - Ты слышал меня, Федор? - спросил Фальковский.
  - Так точно, - глухо ответил тот, не повернув головы. Мы снова проехали
Каменный мост. Теперь я увидел Кремль на фоне густо-желтого закатного
неба. Его стены и башни казались легкими, чуть ли не прозрачными с
неожиданным то голубым, то розовым оттенком, а зелень холмов и
подступившей к стене насыпи темно-изумрудной, как на раскрашенном лубке.
  Иван Великий, вытянув лебединую шею, врезался в темнеющий небосвод
одиноким перстом. Яркими золотыми точками горели орлы на башнях.
  Справа проплыл дом Пашкова. За черной витой оградой неровным пульсом
вздрагивал фонтан, и одинокий павлин с длинным волочащимся хвостом
неподвижно стоял на взгорье пашковского сада, не то задумавшись, не то
разглядывая панораму Кремля и Замоскворечья.
  Волхонка была пуста. Мелькнул собор, косым рядом пошли деревянные дома. Мы
проехали грязный ручей и круто взяли вверх по Пречистенке.
  Внезапно я сказал:
  - Остановите.
  - Что? - спросил Фальковский. Солдат натянул вожжи.
  - Мне нужно повидать знакомого. Ведь я под условным арестом, не так ли? И
могу еще пользоваться кое-какой свободой?
  Мы стояли перед домом Листова. Крыша его виднелась за углом переулка.
  - Хорошо, - сказал Фальковский.
  Мы въехали во двор. Ворота распахнуты, никто не вышел навстречу. Я
выпрыгнул из дрожек и пошел к дому.
  Уж если Ростопчин знает про Листова, то скрывать нечего. Терять Листова из
виду я не хотел. А кто знает, как развернутся события дальше, куда завезут
меня дрожки Фальковского.
  Я вошел на крыльцо. Вдруг кто-то вскрикнул за моей спиной. Всхрапнули
кони, взвизгнули колеса. Я обернулся и успел увидеть выезжающие, точнее,
выпрыгивающие из ворот дрожки и лежащего на их спинке навзничь, лицом ко
мне, с раскинутыми руками Фальковского.
  Черная треуголка осталась лежать на земле.
  Я постоял, ожидая продолжения внезапного происшествия. Потом вышел за
ворота, оглядел переулок. Никого. Странно. Что произошло? Я поднял
треуголку и обошел дом. И здесь никого.
  - Никодимыч! - крикнул я во дворе. - Никодимыч!
  Где-то залаяла собака, другая ответила, и собачья перекличка огласила
пречистенские дворы.
  Что случилось с Фальковским? Почему так стремительно умчался экипаж? Уж не
хватил ли его какой-нибудь удар? А этот солдат, Федор? Я даже не заметил,
был ли он на козлах.
  Я достал записку Лепихина и в сумеречном свете догорающего заката разобрал:
  "Завтра не позже восьми утра у Красных ворот Зачатьевского монастыря, что
на Остоженке".
  Я задумался. Куда теперь? Ждать Листова? Куда запропастился Никодимыч?
Листов, должно быть, ищет свою невесту. Я также не исключал, что его
задерживает Ростопчин. Пожалуй, нужно побродить по Москве, а потом
вернуться. Но в какую отправиться сторону?
  Я пошел вверх по Пречистенке... Кропоткинская! Я тебя не узнавал, но
внутренним чутьем понимал, что это ты, моя улица. Я знал, что ты сгорела,
сгоришь этим яростным летом двенадцатого года, а потом отстроишься заново,
и я полюблю твои разновысокие особняки, твои переулки и спокойные закаты
над тобой.
  Ни одного дома! Ни одного дома из тех, что будут стоять потом, но все-таки
это ты, без сомнения. Быть может, у каждой улицы с рождения есть душа, а
дома- только одежда, которую можно сменить?
  В некоторых окнах уже выставлены свечки, но их слабый огонь еще не
тревожит коричневатого сумрака. Вдали над подъездом какого-то особняка
горят масляные фонари, там видно движение.
  Я подошел. Длинный двухэтажный дом с арками и колоннами. Неярко горят
высокие полукруглые окна.
  Внезапно я остановился. Не может быть! Дом возле Академии! Неужели? У
Академии художеств, что на Кропоткинской! Вот галереи с обеих сторон,
ажурные балконы. Вот ниши и арки, только сквозные. Потом их, видно,
заделали, остались одни профили. Да, это он! Его стройная осанка, его
многоколонный фасад. Так он сохранится?..
  У этого дома, у Академии художеств, на той далекой во времени
Кропоткинской мы часто встречались с Наташей. Она жила в двух шагах
отсюда. В двух шагах, в полутора веках жила от меня Наташа...

  Вот я перебегаю улицу. Она стоит, прислонившись к стене, с раскрытой
книгой. Я бегу, перебегаю улицу, машина проскальзывает мимо. Из-под
упавшей на глаза пряди она быстрым взглядом ловит меня, откинувшегося от
машины...
  Я подхожу. Она закрывает книгу. Видно, и не читала ее, а так, просто
держала, чтобы не выглядеть праздной на этой бегущей полуденной улице.
  - Опаздываешь? - говорит она. - Никогда не приходишь
вовремя.
  Она торопливо сует книгу в сумку, встряхивает головой, откидывая со лба
веер выгоревших волос, и все ее загорелое лицо оживленно волнуется.
  Мы беремся за руки и переходим улицу. Опять набегает машина. Наташа держит
меня, не отпуская, хотя проскочить еще можно. Я стою недовольный. А она
говорит с укором:
  - Всегда ты бежишь под машины.
  - Но я не бегу под машины!
  - Ты так перебегал улицу, что у меня сердце упало.
  - Вот чепуха! - Я сержусь.
  Она все-таки держит меня, пока не проедет последняя, самая дальняя машина.
  Мы наконец переходим, и вдруг на мгновение я ощущаю себя хрупким, быть
может, дорогим сосудом, который вот так осторожно и тихо несет чья-то
бережная рука. Странное, щемящее чувство...
  Стою зачарованный воспоминанием. В ладони возрождается ощущение ее руки,
маленькой, теплой, обладающей магнетической силой. Неужели все это было?
Июльский полдень, горячий мягкий асфальт, машины, скользящие мимо с липким
шорохом, ее рука в моей и мерный гул огромного города...
  Теперь тишина. Я смотрел на скромные огни масляных фонарей и думал о некой
связи, быть может, единстве двух моих судеб, в каждой из которых лицо
девушки, и лицо этого дома, и множество других смутно знакомых лиц, и,
наконец, этот город, эта земля и небо- все близкое и знакомое, хотя и не
узнанное еще до конца...
  У подъезда стояло несколько экипажей, двери распахнуты. Подкатила еще
коляска, вышли два офицера. Один сказал довольно громко:
  - У князя такой балкон вместо челюсти, что непонятно, зачем ему балконы на
особняке.
  Другой хохотнул, и они скрылись в подъезде.
  Стало быть, это и есть дом Долгорукова по прозвищу "балкон"? Впрочем, я
мог бы догадаться и раньше. Фальковский приказал ехать на Пречистенку, но
только у одного дома на улице чувствовалось оживление. Значит, ужин здесь.
И здесь поджидает меня Ростопчин.
  Я не собирался прятаться. Эмалевый медальон и воспоминания влекли меня в
дом на Пречистенке.
  У дверей встретил лакей в темно-красной ливрее с золотым позументом.
  - Пожалуйте, - сказал он глухим басом.
  - Много народу? - спросил я, снимая фуражку.
  - Какой там. - Он принял фуражку. - Тихий бал-с. Господ сорок от силы-с.
  - А граф Ростопчин?
  - Еще не прибыли, но ожидают-с.
  Я отстегнул ташку и постоял перед огромным зеркалом. Снимают ли ментик?
Судя по спокойствию лакея, который уже занял свой стульчик, нет. Я оглядел
себя. Черный в красных шнурах доломан, алая подкладка ментика, серебряные
эполеты. Лицо усталое, сапоги пыльные.
  Я хотел попросить щетку, но швейцар уже застыл в полудреме. Вздрагивали
седые баки.
  Потоптавшись немного, я стал подниматься по лестнице, выложенной зеленым
ковром. Освещение скудное. Всего по одной свече в деревянных тройниках,
редко повешенных на стене. В нишах притаились статуи.
  Я шел, придумывая, как представиться, и зная, что в домах "допожарной"
Москвы гостей принимали без церемоний, даже незнакомых. Военного мундира
для рекомендации было достаточно.
  Но "прием" превзошел мои ожидания. На меня попросту не обращали внимания.
Я прошел несколько едва освещенных комнат. На диванах курили длинные
трубки, распевали песни. Пробежала горничная в зеленом переднике с большим
фарфоровым чайником на подносе. Проковылял маленький старичок в белых
чулках. Он вскинул голову и уничтожающе посмотрел на меня. Я поклонился.
Быть может, хозяин? Тогда в полутьме я не разглядел его знаменитой челюсти.
  Наконец я попал в залу. Здесь посветлей. Оранжевые шторы, портреты на
мраморных стенах, скользкий мозаичный пол, в глубине сцена для музыкантов.
Две люстры озаряли гроздьями свеч.
  Горстками стояли несколько человек, все больше пожилые. В одном углу
бело-розовым букетом собрались дамы. Там смеялись.
  Я сделал несколько шагов, туда, сюда. На меня покосились, но разговор
продолжался.
  - Да-с! - говорил кто-то в темном сюртуке. - Только постное! Когда
отечество горит, сладости в рот не лезут!
  - Да бросьте вы, батюшка, - отмахнулся другой. - Горит, горит! Не в кухне
же у вас подгорает, ешьте себе на здоровье.
  - Бахметьев обед с семи до пяти блюд убавил.
  - Лучше бы ополченцев нарядил.
  - Если Москву оставлять, дом свой подожгу, знайте! - громче всех говорил
"темный сюртук".
  - Да откуда вы, батюшка, такой патриот взялись?
  - Я не успокоюсь, пока не искупаюсь в крови французов! - распалялся
"сюртук".
  От бело-розового букета отделился офицер в белом кавалергардском мундире и
быстро пошел ко мне.
  - Да! - сказал он. - Вы здесь! Наверное, графа ждете?
  Я узнал адъютанта Ростопчина. Только выглядел он сейчас веселым и юным, не
то что в приемной. Он разглядывал меня с легким удивлением и как бы
удовольствием.
  - Да вы, оказывается, гусар! Какого полка, не пойму?
  - Особого, - сказал я с шутливой серьезностью. - Даже не спрашивайте.
  - Вы правы, столько полков сейчас новых, я уж запутался. Пойдемте,
познакомлю avec des dames charmantes Он быстро и доверительно описывал
достоинства и недостатки знакомых дам, а я только мог заключить, что
Ростопчин не посвятил его в свои замыслы. Больше того, адъютант, видимо,
считал, что граф проявил ко мне особое расположение. Иначе почему он так
охотно взялся за мою опеку?
  - Это лучшее, что осталось, - говорил адъютант. - Так сказать fine fleur
Мы подошли.
  - Поручик Берестов, рыцарь легкой кавалерии! - провозгласил адъютант. -
Между прочим, особого полка!
  - Какого же? - спросила темноволосая девушка в розовом платье туникой.

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг