С падения Рима? С постройки первого зиккурата в Шумере, с чего?
Это произошло - я родился.
И я сделал свой выбор.
Судьба. Мир. История. Какие ветхие тоги...
Я помню лицо и очки, запотевшие от тепла и забрызганные мелкими, косыми
штрихами дождя,- на улице моросило,- и горела бумага, я передал конверт, в
нём были листы текста и документы, зыбь дрожащих ветвей, слуховая трубка
телефона, женское лицо, размытое, бледное, и красные, как от лука, глаза,-
мокрая с улицы.
- Это убьёт его. Я знаю, вам поручили это, но вы не должны этого делать.
- Вам не следовало знать об этом, мадам, но раз уж вы знаете, вам
следовало придти сюда с пистолетом и пристрелить меня.
Я не слышал в себе никакой жалости, мне хотелось смеяться. Я сам не мог
объяснить себе, что я нашёл во всём этом смешного, и было неловко от того,
что мне хотелось смеяться, а я сдерживал себя, дабы соблюсти приличия.
И я спросил Леди, почему это так странно?
- Тебе не следовала впускать её,- сказала мне Леди.- Отчаявшаяся женщина
не контролирует себя.
"Мой муж..."- всхлипнула женщина, пропитанная сыростью улицы, и кусала
губы, а я был один в пустой комнате, и передо мной лежал включенный
диктофон, и я говорил, представляя, что отвечаю ей: "Всякое лицемерие
отвратительно. Всякая жалость есть проекция единственной жалости, которую
человек способен испытывать искренне - жалости к самому себе. Избавься от
жалости к себе, и ты избавишься от жалости к людям".
Я протянул сигарету к пепельнице, но столбик праха сорвался и упал на
решётку микрофона, и я нажал на клавишу, а Леди сказала: "Она приходила
сюда? Тебе не следовало впускать её".
А потом я сказал: "Он застрелился".
- Видишь, как мало весила его жизнь,- сказала Леди.
Я сказал: "На завтра обещали снег".
- Наконец-то,- вздохнула Леди.
8
Я стоял у ограды парка. Я чувствовал, что промерзаю насквозь, но мне даже
нравилось мёрзнуть, и не хотелось уходить.
Он появился из-за серой глыбы умершего фонтана и шёл, направляясь ко мне,
через пустынную площадь. На нём была чёрная мантия.
Приблизившись, он остановился. Я поклонился ему, и он ответил мне
поклоном.
Мы стали разговаривать.
И он сказал мне: "Нет ничего, что было бы хорошо само по себе, и нет
ничего, что было
бы само по себе плохо".
А я сказал: "Однажды я пытался представить, каким будет мир, когда в нём
не станет
меня. Я спрятался за колонной и, оглядевшись по сторонам, подумал: "Вот
я исчез, а всё осталось таким же - галерея, мрамор, голубые огни, ночь".
Всё было так же совершенно".
И он сказал: "Нельзя представить мир без себя, потому что тогда он
лишится смысла, а
разум противится абсурду. Так нет цвета, когда нет зрения, есть лишь
бессмысленность электромагнитных колебаний различной частоты".
Я сказал: "Так значит, не существует правил, единых для всех?"
И он сказал: "Попробуй найти их своим разумом".
Я сказал: "Это ни к чему не приведёт. Многие пытались, но тщетно, они не
могли
убедить даже самих себя".
И он сказал: "Потому что у них было мало силы".
А я сказал: "Это всё равно, как если бы они их придумали, вместо того
чтобы искать и найти".
И он сказал: "Иногда это одно и то же. Нет ничего вне воли, ты сам
определяешь быть
одним делам добрыми, а другим - злыми. Так мать за один и тот же
поступок может выбранить ребёнка, а может приласкать, в зависимости от
настроения. Ты всегда презирал лицемерие, скажешь ли ты, что я не прав?"
И я сказал: "Каждый хотел бы, чтобы добродетельны были остальные, но для
себя
предпочёл бы большую свободу".
И он сказал: "Постольку, поскольку всякий человек отделяет себя от мира,
ему не
подвластного. Тот, кто властвует в мире, творит закон, основа которого -
сила. Ты можешь склониться перед тем, кто сильнее тебя, или возвыситься
над ним, и тогда он скажет: "Это благо, а это грех",- исполняя твою
волю".
Я сказал: "Как я могу сказать о своём желании: "Оно моё",- когда не знаю,
исполняю ли
я свою волю, или служу чужой, ведь когда раб послушен воле своего
господина, желание властвовать в нём заменяется желанием служить, и он
не чувствует себя несчастным, и даже рабом. Так кто же я, раб или
господин?"
И он сказал: "Вот главный вопрос жизни, но жизнь сама - ответ. Ведь жизнь
есть
воплощённая воля. Не жизнь и смерть, а воля и её отсутствие. Убей того, в
ком ты подозреваешь господина, мёртвый он не сможет повелевать. Убей
его в своём сознании, и ты избавишься от подозрения, что служишь его
воле. Убей его, если не можешь представить, что он мёртв".
И я сказал: "Так значит, вполне повелевать можно лишь мёртвыми! Когда все
в мире
мертвы, и ты единственный, кто наделён волей, а значит, жизнью, и вокруг
тебя мертвецы, предназначенные служить тебе..."
И он сказал: "Ты всегда знал это".
И я сказал: "Я всегда искал жизнь. Я знал, что жизни должно быть больше".
И он сказал: "Мир предназначил тебе роль мертвеца, и ты бежал от него -
это был бег от
смерти".
И я сказал: "Да".
Он сказал: "Ты бежал, потому что ты был слабым и не умел властвовать".
И я сказал: "Я бежал, чтобы не чувствовать страх, потому что страх
означает смерть, а я искал вечной жизни. Но я всегда возвращался".
И он сказал: "Нет, потому что ты никогда не уходил, а лишь засыпал на
время. И всегда
просыпался и называл это возвращением".
И я молчал.
И он сказал: "Тебе некуда бежать больше, и если ты уснёшь теперь, ты
умрёшь".
А потом я увидел Леди.
И она сказала: "Почему ты здесь? Ты же совсем замёрз!"
И я сказал: "Он был здесь. Только что. И теперь он во мне".
- Кто?- спросила она.
Он всегда был во мне.
Я всегда бежал, Леди. Даже когда изгонял из себя чудовище, я бежал от
него.
Когда я вошёл в распахнутую комнату, а ветер терзал её как пёс, который
обгладывает кость с последними следами мяса на ней, а она уже мёртвая,
пустая, но ему не даёт покоя даже запах жизни, там, на кровати, накрытое
простынёй, лежало тело, и холод отнимал у него последнее дыхание тепла, я
понял, что эта смерть предназначалась мне.
Я должен был уехать.
Я был накрашен не хуже Элизабет Тейлор, когда мы стояли на пирсе и вот
так же смотрели в глаза друг другу, во мне невозможно было узнать мужчину.
И Каролина сказала: "Я подумала, что ты девушка".
Я больше не мёрзну, Леди, посмотри. Что ты сделала с моим страхом? Я
больше не боюсь тепла.
Прости меня, я был глупым. Ребёнком и, наверное, злым.
У меня никогда не было того, чего мне хотелось. Или просто не хотелось
того, что было. Я всегда был в плену обстоятельств, необходимости,
условностей, наконец, в плену своей слабости, и всегда был не там, где я
должен был быть, чтобы жить своей, настоящей жизнью. А тут вдруг захотелось,
так захотелось на море, и что-то произошло со мной, как будто что-то
сломалось, какой-то замок, и двери открылись.
Мне говорили: "Куда ты поедешь! Февраль ведь". А мне даже радостно было,
что они не понимают. Так бывает ранней, ранней весной, предчувствие жизни.
Они не знали об этом, а я знал, и это была моя тайна.
Время моей тюрьмы истекло, я был свободен, и было радостно - этот мир
остался тем, кто останется в нём, я вырвался из него...
Но у меня совсем не было денег.
А без них - ничего. Ничего нельзя, с места не тронешься без них, ничего
без них не сделаешь, как ни изворачивайся, без них ты даже не можешь взять
того, что твоё, ты покойник!
Я позвонил ей из общежития.
Она сказала: "Привет",- мы иногда перезванивались, но встречались редко,
она мне не нравилась. Такая заученная-переученная, вечно озабоченная.
Гипатия Синий Чулок, тема для диссертации.
Она сказала: "Привет".
А я сказал: "Может быть, встретимся?"
- Ой, я так занята сейчас. Правда.
- Ты всегда занята. Могла бы и не
повторяться.
- С этой сессией я с ума сойду, точно.
Она завалила теорию поля,- такая - Тогда завтра.
муть. А не сдашь этот зачёт, к сессии - Нет, завтра тоже. Я в ужасе.
Смотрю
не допустят. Вот её и не допустили. в книгу и ни! че! го! не могу понять.
Пришлось работать в каникулы. Как сдавать буду...
- Я очень прошу тебя.
- Ну...
- Я очень прошу.
- Ну... ладно... А почему так срочно?
Тринадцатого января мы виделись с - Давно не виделись.
ней в последний раз перед этим. Я - Ладно. В среду, может быть...
сделал безуспешную попытку влить Приезжай ко мне, заодно объяснишь
в неё хоть немного вина, хотелось мне тут одну вещь...
расслабиться. Она обиделась и ушла. - Лучше приезжай ты. Я тебя встречу.
Я
Потом я позвонил ей, и мы помирились. позвоню во вторник, и мы
договоримся, во
сколько точно.
- Ой...
- Ты сказала, ладно.
- Ну, хорошо. Ладно.
- Значит, до вторника?
- Да, до вторника.
Я повесил трубку.
Было второе февраля.
Я подумал, что всё ещё может сорваться, если она не придёт. Она могла не
придти.
Но она пришла.
Мы сели пить чай,- я купил миндальных пирожных,- разговор как-то не
клеился, я то и дело умолкал, и тогда наступали долгие паузы, но потом стало
вдруг легче, я разговорился, даже шутил... она смеялась... что-то
рассказывала мне, я слушал, смеялся... Наконец, вечер кончился.
Она посмотрела на часы и сказала: "Мне пора".
А я сказал: "Метро уже закрыли".
Я ушёл ночевать в другую комнату, у меня был ключ,- почти все разъехались
на каникулы, комнаты пустовали.
Я вскрыл бутылку водки, налил в стакан. Выпил.
В дверь постучали.
"Открыто".
Он вошёл. Посмотрел на меня.
Я кивнул.
Он достал из кармана деньги. Положил на стол.
Я выложил на стол ключ.
Он взял ключ и вышел.
Я взял бутылку и налил себе снова. Выпил.
....................................................................
...Как их много, сколько их... Что это? Ну-ка. Портвейн. Нет, не надо
мне. Ладно уж, лей, раз начал. Обними меня, сделай мне хорошо, лапочка...
Куда льёшь! Этой-то дряни не надо! Кто они такие. Кто они все такие, что им
надо! Музыку надо включить, говорю! Эй там, на другой стороне! Музыку
включите! Холма. Машина наслаждения. Казанова... puella bona. Ну что там?
Включают. Орут через стол. Нет, другое что-нибудь! Что там, нет, что ли?
"...пожарные едут домой, им нечего делать здесь..."
Давай, давай, оставь!
"...развяжите мне руки..."
Ночь же, все спят. А правда! Смотрите! Не видел, что ли, ни разу? Обои не
могли наклеить! Убожество... Вокруг спят, поди, а мы орём как...
Блаженство... блажь женства... не женского лона блажь...
"...зверь в поисках тепла!.."
Ну и рожи! Ржут.
"...капитана..."
"...Африка..."
...........................................................
Она лежала под простынёй и не двигалась. Я подумал, что она мёртвая, даже
похолодело всё,- я дал ей клофелин, но не был уверен, что не переборщил с
дозой. Я дотронулся до неё. Она лежала как кукла.
Окно было открыто настежь.
Дверь тоже.
Я огляделся.
Она лежала как неживая. Потом я подошёл к окну и закрыл его.
Я обернулся.
.........................................................
" Ты очень переживал?"
"Я... не знаю... Да. Но, странно, я не раскаивался".
"У тебя просто не было другого выхода, ты ведь искал его",- сказала
Каролина.
"Да, но у меня был телефон, который стоил пятнадцать баксов за ночь,- это
к примеру..."
Она вздрогнула. Что?
"И ведь я даже не знаю, сколько их было. Ведь, наверняка, кто-нибудь не
заплатил!"
"Подожди. Почему пятнадцать?"
"Что? Да какая разница, это я так, к примеру..."
"Объясни мне, почему пятнадцать".
Я посмотрел на неё.
"Ну, как-то раз зашёл в кафе, а там, оказывается, собираются..."
Она мрачно кивнула.
"Я не знал этого. Сел за столик".
"Не знал?"
"Конечно, не знал. Зачем мне это?"
"И... что же?"
"Подсел какой-то тип, довольно приятный. Заговорил. Стал угощать, всё
нормально, сидим. Беседуем. А потом вдруг... предлагает. Я ему говорю:
"Извини, не могу". Он ничего, никаких претензий: "Всё. Понимаю". А до этого
всё расписывал, как я ему нравлюсь. Дал телефон. Звони, говорит, в любое
время..."
"Это хорошо, что он деньги предложил".
"Да? А ты откуда знаешь?"
"Это значит, что он сразу же понял, что ты не из этих. Подумал, что тебе
просто деньги нужны".
"Я, честно, не знал".
"Ну конечно, я верю тебе. Ты не помнишь этот телефон?"
"Да я в него не заглядывал даже. И вообще, я его выбросил".
"Ну и правильно".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг