Она засмеялась, как будто подловила меня на несообразности. Впрочем,
так оно и было.
Я сам не мог объяснить, отчего я так упрямлюсь. Наконец, я понял, что
веду себя просто возмутительно.
- Ладно, - сказал я. - Если ты так хочешь, останемся здесь. Но
питаться будем в городе. Подожди меня минутку.
И я договорился о комнате. А когда вышел к Элиссе, она сказала:
"Только две комнаты, ладно?"
- Конечно, - сказал я (хотя только что договорился об одной). -
Подожди меня ещё немножко, о'кей?
И я вернулся с извинениями и сказал, что ошибся, и сам не знаю,
сколько нам понадобится комнат, а потом вышел к Элиссе и сказал: "Ну,
пойдём. Сама выберешь, что тебе больше понравится".
Мне вовсе не хотелось снова идти извиняться. А в том, что мне не
придётся этого делать, я вовсе не был уверен. С Элиссой творилось что-то
непонятное. Ей нужна была большая комната, чтобы было где пировать. Ей
нужна была ещё и маленькая комната, чтобы было где переодеваться. Ей нужны
были наряды. Ей нужна была ещё одна комната, чтобы было где спать и
читать. Ей нужна была музыка, и я купил для неё проигрыватель и кучу
пластинок, хотя всё это было у нас дома, в Вавилоне. Она хотела, чтобы у
нас всегда было шампанское, и я купил целый ящик, но она заявила, что
этого будет мало. Я не спорил с ней.
Прихотям её не было конца. Её изобретательность приводила меня в
восторг.
Сначала я просто глупо удивлялся. И только когда мы гуляли с ней по
парку, и она взбежала на мостик и позвала меня, а когда я подошёл,
сказала: "Теперь видишь, как хорошо, что мы остались? Посмотри!" - я
понял, что не видел всего этого раньше. О чём же я рассказывал ей?
И, потрясённый, я понял, что здесь она дома.
И я приехал сюда к ней.
Как же я не видел, не знал этого раньше!
Была ночь. Деревья. И звёзды. Фонари, галерея, ступени, окна в
вычурных рамах. Она говорила, и в голосе её был смех. Она звала меня, и
поражённый, на каждом шагу открывал я новый для меня мир. А ведь я мнил,
что знаю его, как никто другой - любимый из моих дворцов...
Между тем, денежная сумма, которой я располагал, оказалась явно
недостаточной. Да и много ли я мог отложить на поездку? Ведь я не турецкий
султан, и мой папа не турецкий султан, и деньги никогда не проливались
надо мной дождём.
В то время я занимался строительными подрядами. Я был посредником
между заказчиком и бригадиром. С первого я получал деньги, второму платил
- разница в мою пользу. Строили много, - не так много, как теперь, но всё
же, - и зачастую беспорядочно; студенты, которые записывались в
стройотряды, даже не знали, сколько денег заплатил заказчик за
строительство объекта, и, вообще, кто заказчик, кому всё это нужно... Я
нёс полную ответственность за конечный результат строительства, но дело
было на мази, кругом были все свои люди, и сбоев почти не случалось.
Приходилось, конечно, время от времени наведываться на стройку, изображать
из себя начальника... Каникулы кончились, но желающих подработать не
убавилось. На жизнь денег хватало, и даже с лихвой, но ничего подобного
тому, что происходило теперь, в эту нашу поездку, я не предполагал, и ни
на что подобное не рассчитывал.
Втайне от Элиссы я послал телеграмму своему другу, - да, да, тому
самому, - и предложил ему двадцать процентов в месяц. Сроком на месяц, или
как получится.
Он откликнулся почти сразу же. Выслал деньги. Довольно большую сумму.
Конечно, мне предстояло их каким-то образом отдавать, но в тот момент
меня это не тревожило.
Получив деньги, я полностью умиротворился.
..........
Она стояла на галерее Камерона, и мне захотелось крикнуть: "Вот оно!"
Всё только так и должно быть, только так, навсегда! Только так... Я едва
не заплакал.
А потом нагрянула эта толпа туристов, увешанных лупоглазыми камерами
и лопотавших на каком-то непонятном, из вымирающих, языке.
Элисса подошла ко мне и, взяв меня за руку, увела к озеру.
И мы сидели на скамейке, и поодаль была статуя императора Нервы.
И я сказал: "Это было лучшее из времён. Прекраснейшее, нежнейшее из
времён".
- Но для чего тогда появилось всё это, откуда? - она кивнула в
сторону толпы.
- Наверное, для того, чтобы мы научились видеть сквозь камень, -
сказал я, наблюдая, как ветер беспокойно мнёт складки золота парка. - И
подобно Моисею умели освободить таящийся под ним родник.
- Зачем нам это? - спросила она.
- Мы же не ангелы. Что-то таится в нас самих?
"Чтобы мы научились умываться грязной водой", - как сказал бы Ницше.
Посмотри, вон он высунулся из воды, ой, сейчас что-то скажет!
................
- Разве это Нерва? - спрашивает она, ещё не остыв от смеха.
- Нет, конечно. Но так написано.
- И они тебе совсем не мешают? - спросила Элисса. Она опять вспомнила об
этой толпе на галерее, ну что ты будешь делать.
- Нет, - сказал я. - К тому же я могу избавить тебя от них в любую минуту.
- Прошу вас, сударь, сделайте это.
Я поцеловал ей руку. Потом поднялся и направился вверх по ступеням.
Встав перед толпой, я раскинул руки и вежливо но настойчиво стал
повторять: "Матушка устала. Почивать легла. Устала. Очень прошу вас придти
в другое время. Приёма не будет. Государыня почивать легла".
Некоторые смутились и стали топтаться на месте, другие стали смеяться, а
кто-то навёл на меня фотоаппарат и щёлкнул затвором.
Я посуровел.
- Немедленно засветите плёнку!
Толпа притихла.
- Засветите плёнку немедленно, - повторил я, теряя терпение. - А ну дайте
сюда!
Толпа обратилась в бегство.
Площадка опустела. Очень стремительно это произошло, я даже пожалел, что
не успел произнести свою коронную фразу: "Пройдёмте, гражданин". Обычно у
меня это очень хорошо получается.
Однако вскоре пятеро смельчаков вернулись. Под предводительством
девушки, в которой легко было узнать гида. Хорошая, славная девушка. Она
подошла ко мне и деловито поинтересовалась, кто я такой.
Я сказал ей на ушко. Она слушала, а потом отвернулась от своих спутников
и тихонько рассмеялась.
- Хорошо, - сказала она. - Ладно.
Я отпустил её пальцы. Она вернулась к своим подопечным и сообщила им
что-то такое, после чего они испуганно воззрились на меня и без дальнейших
возражений покинули пределы видимости.
Я вернулся к Элиссе.
- Вот и всё, - сказал я.
- Даже Скарамуш не сделал бы этого лучше, - сказала она.
.......................
От биения твоего сердца содрогается небо, и падают звёзды, и дети
загадывают желания, глядя на них, и родники тихонько смеются во сне. Им
снится дворец любви твоей. Дети земли и неба, они грезят о твоём дворце,
Королева, где прикосновения твоих туфель дрожью озноба пронизывают мрамор
парадной лестницы.
Твой голос летит дальше на крыльях звука и света, дальше по телеграфу
ночных фонарей всех городов, и ветер бережно держит его в ладонях, горячее
чудо любви.
Я слышал его и спрашивал себя: "Чей это голос? Голос ли это?"
Я не знал тебя раньше.
Я прочитал множество книг, но в них не нашёл тебя, и многих женщин видел,
но не было среди них тебя, и во многих домах бывал, но не встретил тебя в
них.
Я не знал тебя прежде.
Птицы летят от рук менестрелей и пьют вино из золотого кубка, который
держит в руке Король, их глаза начинают блестеть, они изливают песни, и
огни канделябров танцуют.
Чёрная мушка на белилах лица над верхней губой, улыбка любезности. Любви?
Мне красиво. Ягуары слизывают кровь с королевской мантии.
- Вы очень милы.
Мне красиво.
Я был среди шлейфов и пожатий пальцев, надушенных платков и драгоценных
колье, и ночь была где-то далеко, или её не было вовсе. Мне было тепло, и
я не думал о холоде, мне было красиво.
Сгорбленные деревья садов сторожили безмолвие, в зеркалах были скрипки,
подёргивания смычков, траурно прильнувшие к округлости дерева лица.
Бледные лица, и в руке короля был кубок, и птицы пили вино.
Мне улыбались фрейлины, и было что-то ещё, но я не различал очертаний
изысканной лени. Ночь потянулась ко мне.
Я почувствовал её. Услышал?
Откуда-то повеяло голосом, и я отозвался ему.
Я вышел за бронзовые ворота, и ворота захлопнулись, и я остался один. Я
шёл дальше в гулкую соборную жуть, и холодная ясность ветра пугала меня.
Последние всполохи малинового света погасили за моей спиной, разорванная
когтями вселенского сквозняка мантия.
И была ночь и похоронное шествие плачущих крыльями птиц, они были
невидимы во тьме, несчастные.
Я не знал, куда мне идти, и откуда звучит голос, а холод выжигал мой
мозг, мою душу, я был близок к отчаянию, я кричал, и плач эхом вторил
моему крику.
Я узнал, что такое ужас.
И когда я увидел эту землянку, теплившуюся мутным воспалённым светом, я
издал вопль восторга. Укрыв меня от чудовища страха, она стала для меня
самой жизнью, грубая и неопрятная, убогая и вечно больная, я видел её
сквозь пелену горячки. Я метался в бреду, и незрячие глаза сжигали мои
глазницы.
Мы должны быть снисходительны к близким, но покорность отупляет, я узнал
и это.
И была ночь, и я вновь вошёл в неё.
Дважды входил я в дом, где жила Смерть.
Какие неземные сокровища могла ты обещать мне! Какую нечеловеческую
любовь? Я доверил тебе всё, чем я был, и отринул всё, чем владел. Мессия
обещал воздать стократно, но тебе я поверил без слов, без посулов...
Какое наслаждение могло быть наградой тому, кто дважды спускался за ним в
Аид!
Я сказал, что не знал тебя прежде. Неправда!
- - Я всегда знал тебя.
.......................
На казнь Марии Антуанетты
Я видел, как кричали о равенстве на площадях и улицах, и рушили, не
разбирая,
дворцы и храмы,
приюты,
тюрьмы,
город был растоптан, его не стало. Была пустыня,
посреди неё разыгрывали нищие пикник, и поедали ил, и запивали грязью,
а вокруг непогребёнными лежали тела амуров, и над кострами влачился дым.
Чёрный кот тоски точит свои когти о моё розовое сердце.
....
Ветер рвёт в клочья небо, и рваные лоскуты летят, чёрные над чёрной
землёй, над отшлифованным камнем, седым от соли; вот мимо катится
мраморная голова, её глазницы пусты пустотой смерти. Где храм этого бога,
где песни его жрецов? Ветер погасил огни алтарей, задул светильники и рвёт
в клочья небо, не даёт богам укрыться, и снежным бураном закружились
звёзды, дальше, всё дальше они, а ветер подхватил уже само солнце и гонит
его прочь от чёрной земли, от синих площадок для игры в гольф. Пали ниц
леса, и камыши не укроют птиц, кричат птицы, плачут как дети, и хватает их
ветер, швыряет в моторы самолётов, и падают самолеты, огнём опаляют окна
домов-крепостей, и затворяет город ворота и, осаждённый, становится сам
себе тюрьмой.
На сцене ночь.
Но что это!.. Неужели ещё остался огонь, и не весь он похищен?
- - Чья это тень?
- Можно ли упрекать кого-либо в том, что он порочен? Кто из нас лишён
пороков совершенно?
- Да. Но власть позволяет одним людям приносить других в жертву своим
порокам.
.......................
Я оказался в несколько неловком положении и вынужден это признать. Я
никогда бы не объявил войну монархии. "Успешная война"! Придумайте более
вздорное словосочетание, и я подарю вам свою знаменитую улыбку. Нет, я
никогда бы не объявил войну власти, но мне этого мало. Я хочу мира, а
значит, союза. И снова и снова пытаюсь примириться с ней, но всегда
тщетно. И каждый раз мне приходиться делать выбор: откреститься от власти
или сделаться лицемером.
Я люблю роскошь. Ее любила и Сапфо. И во дворцах я чувствую себя дома, и
знаю, что Аристипп был прав. И так хорошо понимаю Вольтера.
Меня очаровывает Екатерининский дворец, здесь мне было бы легко пасть на
колени перед Императрицей, но... Я слишком о многом помню?
Мне не хочется быть лицемером.
Но вот что странно - когда появляешься ты, все вопросы, терзавшие меня,
сами собой исчезают. Ты ничего не делаешь особенного, ничего не
доказываешь, не объясняешь, не осыпаешь меня доводами, нет. Ты просто
ставишь пластинку Телеманна и зажигаешь свечи, и улыбаешься, и идёшь ко
мне. И я падаю на колени и плачу от счастья.
Я люблю тебя.
"Любовь" - разве это слово что-нибудь объясняет? Когда ты со мной, я всё
понимаю, но ничего не могу объяснить, и это так странно. И мне не хочется
объяснений.
Почему это так, Элисса?
...................
- Мы духовная аристократия, новая аристократия, вельможи в одеждах
двадцатого века.
- А что это значит, новая?
- Время как пожар - уничтожает всё жалкое, сиюминутное, и оставляет лишь
вечное. Сокровенное, непреходящее... самую суть вещей. Что значит, новая?
- Я понимаю, что значит "новая". Но чем она отличается от старой?
- По существу, ничем. Что такое аристократия? Оставим в стороне провинцию
с её баронами-свинопасами, хиреющими от скуки и тупеющими от каждодневного
пьянства в компании конюхов и деревенских шлюх.
- И что же останется?
- Вельможи. Придворные, подлинная аристократия.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг