- Да. Я понимаю, да. И всё-таки подумайте. У вас остаётся моя визитная
карточка, я дал вам. Там есть телефон. Позвоните мне. Слышите? Теперь. Как
мне вас найти.
Он выжидающе смотрит на меня.
Я молчу.
Он понимающе кивает.
- Так. Ладно. У вас есть мой телефон. Вы всегда меня найдёте. Мы можем
работать, вы понимаете, да? Это удача, вы поверьте мне - и для меня, и для
вас. Я буду ждать, слышите? Позвоните.
Он смотрит на часы.
- Я бы хотел, конечно, поговорить ещё с вами, но, я вижу, вы ждёте
кого-то?
- Да, жду.
Он улыбается и протягивает мне руку.
- Ну? Удачи вам.
Мы прощаемся, и он уходит.
Я достаю из кармана белый твёрдый кусочек картона.
Мне приходит в голову мысль.
Я подхожу к седому человеку в добротной кожаной куртке, бросаю в его
деревянный ящик монету и погружаю свой трофей в пачку листков с
предсказаниями.
- Обычно платят за то чтобы взять,- замечает он.
- Значит, мне судьба делать всё не так, как другие,- говорю я.- А
впрочем, считайте это авансом.
Она толкнула дверь и вышла ко мне.
Она вошла под ажурные своды горячей, пахнущей зноем листвы, и вздохом
прокатился ветерок по амфитеатру, как она хороша!
- Ну как?- говорит она, без нужды трогая уложенные локоны.
- То, что нужно.
Я пытаюсь говорить спокойно. Она надевает шляпку, поправляет её, нет,
вот так, чуть набок.
- У тебя нет монетки?- спрашивает она, заметив предсказателя.
Она идёт к нему.
- Ваш кавалер уже заплатил за вас,- сообщает ей дед, показывая на меня.
- Правда?- она оборачивается ко мне.- Как мило...
Зажмурившись, чтобы не подглядывать, она пробегает пальцами по стопке,
пальцы замирают, и в тот же миг, быстро и цепко, она выхватывает листок.
С недоумением разглядывает.
- Посмотри-ка,- она протягивает его мне.- Что это?
Что? Визитная карточка. Я в душе ругаю себя за свою выходку. Она читает
вслух вытесненное свинцом на бумаге имя и задумывается, как будто что-то
припоминая.
- А знаешь...- говорит она.- Я слышала это имя.
Старик улыбается.
Она смотрит на меня. Замечает во мне перемену.
Ты что, расстроен?
Да нет, что ты. Пойдём?
Она идёт. Растерянно вертит в руках карточку. Потом, вдруг разом
решившись, рвёт её на кусочки и вытряхивает из ладошки в урну.
Возвращается ко мне.
- Вот и всё,- она обнимает меня за руку.- Зачем нам нужен ещё кто-то?
- Да,- говорю я.- Зачем? Какие у тебя красивые волосы, Лил!
Нет, правда, хорошо. Да?
Ей приятно.
Сегодня явно благоприятный день для всяческих начинаний. Ветер что ли
переменился?
- Не начать ли и мне артистическую карьеру?
- Прямо сейчас?
- Немедленно,- заявляю я и, подойдя к пожилому господину, мирно
расположившемуся под сенью каштанов дабы немного подремать в тени,
спрашиваю его, не будет ли он так любезен одолжить мне свою шляпу.
- Видите ли, у неё такой классический вид, а я неравнодушен к
классическим атрибутам.
Он не отвечает.
- Я могу взять её у вас в аренду,- поясняю я.
- Пожалуйте,- говорит он тоном потомственного дворецкого. Я благодарю
его.
- Усаживайся, Лил, поудобнее. И разумеется, я взываю к твоей
снисходительности. Не забывай, это моё первое выступление в подобном
амплуа. Можно сказать, дебют.
Я пересекаю улицу, пропустив перед собой мотоцикл, становлюсь так,
чтобы не мешать людям проходить мимо, раскладываю на тротуаре носовой
платок и располагаю на нём шляпу,- всё-таки вещь чужая. Потом я
основательно откашливаюсь и, закончив этим все необходимые приготовления,
затягиваю песенку из репертуара Мадонны.
Для пущего успеха предприятия я подпускаю в голос побольше трагичности.
Лил некоторое время держится, но наконец начинает откровенно
покатываться со смеху, чем сводит на нет весь трагический эффект.
Закончив свой концерт и поблагодарив щедрую публику, я возвращаю шляпу
любезному её владельцу, хранившему на всём протяжении моего выступления
спокойствие, достойное карнакских изваяний.
Часть выручки я отдаю ему в качестве платы за аренду - договор есть
договор.
После этого я направляюсь к Лил с твёрдым намерением отчитать её.
- Не понимаю, что ты нашла в этом весёлого. Я выбирал самые несмешные
песни.
Она делает извиняющееся лицо.
- Ты с таким чувством пел... Прости, я не хотела. Ты молодец.
Она опять начинает давиться смехом. Ну что тут будешь делать, если в
человеке нет ни грамма серьёзности.
- Что нам с этим делать?- размышляю я вслух, пересчитав деньги.
- А ты даже кое-что заработал,- говорит она с лёгким удивлением.
- Видишь, мне тоже платят деньги.
Я же говорил, сегодня благоприятный день. И народ в этом городе чуткий
и отзывчивый.
- А кто говорил...
- Всё!
Я бросаю жетончик в щель автомата, дёргаю за ручку - дзынь! Очень
просто.
Следующий - дзынь!
Дзынь!
Мы встретились с Лидой на променаде у моря. Они поцеловались и стали
разговаривать, словно бы не замечая моего присутствия. Все мои попытки
принять участие в их разговоре окончились полной неудачей. Наконец, когда
Лида обмолвилась обо мне в третьем лице, я не выдержал: "Милые леди, я
вам, случайно, не мешаю?"
Мой вопрос остался без ответа, и я ушёл.
Дзынь!
Должен же он раскошелиться, наконец!
- Ну что, выиграл что-нибудь?- спрашивает Лил.
- Всё проиграл?- говорит Лида.
- Ничего не потерять - значит, уже выиграть,- веско заявляю я.
Лида говорит: "Ну что ж, тебе виднее".
- А давайте сфотографируемся все втроём,- предлагает Лил.
Фотограф, навострив уши, издаёт призывную улыбку. Я отворачиваюсь.
- Идите вдвоём.
- Почему?- удивляется Лида.
- Я не люблю фотографий. Всё когда-нибудь становится прошлым, а я не
люблю гербарии.
- Какой ты умный,- качает она головой.
- Да,- скромно говорю я.- Но, увы, это редко помогает.
- Помогает в чём?- спрашивает она.
- Это не мешает иногда совершать глупости.
- Вот как?
- Да,- говорю я.- Когда в поезде тебе на голову падает чемодан, он не
спрашивает тебя, знаешь ли ты что-нибудь о силе инерции.
- Но можно уйти из-под него,- возражает она.
- Не уверен.
- Хватит, хватит, хватит,- вмешивается Лил.- Сейчас он втянет тебя в
дебри. Не поддавайся ему,- говорит она Лиде.
Лида просяще смотрит на меня.
- Мне бы хотелось, чтобы мы были втроём,- говорит она.
Я колеблюсь.
- Ладно,- наконец, сдаюсь я.- Быть любезным - тоже удовольствие.
- Только давайте быстрее!- торопит нас Лил.- А то стемнеет скоро. Будем
похожи на привидений.
Фотограф возится со своим аппаратом, торопливо производя невидимые
манипуляции. Свет в глаза. Заходящее над морем солнце.
...........................
И я подумал, что лето кончается и кончилось уже, и скоро осень, ведь
так бывает осенью, бархатный сезон. Так просторно, когда всё сверкает от
солнца, улицы, проспекты, стекло, и можно дышать, дышать, так много
воздуха, что его, кажется, нет совсем. Так много места для света. Как в
комнате, когда в неё впускают день, но комната не может вместить столько
простора, ни одна комната не может вместить столько света, и кажется,
стены стали прозрачны, и нет комнат, коридоров, улиц, нет того, что
внутри, и того, что снаружи, только свет, сверкающий, прохладный.
Пространство. Зеркала стёкол.
Так бывает, когда начинается осень. И ещё на закате. Как сейчас.
Когда всё замерло, сама невесомость, и вот, затаить дыхание и замереть
так, тебя нет уже, и нет ничего, что не ты. И щемит сердце.
Но что-то уже тянет тебя назад, в комнату, и ты не хочешь
оборачиваться, но уже обернулся, и поздно знать, что там ничего нет. Ты
уже обернулся.
Лида.
Я боюсь потревожить её, грубо ворваться в этот хрусталь, его холод и
чистоту, его свет.
И уже не могу не сделать этого.
Она встрепенётся, скажет: "Что?"
И отвернётся, застигнутая врасплох, может быть, закусит губу. Станет
мучительно собираться с мыслями, её губы робко станут нащупывать улыбку,
неуверенно, ей нужно будет ответить. Она скажет: "Что?"
Но я должен.
Прости.
- Ты сказала ей о нас?
- Нет.
Она не пошевелилась. Она сказала: "Нет. Но она знает".
Закат. Пустая комната с открытым окном. Занавески, зеркало, шезлонг.
Розовое в окне небо.
Вдалеке просёлочная дорога, изгородь со стороны поля, крошечная фигурка
велосипедиста.
Сумерки.
9
- Где ты в последние дни пропадаешь всё время?
Я не спрашивал тебя до сих пор, но как-то...
- Тебе же это неинтересно.
- Ну почему же...
- Ты же знаешь, мне предстоит путешествие.
- Тебе?
- Нам. Нет, не с тобой.
- Надеюсь, не кругосветное?
- Я же говорила тебе, мы уезжаем на гастроли.
- Ах да, я и забыл. Ваш обожаемый Монпасье вознамерился, ни много ни
мало, покорить всё побережье - все сто пятьдесят два километра!
Она разжигает камфорку.
- Да никакой он не обожаемый. Кофе будешь?
- Да.
- И потом, что в этом плохого?
- Ничего. Только зачем называть это гастролями?
- Он это так и не называет. Это я говорю, гастроли.
- И ради этого нужно жить в гостиницах?
- А почему бы и нет?- пожав плечами, говорит она.- Главное, чтобы
весело было.
- Немного же вы заработаете.
- А разве это так важно?- говорит она.
- И когда вы уезжаете?
- На днях. Ты не видел мой халат?
- Он в комнате, на стуле. Но сегодня ты больше не уходишь?
- Нет. Помоги.
Я расстёгиваю крючки на платье.
- Последи за кофе.
За окном детские голоса. Вода в джезве, закипая, начинает тихонько
шуметь.
Клеёнка на столе.
Подоконник, и дальше тень.
Я снимаю кофе с огня и, помешав его ложечкой, разливаю по чашкам.
Она выходит из ванной, закалывая волосы. Целует меня и усаживается за
стол.
- Фу. Ну и умаялась я. Такая жара.
Я открываю холодильник. Закрываю его.
- Сливки кончились.
- Ничего, выпью чёрный.
- Съешь что-нибудь?
- Не хочу.
- Ну что ж. Хоть один вечер побудем вместе, вдвоём.
Недвижность листвы. Дуновение запаха её духов, такое слабое.
- Тит Сестерций жил в небольшом городке на берегу Миссисипи. Он был
влюблён в одну девушку, долго и безуспешно добиваясь взаимности. И вот,
однажды, наконец, он услышал от неё слова, которые чуть не разорвали его
сердце переполнившим его восторгом. Она шепнула ему: "Сегодня ночью".
Можешь представить себе его состояние. Он не мог найти себе места, он
метался по комнате, не в состоянии думать ни о чём другом, а день, между
тем, не торопился уходить, медленно, мучительно медленно клонился он к
вечеру. Но вот уже небо окрасилось закатом, теперь немного, совсем
немного! Ему сделалось тесно в стенах его дома, он выбежал на воздух и,
бесцельно бродя по улицам, сам не заметил, как вышел к реке. Солнце уже
зашло, и река и небо над ней были залиты ровным золотисто-багровым
сиянием. Пароход, только что отчаливший от пристани, медленно и важно
проплывал мимо, неся своё отражение как чёрное вымя, и зачарованный,
смотрел на него Тит Сестерций, рассеянно блуждая взглядом по палубе. И
вдруг он оцепенел. Среди толпы незнакомых людей, навалившихся на поручни,
он увидел ту, которая... Он увидел её. Она не видела его, болтая с кем-то,
кто стоял рядом с ней. Оторопевший, потрясённый, он смотрел на неё и не
мог оторвать глаз. Она уплывала. Пароход уносил её всё дальше, дальше по
течению, вот она повернулась спиной, вот он уже не может различить её
среди толпы, вот она исчезла совсем... Пароход давно уже скрылся, а
несчастный Тит всё стоял и смотрел на пустынную реку, всё такую же
прекрасную...
- И больше он никогда не увидел её? Она уплыла навсегда?
- Больше никогда.
- И даже не попрощалась с ним...
- Это было бы слишком жестоко. Или романтично?
- Да. Слишком жестоко...
- Сварить ещё кофе?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг