Тебя когда-нибудь распинали в белоснежном кафельном уголке большого
светлого помещения, похожего на научную лабораторию? Выколупывали без наркоза
Санькин презент? Заправляли на его место провода с электричеством?..
И самое забавное, - ты какое-то время ещё надеялся, что тебя выручат.
Потому что идиотом родился. Да к тому же знал, как это делается. Самому
доводилось участвовать. Всё происходит до безобразия буднично. В некоторый
момент без лишнего шума открывается дверь, и тебя подхватывают на руки, коротко
шепнув в ухо: "Живой? Держись..."
Ты держался. И надеялся. Хотя в минуты просветления сам отлично понимал,
что зря. Ты девяносто девять раз видел это в дурнотном подобии сна. Видел в
таких подробностях, что явь не сразу достигала сознания. И самое забавное:
вызволять тебя все девяносто девять раз являлся именно Санька.
Ты слышал его голос. Ты осязал прикосновение его рук. Чувствовал его
запах.
Господи, да через полгода такой жизни даже клинический идиот сообразит,
что значит акт доброй воли.
Это когда изменяются обстоятельства, и советской родине становится до
зарезу нужен доктор Йоханнес Лепето, провозгласивший социалистическую
ориентацию.
Это когда напарник Санька получает отдельные указания, а тебя сдают с
потрохами. Потому что доктор Лепето выдвинул некоторые условия. Потому что
доктору Лепето, надумавшему строить социализм, для начала понадобился твой
скальп. Скальп человека, который, миновав хорошо подготовленных телохранителей,
угомонил командующего войсками суверенной республики. Докторского
единоутробного брата.
Бывшего царька племени атси, а ныне президента Республики Серебряный Берег
вполне устроило бы и мёртвое тело. Но живое, конечно, подошло ещё больше.
Акт доброй воли - это когда за тобой, никто не придёт. Вот что это значит.
Такие дела.
Они там вовсю сочетали прогресс с красивыми традициями старины. И настал
день, когда тебя извлекли на свет Божий и повезли бросать в боковой кратер
священного вулкана Катомби. Дух, обитавший в кратере, принимал лишь полноценные
жертвы. То есть пытай пленника как угодно, но чтобы он сохранил зрение, мужское
достоинство и основные анатомические подробности. А в остальном...
К тому времени ты уже месяца три разыгрывал помешательство. Ходил под
себя, пускал слюни и часами лежал на бетонном полу, свернувшись в позе
зародыша. Наверное, поэтому солдат в грузовике оказалось всего только шестеро.
Плюс офицер в кабине. И никто из них понятия не имел о том, что кое-какие
остатки былой формы у тебя ещё сохранились.
Офицер умер последним, успев всадить в тебя пулю. Следы, оставленные у
края, неопровержимо свидетельствовали, что вы с ним сцепились в борьбе ч вместе
сорвались в дымные недра. На самом деле ты снял с него форменную рубашку,
разорвал её пополам и замотал ноги, чтобы можно было хоть как-то ступать ими по
земле.
Ты знал, что за горами начиналась пустыня. А по пустыне кочевало племя
мавади, с которым у доктора Лепето имелись лёгкие разногласия. Разногласия
касались то ли нюансов строительства социализма, то ли обстоятельств съедения
чьего-то прадедушки лет двести назад. То есть стрельба, насколько тебе было
известно, велась почти беспрерывная. И ты понял, что судьба наконец-то
подкинула тебе шанс.
Через три недели мавади нашли в песках белого человека, бредившего на
неведомом им языке. Белый человек умирал от ран и жары, и молодые воины
вытащили кинжалы, чтобы сделать ему последнее благодеяние. Но Мать племени
удержали своих детей. Тебе дали немного воды, смазали раны едкой смолой и
подняли тебя на верблюда.
А ещё через несколько месяцев лидер социалистической революции, народный
герой Серебряного Берега доктор Иоханнес Лепето был злодейски убит агентами
западных разведслужб. Ты спрятался там, где спрятаться было нельзя. Охранники
президента прошли с собаками в метре от тебя, но не забеспокоились ни собаки,
ни люди. Потом коротко гавкнул слонобой "марлин", несомненно заслуживавший
доверия больше, чем кто-либо из людей. И мозги царька племени атси залепили
телохранителям черные толстогубые рожи.
В отличие от Саньки, ты предпочитал целиться в голову.
Скрыться с места покушения было невозможно. Ты скрылся. На прощание мавади
вручили тебе старинный горшок, набитый необработанными изумрудами. Ты пытался
отнекиваться. Это не плата, сказала Мать племени. Это подарок. Овеществлённая
толика нашей любви.
Знай, белый сын, сказала она. Пока будет жив хоть один воин мавади, каждый
год в первый день Месяца Гроз к подножию Спящего Великана будет приезжать
всадник.
Знай, белый сын, - где бы ты ни был, тебя всегда ждёт любовь и забота под
кровом чёрных шатров, у священного очага...
Когда тебе время от времени дарят необработанные изумруды, в жизни
появляются определённые перспективы. Как-то сами собой находятся очень дорогие
и очень хорошие клиники. И в них врачи, не только не любопытные, но и
страдающие замечательными провалами в памяти. Можно вставить новые зубы. Все
тридцать два. Можно не торопясь обсудить с хирургом эскизы и скроить из
бесформенной котлеты вполне пристойную внешность. Много чего можно сделать
хорошего.
С тех пор ты не единожды гостил у мавади. В первый раз перестал быть
правительственный чиновник, вздумавший пустить налево гуманитарные медикаменты,
предназначенные кочевникам. Чиновного воришку нашли без каких-либо признаков
насильственной смерти в личном кабинете, куда совершенно точно не входил никто
посторонний. Во "торой раз умерли двое полицеиских-атси, отобравшие корзину
фиников у молодого мавади. Некто подстерёг их в переулке и буквально размазал
стражей порядка по глухой глинобитной стене.
Стоит корзина фиников двух человеческих жизней?
Конечно, нет. А стоит дальше жить людям, способным из-за корзины фиников
жестоко унижать человека?
Определённо не стоит...
На сей раз мавади не удалось вручить тебе никакого подарка. Для других я
делаю дело за деньги, сказал ты Матери темени. А здесь я исполняю своп долг.
Свой долг сына...
У тебя тогда уже была неплохая репутация в определенных, как говорится,
кругах, кличка "Скунс", прилипшая крепче любого из десятков имён, и заказчики
по всему миру. Если ты брал контракт, объект мог считать себя коммунистом. Но
иногда ты говорил "нет", и твои отказ встречали с пониманием и Уважением.
Вопрос о корзине фиников ты каждый раз решал сам. Наёмные убийцы твоего
класса имеют право на некоторую придурь...
Стаськино лицо плыло сквозь все его воспоминания. Ясное, доверчивое,
неуверенно улыбающееся... Оно то казалось ему совсем Кириным, то обретало черты
сходства с его собственным - тогдашним.
Стоит человеку заниматься чем-то таким, о чём невозможно рассказать
собственному ребёнку?.. "А у тебя кем папа работает?.."
Тётя Фира приоткрыла дверь в комнату:
- Алёша, я тут чайку заварила, вы будете? Между войлочными хозяйкиными
шлёпанцами уже выглядывала любопытная мохнатая мордочка, а сзади наплывал запах
оладьев. Получив с жильца плату за два месяца вперёд, тётя Фира почувствовала
себя состоятельной женщиной и нажарила оладьев на пальмовом масле, да ещё по
совету соседки Оленьки купила баночку импортного шоколадного крема. Может она,
в конце-то концов, на закате дней своих позволить себе...
Снегирёв повернул голову и посмотрел на неё. Наверное, вид у него в самом
деле был жалкий, потому что тётя Фира подошла и сочувственно погладила его по
жёсткому ёжику:
- Вы как себя чувствуете, Алёша? Не захворали? Может, вам сюда поужинать
принести?..
- Спасибо, тётя Фира, - сказал Скунс и спустил ноги с дивана. - Сейчас
подойду...
Маразм крепчал!..
- Наташечка, будьте добры кофейку, - раздался по громкой связи голос
Плещеева.
- Сейчас, Сергей Петрович.
Поспешно нажав несколько клавиш, Наташа выскочила из-за компьютера и
схватила пластмассовую бутылку с фильтрованной водой (в "Эгиде" признавали
исключительно отечественные фильтры "Роса" с лечебным минералом шунгитом).
Заправила красовавшийся на столике "Бош", включила его и только тут
спохватилась, что забыла произнести про себя ритуальную фразу. "Вот и весь твой
филфак. Подай-принеси..."
Спустя несколько минут она уже входила в плещеевский кабинет, держа на
подносе пузатую дымящуюся колбу, сахар, печенье и личную чашечку шефа. В
обращении с подносом она ещё не достигла Аллиной виртуозности и всё боялась
что-нибудь расплескать или уронить. Несколько раз она даже тренировалась дома,
стараясь, чтобы не видела мама (не то начнутся ахи, вздохи, взгляд с молчаливым
укором: лакейская должность...). Сегодня, кажется, у неё получалось.
Сергей Петрович ходил туда-сюда вдоль стола, разговаривая по телефону. В
одной руке он держал трубку, другой, морщась, растирал лоб и глаза. Очки
сиротливо лежали на столе дужками вверх. Наташе почудилось в этом нечто
тревожное. Войдя к начальнику в кабинет, она поставила поднос на журнальный
столик возле окна, где Плещеев обычно кофейничал с посетителями (в том числе
некогда и с нею самой), и хотела закрыть дверь с той стороны. Однако события не
стали ждать, пока она это сделает.
- Антон, извини, я после перезвоню... - чужим глухим голосом выговорил
Плещеев. Наташа обернулась и увидела, что лицо у шефа совершенно серое, а глаза
закрыты, и он медленно опускает трубку на стол, незряче нащупывая ближайший
стул и потихоньку оседая мимо него на пол...
- Сергей Петрович!.. - ахнула Наташа, подскакивая и пытаясь поддержать
его, обхватив поперёк тела. Где-то на заднем плане крутилась мысль, что всё
это, быть может, просто неуклюжий прикол. Или ещё одна "проверка характера":
как, дескать, новая сотрудница себя поведёт ещё и при таких обстоятельствах. -
Сергей Петрович, вы что?.. У вас с сердцем?.. Дать валидольчику?..
Она всё-таки умудрилась ногой пододвинуть ему стул, на который он и
опустился, невнятно пробормотав "Извините". Наташе почудилось жуткое повторение
уже бывшего: почти так же обмякла на стуле её мама, когда Коля не пришёл домой
и они стали звонить по всяким справочным и больницам, и наконец во втором часу
ночи, когда где-то там обобщили все сведения за сутки...
Усадив Плещеева и убедившись, что он по крайней мере не сползает и не
падает на пол, Наташа бросилась к устройству связи на дальнем конце стола и
нажала кнопку, снабжённую надписью "Свистать всех наверх!".
- Шефу плохо...- разнеслось по комнатам и закоулкам "Эгиды". Наташа успела
подумать, политично ли было вот так обнародовать недомогание руководителя.
Может, и не политично. Ну и выгонят. Ну и пускай. Жив бы только остался. Всякое
ведь бывает...
Первым в кабинет влетел Лоскутков: Наташа даже толком не успела развязать
Плещееву галстук.
- Александр Иваныч, тут...- начала было она. Саша подхватил Плещеева на
руки, без видимого усилия поднял и перенёс на старый кожаный диван у стены.
Наташа помнила, как в один из её первых дней на службе Сергей Петрович указывал
ей на этот диван, со смехом поясняя: необходимая, мол, принадлежность
начальственного кабинета. Необычайно способствует сосредоточению творческой
мысли... Тогда она ещё подумала, с какой это радости ему понадобилось ей
объяснять про диван. Стоит себе и стоит, какое ей дело. Потом дошло - Плещеев
словно стеснялся чего-то. Как раз накануне она брала в ларьке апельсины, когда
подошёл потасканного вида мужик и, пряча в карман только что купленный пузырь
дешёвого пойла, начал ни с того ни с сего её убеждать: не себе, мол, на
последние копейки берёт, друг просил, день рождения у него. При этом было
полностью очевидно, что бутылка будет выпита в ближайшие полчаса и за ближайшим
забором...
Стало быть, и удобный старый диванчик в кабинете служил не только для
размышлений. Следом за Лоскутковым в кабинете возникли Кефирыч и Алла. Кефирыч
сразу примостился с краю дивана, огромные ладони мягко и удивительно нежно
обхватили голову шефа. Наташе почудилось, будто от этого прикосновения Плещееву
сразу сделалось легче. Алла уже закатывала Сергею Петровичу рукав, Саша держал
наготове извлечённый откуда-то резиновый жгут. Кефирыч неслышно нашёптывал
одними губами, руки едва заметно двигались, грея, массируя, изгоняя что-то
очень плохое. Наташа могла бы поклясться, что щёки Плещеева начали розоветь ещё
прежде, чем Алла отломила колпачок шприца. Все действовали молча, слаженно и
явно не в первый раз. Наташе тоже хотелось как-то помочь; она осторожно сняла с
Сергея Петровича ботинки и положила ему на ноги вытащенный из шкафчика плед.
Постепенно лицо Плещеева разгладилось, а минут через десять он уже открыл
глаза. Ясные и совершенно нормальные.
- Ребята...- проговорил он смущённо.
- Давай, симулянт,- проворчал Лоскутков.- Вот твой кофий. Заглатывай.
Наташа поспешно подала остывшую чашечку. Плещеев виновато улыбнулся,
единым духом опорожнил её и сразу заснул. Лоскутков потянулся к столу и
отключил связь.
- Это... что с ним такое - шепотом спросила Наташа, когда все они вышли из
кабинета, оставив внутри одного Фаульгабера.
- Много будешь знать, Поросёнкова, скоро состаришься! - с внезапной
враждебностью отрезала Алла.
Наташа задохнулась от незаслуженной обиды. Ещё неделю назад она бы,
наверное, смолчала, а потом, проскользнув в туалет, тихонько расплакалась над
ещё одной жизненной неудачей. Однако Плещеев, как видно, не совсем без толку
призывал её отстаивать свои права.
- Знаете что, можете взять свои парижские тайны и засунуть их под подушку,
- сказала она Алле. - Меня они не интересуют. Но раз уж я тут работаю, должна
же я знать, что в случае чего делать?
- Девочки, девочки... - повернулся к ним Саша Лоскутков.
- И перевирать мою фамилию можете дома, а не на службе!..
Багдадский Вор, сидевший на ручке кресла, отреагировал немедленно:
- Это ты свой тон можешь оставить дома, соплюха! Взгляд командира группы
захвата стал тяжёлым. Под этим взглядом Толя мгновенно слетел с кресла и
вытянулся струной. Отношения в крутой команде были такие же неформальные, как и
в целом в "Эгиде". Наташа хорошо это знала.
- Не сердитесь,- уравновешенно повернулся к ней Лоскутков.- Вы понимаете,
мы все очень переживаем за Сергея Петровича, вот и происходят... всякие
выхлопы. Конечно, вам следует знать, что случилось. Видите ли, два года назад
он участвовал в задержании опасных преступников и был очень серьёзно ранен. В
голову. После этого у него сильно ухудшилось зрение и бывают, хотя и редко,
приступы мучительной головной боли. Вот как сегодня. Это быстро проходит, но
всегда неприятно. Вы молодец, Наташа. Не растерялись и всё сделали правильно.
Вас не затруднит ещё где-то через полчасика к нему заглянуть?..
- Обязательно, Александр Иванович...- пролепетала Наташа. Багдадский Вор
стоял по-прежнему навытяжку, с застывшим деревянным лицом, и от этого ей было
очень не по себе. Когда-то - тысячу лет назад - они с Колей вывернули на пол
банку сметаны. Виновата была Наташа, но мамин подзатыльник достался Коле,
взявшему вину на себя. Наташа помнила, какое было ощущение. Гораздо хуже, чем
получать выволочку самой.
- Ступай,- тихо сказал Саша Багдадскому Вору. Толя дёрнулся с места и
молча вышел за дверь. Алла зло сверкнула глазами и выскочила следом за ним.
Лоскутков немного постоял в "предбаннике", глядя в окно. Потом тоже ушёл,
предупредив Наташу:
- Будет если кто шефа требовать, зовите меня. Наташа пообещала и
уставилась в экран компьютера, на котором по причине долгого безделья вились и
меняли цвет прихотливые петли скринсейвера. Господи, как же некрасиво всё
получилось. Она попыталась успокоиться и вспомнить, кто что сказал и каким
тоном. Фразу за фразой. Получалось, она была кругом права. В кои веки раз не
пожелала молча глотать Алкино высокомерие. Не ноги же, в конце концов,
позволять об себя вытирать. А с фамилией - это уж, извините, просто "маразм
крепчал"...
Но коли так, почему всплывала перед глазами Толина одеревенелая физиономия
и становилось муторно на душе? Может, просто следовало выбрать для отстаивания
ущемлённой гордости какой-то другой момент?.. А пока все нервные и вспыльчивые
из-за приболевшего начальника за дверью - быть умнее и промолчать? Обождать те
самые полчаса, сходить за пирожными, вызвать Аллу на дружеский - по возможности
- разговор, отпустить пару комплиментов и ненавязчиво изложить свои
соображения, только гораздо, гораздо доброжелательнее?..
Наташа вспомнила, как душевно встретил её когда-то Багдадский Вор
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг