Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
него, попятилась прочь... 
     Меня  взвило с  тёплой земли  словно бы  ветром.  Одним прыжком я  одолела
костёр и за вышитый ворот подняла на ноги Яруна.  Право слово,  ни разу ещё мне
так не хотелось кого-нибудь придушить, вмять носиком в твердь и увидеть красную
кровь.  Верно,  разом вскричали во мне все девки на свете, все дуры доверчивые,
кого умолвили бросить для милого мать и отца -  и за первым кустом отдали ражим
дружкам, пособлявшим с побегом!.. 
     Ярун смотрел на меня мутными голубыми глазами: 
     - А ты почто? Никто не берёт, так со мной поневеститься захотела? 
     Ему было весело,  он думал,  что шутит истинно по-мужски,  он даже надумал
обнять меня,  полез мокрыми губами в лицо. Я ударила его одновременно головой в
подбородок,  коленом в  живот и  ещё двумя кулаками.  Жаль -  близко стоял,  не
замахнёшься как следует.  Ярун взвыл от боли и неожиданности, ноги не удержали,
свалился чуть не в огонь. Пожалуй, я бы его подняла и крепко добавила. Но в это
время между нами как из земли встал воевода. 
     Я увидала лишь его спину,  и мне мгновенно хватило,  чтобы опамятоваться и
остыть.  Ярун увидел его лицо и опущенные руки с сомкнутыми кулаками.  Ой, щур,
спаси меня,  щур, дедушка любимый, не выдай!.. Бедный парень тихо пополз прочь,
ладонями по горячим углям. Было видно, как слетал с него хмель. 
     - Не я, - простонал он. - Не я, всё пиво сболтнуло! Люблю её!.. 
     Вождь приказал совсем тихо: 
     - Встань... 
     Если бы  Ярун был трусом,  он  бы  не отважился встать.  Пепельно-белый от
отчаяния и боли,  он начал медленно подниматься. Он поднимался на смерть и знал
это.  Мой гнев исчез без следа,  я  только что хотела сама его оттрепать,  он и
заслуживал трёпки хорошей но  ведь не казни же!..  Я  шагнула вперёд:  не брошу
его... Другое дело, что и не спасу. Никто его не спасёт. 
     - Бренн,  -  позвал мой наставник. Вождь впервые не повернулся к слепому и
ничего не ответил. 
     Ярун наконец выпрямился и повторил с отчаянным мужеством: 
     - Люблю её! 
     - Иди отсюда,  -  сказал Мстивой по-прежнему тихо,  но у меня чуть не иней
встал на спине. 
     Мой побратим шагнул мимо него,  туда,  где,  закрыв руками лицо,  на сырой
земле сидела Велета. Глухой, страшный голос настиг его: 
     - Я сказал, иди отсюда... 
     Ярун качнулся,  как стреноженный. Спотыкаясь, незряче пошёл куда-то сквозь
набрякшие росою  кусты.  С  соседней поляны по-прежнему долетали весёлые шутки,
топот и смех. Они там не видели и не слышали ничего. 
     Ошеломлённая горем Велета не воспротивилась,  когда я обняла её, поставила
на ноги и  повела домой.  Озноб колотил её с макушки до пят.  Лучше бы плакала,
думала я,  слезами душа облегчается.  Эта мысль крутилась во  мне всё то время,
пока мы шли. Меня, видно, тоже пришибло немилостиво - ничего не являлось больше
на ум, знай бежало внутри, ловило собственный хвост. 
     ...A  если  пристально разобраться,  во  всём  виноват  был  воевода.  Ишь
вырастил тонкокожую -  слова спьяну не  молви.  Не  обижали её,  вот  она и  не
выучилась прощать. 
     На  другой день ничего не случилось.  И  на следующий.  И  ещё через день.
Велета всхлипывала ночами,  но стоило мне шелохнуться -  тотчас затаивалась.  У
меня горела душа спорить с нею,  оправдывать побратима;  один раз я даже начала
какие-то  речи...  Велета не  оборвала меня,  просто смотрела с  такой  мукой в
глазах, что рот мой закрылся и больше уже открыться не мог. 
     По  вечерам она спокойно сходила в  гридницу есть.  Так рассудила,  должно
быть, - не дело сестре воеводы прилюдно скорбеть из-за какого-то глупого кметя.
Зато Славомира душила лютая ярость,  он  даже её  не  очень скрывал.  Наверное,
думала я,  это всё оттого, что Ярун носил копьё не за кем-нибудь, а за ним. Вот
он и  кипел.  Мужи в  большинстве сочувствовали Яруну.  А  вождь сидел такой же
невозмутимый, как и всегда. 
     Ярун не  обращал внимания ни на кого.  Больными глазами смотрел на Велету,
копил в  себе мужество,  порывался что-то  сказать.  Она  проходила,  как  мимо
порожнего места. 
     В те дни мы были с ней почти неразлучны. Как-то под вечер мы уплыли вдвоём
на лодке и  сели на берегу,  развели костерок от комаров и занялись рукоделием:
Велета  сновала  иглой,  расшивая новые  рукавицы,  а  я  поворачивала кленовую
чурочку, резала ложку взамен треснувшей. 
     Я   издалека  увидела  шедшего  к   нам  воеводу...   За   воеводой  шагал
принаряженный Блуд,  а  за Блудом -  мой побратим.  Когда подошли,  я поднялась
перед вождём,  как подобало.  Велета осталась сидеть.  Даже не  подняла головы.
Только остановилась рука с тонкой иглой... 
     - Сестрёнка, - сказал вождь по-галатски и протянул руки к нашему костерку,
хотя было вовсе не холодно.-  Веришь ли,  тут честный гость бает,  будто есть у
меня золотое колечко... а у него - серебряная сваечка... 
     У меня во рту высохло и волосы,  кажется,  шевельнулись при виде подобного
сватовства!..  Ужас выдумать -  чтобы брат да названую сестру!..  Воевода и сам
прекрасно всё понимал.  Замолк,  не стал договаривать. Тут я смекнула, почему с
ними был Блуд.  Наверняка звали Славомира,  но Славомир отказался и  ещё всяких
ласковых слов добавил к отказу. 
     - Кому бы  вздумалось,  братец?  -  едва слышно выговорила Велета.-  Уж ты
вразуми меня, недомысленную... 
     Варяг ответил: 
     - Да ты его,  может, в гриднице видела мельком. Голубоглазый такой, Яруном
зовут. 
     На  бедного побратима жаль было смотреть,  так  он  за  эти дни осунулся и
почернел.  Неудивительно,  что разжалобил даже Мстивоя.  Велета сидела,  крепко
зажмурившись, лишь на ресницах дрожали жгучие слезы. 
     - Твоя воля, братец милый... 
     Ярун шагнул,  воскресая: унести на руках, зацеловать до смерти, всю рыбу в
море переловить для свадебного веселия... Воевода продолжал неумолимо: 
     - Сама что скажешь? Знаешь ведь, неволить не буду. 
     Велета наклонила голову ещё ниже и прошептала: 
     - Одну ласку видела я от тебя,  братец любимый. Чёрной девкой буду тебе, у
порога спать лягу... только не отдавай... 
     Вождь повернулся к  Яруну и чуть развёл руками,  мол,  сделал что мог,  не
обессудь.  Блуд в сердцах стукнул себя кулаком по бедру.  Он тоже хотел,  чтобы
они поладили. 
     Ярун,  раненный насмерть,  толкнул Блуда с дороги... Воевода преградил ему
путь,  вытянул руку.  Яруну туго  давалась чужая галатская молвь,  но  отчаяние
помогло. 
     - Рит герейс... велор... лубийяс, - простонал он, давясь тоскою и горем. -
Я люблю тебя! И хочу, чтобы ты любила!.. 
     Велета  ничего  не  ответила,   не  подняла  головы.   Тихая,   маленькая,
неподвижная.  Лицо вождя на миг напряглось,  но он промолчал. Он редко открывал
рот,  если мог обойтись.  Я слышала об одном хорошем старом народе: у них кивок
головой больше значил для чести мужей, чем самая ужасная клятва. 
     Ярун  застонал и  побрёл  прочь  по  берегу,  спотыкаясь.  Ловкий охотник,
умевший пройти по жёрдочке над кипящим порогом. Вождь проводил его взглядом. 
     Потом они с Блудом ушли, а мы остались. 
     Следующие несколько дней Ярун ходил за воеводой как хвост. Он не пытался с
ним заговаривать -  молчал целыми сутками.  Просто цеплялся,  словно попавший в
болото.  Увязался с  вождём,  когда тот отправился на мхи потешиться с соколом,
погонять пернатую дичь. 
     Там,  в  болоте,  тянулись извилистые протоки,  падавшие в  реку Сувяр.  В
чёрной  воде  лежали  кувшинки и  белые  лилии;  с  наступлением лета  я  часто
наведывалась к ним на лодке,  подаренной Славомиром.  Возила Велету, пугала её,
показывая пустые кабаньи лёжки  по  берегам.  Последнее время  я  плавала здесь
одна,  Велете  запретил  брат.  И  вот  почему.  Старейшина Третьяк  приходил в
крепость жаловаться на лютого вепря,  портившего огороды.  У вепря,  сказывали,
был  приметный шрам  на  плече;  смелые сыновья Третьяка хотели добыть зверя да
сами  еле  спаслись.  Пошли по  щетину и  собственных бород едва  не  лишились.
Третьяк  говорил,  вепрь  наверняка был  не  простой.  Обычным охотникам не  по
могуте. Разве воинам, которых пристальней берегут могучие Боги... 
     Когда он ушёл,  Плотица хмыкнул в усы:  ишь хитрец.  Не желает своих детей
бросать на клыки.  Хочет,  мы чтоб!..  Мстивой смеяться не стал и  велел парням
запастись кабаньими копьями с перекладинками на втулках. 
     Все  знают,  зачем  потребна  та  перекладинка.  Вепрь,  ощутивший остриё,
способен рваться вперёд,  всё глубже всаживая копьё себе в тело, чтобы всё-таки
достать охотника и запороть кривыми клыками.  Иные воины перед смертью тоже так
поступают, и об этом последнем ударе потом долго рассказывают. 
     Воевода не собирался нарочно искать кабана,  но не зря был с ним Ярун, а с
Яруном -  верная лайка.  Варяг не успел не то что пустить сокола в небо -  даже
высмотреть дичь. Куцый загавкал и исчез в камышах, и почти сразу там затрещало,
зачавкало... и ринулось бурое чудище, горбатой спиной мало не до груди стоящему
человеку!  Я потом его видела и нашла, что это был вождь всех вепрей на три дня
пути кругом.  Он и напал не абы на кого, выбрал достойного противника - другого
вождя. А тот, нёсший кречета, мог только выхватить нож. 
     В крепости много потом говорили об этой охоте,  о том, как воевода чуть не
погиб.  Помню,  я спросила наставника,  мол,  а как же запреты?.. И слепой сакс
ответил со  вздохом:  нарушивший гейсы гибнет всегда.  Но в  нынешние скаредные
времена всё чаще бывает, что гибнет не преступивший ни одного. 
     ...Быстроногий Нежата кинулся на помощь вождю, но запутался в цепкой траве
и упал.  Варяг кинул сокола вверх,  и тот с недовольным криком взлетел на хилую
сосенку.  Против вепря  -  что  против боевой колесницы,  и  плохо  пришлось бы
Мстивою,  если бы не Ярун. Всякий воин рад умереть, заслоняя вождя. Сумасшедшим
прыжком мой  побратим встал перед зверем и  взял его  на  копьё...  Перекладина
исчезла в шерсти,  Яруна подняло в воздух и понесло над болотом.  Могучий зверь
не замедлил бега и не отвернул. Когда за древко схватился Мстивой, Ярун сначала
струсил:  сломается!.. Мгновением позже кабан снёс с ног и вождя и повлёк сразу
обоих,  но  медленнее.  Тут  наконец поспели Нежата  и  остальные,  вонзили меж
рёбрами сразу пять копий.  Мало-помалу вепрь стал спотыкаться,  потом изумлённо
остановился, залился кровью из пасти и наконец рухнул, переставая дышать. 
     До  позднего вечера моему побратиму завидовали все кмети,  а  сам он  то и
дело звал меня в сторону и домогался: ну как, сказывали Ведете? И что она?.. 
     Она поблагодарила его, словно чужого: 
     - Спасибо,  добрый молодец. А Славомир выслушал, как было дело, и плюнул в
сердцах: 
     - Невелика честь моему брату,  если его воины падают на  ровном месте,  да
вовремя! А самого лазливые щенки сберегают... 
     Обидчик сестры мог ждать от него только расправы,  я  это видела ясно.  Но
Славомир почему-то  совсем меня не  страшил.  Страшил вождь.  Вождь посматривал
когда на Велету,  когда на Яруна.  И молчал. Словно ещё раз что-то обдумывал. И
мне очень не нравилось, как он молчал. 
     Поздно вечером в  лесу вблизи крепости разложили жаркий костёр и  в  углях
целиком испекли добытого вепря.  В нашем роду это был бы пир на несколько дней,
но для дружины -  больше забавы.  Славомир мне рассказывал,  доброму галатскому
воину  не  в  диковину было  убрать целого откормленного поросёнка.  Притом что
животы у всех были впалые. Кто трудил себя, как они, у тех тоже всё шло в силу,
а не в дородство. 
     Велета пировать не  пошла.  Последние дни она не  ела почти ничего,  через
силу глотала какие-то крохи,  совсем так,  как некогда Блуд.  Я уж боялась,  не
заболела  ли  она  той  же  болезнью,  хотела  приступиться  с  расспросом,  но
передумала.  До еды ли ей, в таких-то печалях. Она легла на лавку в нашей с ней
горнице,  свернулась  клубочком,  накинула  на  ноги  одеяло.  Я  не  стала  её
уговаривать,  за  руку  тащить  на  веселье.  И  правильно сделала,  как  потом
оказалось.  Я  подумывала даже остаться подле неё,  но  Велета не захотела меня
утеснять. Лишь попросила светца не гасить, когда пойду. 
     Я  припоздала и  явилась к  костру,  когда  уже  вынесли кашу  и  квашеную
капусту, и время приспело делить на всех кабана. 
     Наша  дружина  во  многом  жила  галатским обычаем.  Так  вот,  у  галатов
считалось:  делить кабана по  всей  правде возможет лишь  самый достойный.  Кто
вызовется -  тому сразу сыщут соперника и начнут безжалостное поношение. А ведь
застолья сводили у  блюда самых разных людей,  случалось -  незамиримых врагов.
Славомир мне  рассказывал всякие страсти о  головах,  что катились под ноги ещё
стоявшим телам, о проклятиях, застивших солнце девятому поколению... Счастье, -
любой подобный рассказ начинали одни и те же слова: это было очень давно. 
     У  нас задир не терпели,  я уже поминала,  как вождь подбирал себе кметей.
Каждый с  каждым мог встать спиною к  спине и укрыть ближника за щитом,  каждый
каждому поступался смертью и жизнью, им - ссориться?.. Вот и делёж кабана давно
превратился в забаву, в игру, где сравнивались мужи. 
     Мой побратим выскочил на  середину,  в  багровые блики ещё горевших углей.
Выдернул из ножен остро отточенный нож: 
     - Я первый ударил копьём. Кто оспорит моё право делить? 
     Язвительные уста немедля открылись.  Яруну вспомнили всё:  и как он,  едва
выбравшись из  проруби однажды опять в  неё  поскользнулся,  и  как  он  взялся
когда-то стрелять из лука и не осмотрел тетивы,  и лук,  разогнувшись,  чуть не
выбил ему зубы. Ярун отвечал вдохновенно, вертясь туда и сюда, одного за другим
усаживал острословов на  место.  Кого не  мог  сам  -  друзья тут  же  радостно
помогали. 
     Поднялся Блуд: 
     - Отойди прочь, белобрысый! Я видел, как ты был побеждён девкой, с которой
взялся бороться. Ты просил о пощаде, крича, словно младенец! 
     Мой побратим нашёлся немедленно: 
     - А я видел, как тебя подняли за штаны и бросили в дверь, там и до сих пор
висят твои сопли. Ты ничем не лучше меня. Сядь! 
     Блуд сел. Воины хохотали: давно уже им не случалось так веселиться. Мне до
смерти хотелось встрять,  сказать что-нибудь разумное и смешное и в то же время
дать  побратиму как  следует себя  показать...  я  уже  говорила,  добрые  Боги
привесили мне язык не той стороной, я придумываю достойное слово хорошо если на
другой день.  У меня ни за что недостало бы духу пойти делить кабана. Даже если
бы я сама его повалила. 
     Поднялся Славомир,  и  по  глазам было  сразу  видать:  молодечество моего
побратима  заслуживало  прощения.   И  он,   Славомир,  только  рад  будет  его
произнести. Он сказал: 
     - Спрячь-ка нож, пока не порезался, да отойди! Ты лавку в избе миновать не
умеешь, локтя не пришибив! 
     Ярун на миг растерялся. Как открыть рот против лучшего кметя, против брата
вождя? Да и чем его подковырнуть, прославленного?.. Выручил седоусый Плотица: 
     - Ты,  Славомир, всего-то младший из двух. Уж что говорить про тебя, когда
твоему старшему всякая девка топором к  забралу плащ прибивает!  Сядь,  болячка
тебе, не срамись! 
     Славомир сел. 
     Я  едва не визжала от радости,  когда наконец иссякли насмешки и  мокрого,
взъерошенного Яруна признали-таки достойным делить. Но потом... потом я глянула
на воеводу,  и за ворот сразу посыпались муравьи.  Вот он сказал что-то брату и
оглянулся, явно собираясь уйти... 
     Ярун  хотя  и  стоял  порядочно  одуревший,  наверняка  с  крутившимися  и
звеневшими в  голове  обрывками недавних  речей,  -  тоже  что-то  заметил.  Он
опередил вождя.  Одним  быстрым  движением выкроил  толстый  ломоть  из  самого
почётного места,  бедра кабана, и протянул Мстивою, не успевшему встать. Сочный
кусок обволокся в  ночном воздухе густым,  сытно пахнувшим паром.  Вождь всегда
начинает веселие, ему первый кусок. 
     Варяг раздумал вставать и посмотрел на мясо-потом на Яруна...  потом снова
на  мясо...  как-то  уж  очень долго смотрел,  не  протягивая руки и  не говоря
ничего. Мне сделалось страшно. И тут воевода сказал: 
     - Не нужно мне твоего угощения.-  Помолчал и  добавил:  -  И сам ты мне не
нужен. 
     ...Когда-то давно,  ещё в  наших лесах,  я  плыла в  лодочке по незнакомым
протокам  и  вдруг  услышала  впереди  низкий,  рокочущий  гул  падуна,  успела
прикинуть его свирепость и  высоту и  обидеться -  да  сколько же можно,  опять
разгружать лодку и до утра кормить комаров,  перетаскивая поклажу! А оказалось,
это одинокий порыв ветра шёл по лесу, гудел в корявых ветвях. 
     Вот  так  же,  подобно соснам  в  ночи,  ахнула вся  наша  Дружина,  свято
помнившая о гейсах вождя. 
     - Брат,  -  чужим,  севшим голосом сказал Славомир.  Он был бы рад поднять
любые мучения и  умереть,  лишь бы сказанное сумело вернуться.  Он знал не хуже
меня, что этому уже не бывать. 
     Мстивой сидел неподвижно,  поджав скрещённые ноги.  Он не поднял не то что
головы, даже и глаз. Он сказал: 
     - Кто предал женщину,  тот когда-нибудь предаст и вождя.  Иди себе,  Ярун,
Андом сын Линду из рода Чирка...  Пусть другой вождь тебя примет так же,  как я
тебя принимал. 
     Это был конец.  Последний конец,  когда умирают слова проклятий и просьб и
остаётся только молчать. 
     Ярун стоял пригвождённый тихими молниями,  уже понимая,  что волей-неволей
помог  судьбе второй раз  загнать варяга в  ловушку.  Нельзя обидеть того,  чьё
угощение принял,  подобного святотатства земля ещё не  сносила.  Но и  оставить
подле нежной сестры человека,  из-за которого она того гляди вовсе угаснет, как

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг