младше самого рудника, и с самого первого дня их вращают невольники.
Мыши роняют на головы рабам вонючий помёт. Порой липкие "гостинцы"
перепадают надсмотрщикам, и тогда те, ругаясь в сорок петель, грозят вот ужо
взяться и начисто извести мерзких зверьков. Но своды пещеры вы соки и
недоступны, так что мыши могут не бояться угроз.
Сквозь толщу камня донёсся тяжёлый удар, потрясший, казалось, всю гору.
Короткий глухой рокот сопроводил его, и всё стихло.
В яму, где безостановочно скрипел ворот, почти не достигал свет - лишь
тусклые отблески с потолка. В темноте шаркали ноги двоих людей. Слышалось
напряжённое дыхание одного и сиплое, торопливое - другого. Так дышат за
непосильной работой, когда лёгкие, изъеденные болезнью, беспомощно трепещут в
груди и никак не могут вобрать достаточно воздуха, а сердце выпрыгивает наружу
из горла. Когда этот человек согнулся в приступе кашля, с другого края ямы
глухо зарычал второй голос:
- Сядь на бревно! Зачем опять слез? Тиргей сплюнул далеко в сторону, чтобы
плевок не попал под ноги напарнику: в слюне была кровь, и аррант полагал, что
она может быть ядовита. Он виновато отозвался:
- Пёс, брат мой, я же не могу позволить тебе делать одному всю работу...
Он сам понимал, что в действительности помощи от него давно уже не было
никакой.
- А я не позволю, чтобы тебя пришибли и выкинули в отвал! Влезай,
говорю!..
Толстое бревно находилось на уровне живота стоящего человека, там, куда
сами собою ложатся ладони согнутых рук. Кажется, чего проще - закинул ногу и
сел верхом, словно на невысокий забор!.. Увы, нынче для арранта даже такое
усилие было почти за пределами мыслимого. К тому же рычаг двигался, плыл над
полом, и останавливать его было нельзя, чтобы не угодить под кнуты... Тиргей
скорбно подумал о том, как когда-то, в иной и радостной жизни, где его тридцать
два года ещё были бы молодостью, он легко вскакивал на играющего, пляшущего
красавца коня... И светило солнце... Дарило не ценившим этого людям свой
щедрый, ласковый жар...
Многого он тогда не ценил. А теперь оглядывался из прижизненной могилы: "И
о такой-то чепухе я ухитрялся печалиться?!."
Солнце, солнце... Его он тоже больше никогда не увидит.
Он поднял голову, ловя остатками зрения скудное зарево факелов,
проникавшее в их преисподнюю, и начал привычно внушать себе: "Я дома. Стоит
синяя летняя ночь, и я иду по дороге, обсаженной стройными тополями. Я вижу,
как обрисовываются против неба их зубчатые верхушки. Они шепчутся, хотя я не
чувствую ветра. Я хорошо знаю эту дорогу. Лимонные рощи посылают мне свой
аромат: значит, скоро покажутся стены благословенного Арра..."
Воображение неизменно выручало его, давая силы, выручило и теперь. Тиргей
собрался с духом, перехватил для опоры цепь, тянувшуюся к бревну, и неуклюже
повис на рычаге. Он чуть не соскользнул на другую сторону, но удержался с
помощью всё той же цепи. Ещё немного отдохнул - и благополучно сел на бревно.
- Вот так-то лучше, - буркнул из темноты венн.
- Как же мне отблагодарить тебя... - прошептал Тиргей еле слышно. "Я знаю,
что обречён. И ты тоже это знаешь, брат мой. Если бы не ты, мне давно сломали
бы шею и увезли мой труп на одрине. А так я ещё зачем-то живу..." Потом Тиргей
вспомнил, как полгода назад, когда их только приковали к этому вороту, он в
приступе чёрного отчаяния позволил вырваться нечастой жалобе вслух. "Я прочёл
множество книг, пытаясь наполнить знаниями свой разум, - горестно сказал он
тогда Серому Псу. - Я восторгался учёностью великих людей, живших прежде меня,
я рвался продолжить открытые ими пути и лелеял надежду добавить в сокровищницу
премудрости хоть одну крохотную золотую пылинку. Скажи мне теперь, зачем я
корпел по библиотекам, вникая в тайны науки? Зачем мёрз и обдирал кожу в
пещерах, устанавливая и опровергая какие-то истины? Зачем всё, если отныне
имеет значение только дубина надсмотрщика, которая очень скоро разобьёт мою
голову? Или я сам сдохну здесь, заеденный вшами..."
Венн тогда ему не ответил, и Тиргей успел запоздало укорить себя. На что
вздумал жаловаться дикарю, который слова-то такого - КНИГА - никогда небось не
слыхал!.. Молодой варвар, треть своей недлинной жизни проведший в каторжных
подземельях, был одним из самых порядочных и надёжных людей, с которыми
доводилось встречаться арранту. Уже не говоря о том, что из Бездонного Колодца
они с Гвалиором без него не выбрались бы ни вместе, ни врозь. Но учёность,
творческое озарение, чувство прекрасного - всё это для венна явно были такие же
потёмки, как для него, Тиргея (так, увы, и не названного Аррским или
Карийским), - способности Пса видеть ночью или предугадать падение камня...
Так он рассудил про себя и устыдился собственной слабости. Но на другой
день - то есть по прошествии нескончаемого кружения за рычагом и короткого
времени, когда им разрешено было поспать, - венн вдруг сказав Тиргею: "Научи
меня". - "Что?.." - не понял аррант. И услышал: - "Ты сожалел о премудрости,
которая умрёт вместе с тобой. Ты учитель. Ты кого-то учил..."
Тиргей, помнится, горько рассмеялся в темноту. "Что же я смогу здесь тебе
преподать?.." - "Я услышал здесь чужие языки, - ответил Пёс. - Мономатанский,
халисунский, саккаремский. Твой я знаю хуже..."
Тогда Тиргей крепко задумался. А потом... стал читать дремучему жителю
леса классические поэмы. Одну за другой. Всё то, что никак не желали слушать
дети столичного Управителя. К его изумлению и восторгу, венн большую часть
запомнил наизусть с первого раза. Понятные и непонятные слова - всё вместе, как
музыку. "Вот что значит нетронутый ум, - восхитился Тиргей. - Ум, не
обременённый излишними знаниями, чистый, словно свежий пергаментный лист: что
хочешь на нём, то и пиши..."
Он и теперь, сидя верхом на рычаге ворота, начал взывать к тени
бессмертного Тагиола:
Есть и ещё одно чудо средь тех, что Богами
Созданы для украшения лика земного,
Нам же, творение зрящим, - на радость и диво-
Низкий голос Пса немедленно отозвался из мрака, который был прозрачен для
его глаз, а для слепнущего арранта - совершенно непроницаем:
Это - вода. Говорливый ручей под горою, Там, где душистым шиповником скалы
увиты, Капли дождя, что мы в детстве ловили в ладони, Маленький пруд, где
весёлые вьются стрекозы, И сокрушительный вал океанского шторма...
- Друг мой, рассказывал ли я тебе о самотёчном винте?..
- Да. Воде кажется, что она всё время течёт вниз, но на самом деле она
поднимается.
- Этот способ изобретён вовсе не мною, у нас в Аррантиаде им пользуются с
незапамятных времён, но Церагат не стал меня слушать, даже когда я принёс
действующую модель. Этот невежда сказал, что предпочитает действовать по
старинке: на его век, мол, хватит. А ведь самотёчный винт, вращаемый одной
лошадкой или осликом, заменил бы все эти вороты, на которых работаем мы с тобой
и другие несчастные!..
Серый Пёс молча слушал его возмущённые речи. "Вот что делает с человеком
учёность. Небось ни разу не помянул предательства Церагата, из-за которого мы
здесь оказались. Но самотёчного винта ему до сих пор не может простить..."
- А вот тебе другой способ поднимать воду наверх, - продолжал Тиргей.
Воодушевившись, аррант выпрямился на своём неудобном сиденье, его руки по
давней привычке что-то строили в воздухе, оживляя рассказ. - Этот способ вообще
не требует усилия животного или раба, нужна только бурная подземная речка вроде
тех, которые тут в изобилии. Представь, брат мой!.. Река направлена в дудку,
проложенную каменотёсами. Дудка перегорожена дверцей, и мощная пружина
стремится открыть её против течения. Поток сильнее пружины, он увлекает дверцу
и захлопывает её. Но воду, словно разогнанную повозку, невозможно сразу
остановить! И она исчерпывает своё движение, устремляясь в трубку, уходящую
вверх!..
Он помолчал, успокаивая дыхание, чтобы не раскашляться.
- Но когда вода утихомиривается, пружина превозмогает её неподвижный
напор, и дверца вновь открывается. И так раз за разом - до бесконечности!.. -
Тиргей помолчал ещё и виновато сознался: - Это я уже изобрёл сам.
"Вот только я никогда не увижу, способно ли работать начертанное моим
мысленным оком. Даже в модели. Не говоря уже про большое устройство для
промывки руды... Да о чём я! Я его и нарисовать-то теперь вряд ли смогу. А ведь
надеялся, трижды глупец, что меня за него на свободу отпустят..."
Венн спросил:
- - Вы, арранты, все такие учёные?.. Тиргей даже рассмеялся.
- Что ты? Мой отец и старший брат так и остались неграмотными. Они мостили
дороги, зарабатывая деньги, чтобы я смог учиться. Они хотели, чтобы я сделал
то, чего не удалось им... - Он вдруг о чём-то задумался, вздохнул и после
долгого молчания проговорил совсем другим тоном: - Друг мой, брат мой, я хочу
тебя попросить... Так повелось, что из нас двоих чаще я подчиняюсь твоей воле,
чем ты моей, но, во имя слезы Вседержителя, что растопила камень со следами
Прекраснейшей!.. Умоляю, послушайся хотя бы однажды! Я встану перед тобой на
колени, если это тебя убедит!.. Когда надсмотрщики решат меня добить,
пожалуйста, не пытайся меня защитить...
Серый Пёс промолчал. Но Тиргею показалось, что ворот заскрипел
пронзительнее и резче. "Хоть бы смазывали его, что ли..."
- Потому что теперь мой черёд завещать тебе нечто такое, что не удалось
сделать мне самому. Мы с тобой хотели получить свободу, так? Мы выбрали
неправильный путь. Свободу, как и честь, не крадут, не покупают и не берут в
дар. Её можно только завоевать... - Подумал и докончил: - Помнишь, что я тебе
говорил? Про Истовик-камень?.. Я его не нашёл, сколько ни пытался. А ты -
сможешь...
Серый Пёс насторожился, заметив свет факела и одновременно услышав наверху
чьи-то шаги, приближавшиеся к яме. Привычная настороженность едва не побудила
его дать знак арранту, чтобы скорее слез с ворота и сделал вид, будто крутит
его... Но шаги принадлежали
Гвалиору, и венн успокоился. Скоро с неровного края упала верёвочная
лестница, и молодой нардарец спустился на дно. - Здравствуй, Пёс... - шепнул он
и сунул в руку венну большой ломоть хлеба. Почти половину пресной белой лепёшки
из тех, которыми питались надсмотрщики. Даже с остатками масла. Кто-то из
вольнонаёмных бросил её, не доев. А Гвалиор изловчился украдкой подобрать и
принести сюда.
- Тиргею отдай, - сказал Пёс.
- У меня и для него есть. Я сегодня богатый.
- Здравствуй, Гвалиор, - подал голос аррант.
Надсмотрщик подошёл к нему и вручил такой же добротный кусок. И вправду
богатство, сущий праздник, далеко не всякий день перепадавший двоим голодным
рабам! Венн принялся жевать, заставляя себя не спешить и стараясь не обронить
ни крошки. У него дома пекли совсем другой хлеб. Чёрный хлеб, пышный,
ноздреватый, душистый, способный целую седмицу лежать в коробе не черствея...
Здешний беззаконный народ был способен только вот на такие лепёшки. По
людям и хлеб! Хотя, если разобраться, хлеб-то ни в чём не был повинен. Такие уж
руки его испекли, а потом бросили наземь...
Гвалиор между тем осветил своим налобным фонариком напарника венна,
сидевшего на рычаге, и то, что он увидел, ему весьма не понравилось. Это был
почти бесплотный призрак того полного жизни Тиргея, что лазил за ним, пьяницей
несчастным, в Бездонный Колодец. Рыжие кудри учёного и так-то были сплошь
побиты безвременной сединой, но теперь они ещё и заметно редели. Да и завитков,
некогда по-аррантски крупных и тугих, как будто сделалось меньше... Гвалиор
пригляделся... Так и есть! Волосы арранта постепенно переставали курчавиться.
Надсмотрщик внутренне содрогнулся. Он сам видел однажды, как распрямились
волосы недавно умершего: вместо шапки крутых завитков на погребальную подушку
расчёсанной паклей легли безжизненно-вялые пряди... Да. Озеро Каттая дышало
воистину смертью. Безликой, неосязаемой и безгласной... Гвалиор вытащил из-за
пазухи фляжку - На, выпей. Станет теплее.
Тиргей кротко улыбнулся и протянул руку мимо фляжки:
- Спасибо...
Тем временем возле венна закрутилась в воздухе большая, с голубя, летучая
мышь. Когда-то все они казались ему одинаковыми, но теперь он выучился их
различать. Этот молодой самец был доверчивей и любопытней других. Он не пытался
уволочь у Пса еду, но всякий раз, когда тот брал в руки кусок, подлетал, садясь
иногда на самый рычаг ворота, и внимательно наблюдал. Сначала венн прогонял
его: "Самому мало!" Потом однажды увидел, как аррант предложил зверьку крошку,
а тот съел. "Если у тебя живот не принимает, мне бы отдал", - зло подумал Пёс,
но тотчас устыдился. В памяти всплыли сказания мудрых старух о Великой Ночи,
длившейся, как известно, тридцать лет и три года. О том, как звери выходили из
заметённых снегом лесов к жилищам людей в надежде на пропитание и тепло - и
люди с ними делились...
С тех. пор венн всякий раз протягивал пещерному летуну на ладони крохотную
толику пищи. Тот пока ещё страшился брать прямо с руки, опасаясь подвоха. Серый
Пёс клал ему крошки на бревно ворота. День ото дня маленький охотник садился
всё ближе...
Гвалиор упёрся ладонями в ворот, налёг и начал толкать, давая Псу короткую
передышку. Он всегда так делал, когда ему удавалось их навестить.
- Скажи, что за работы происходят поблизости? - спросил надсмотрщика
Тиргей. - Мы всё время чувствуем сотрясения...
- Штрек новый рубят, - отозвался нардарец. - Выше уровнем. Жила там одна
очень хитрая, с другой стороны подобраться хотят. Только камень очень уж
ненадёжный. Всё время глыбы вываливаются.
Тиргей с досадой хлопнул себя по колену:
- Взялись всё-таки!.. Ох, накличут беду! Говорил же я и Шаркуту, и
Церагату - там такого обвала можно дождаться...
Всем троим вспомнилась давняя история с двадцать девятым уровнем и
огненными опалами. Но вслух о ней не упомянул никто. Распорядитель и старший
назиратель сами в опасный штрек точно уж не полезут. И надсмотрщиков не пошлют.
А жизни рабов, чьей кровью будут политы добытые камни, для того и другого
значат очень немного. Серый Пёс слушал молча. Он несколько раз бывал под
обвалом. Дважды ему удавалось ощутить грозное напряжение нависших слоев и
вовремя отскочить прочь, выдёргивая с собой напарника - безногого калеку. Один
раз их всё-таки накрыло, и Пёс полсуток простоял на четвереньках, удерживая
придавившую глыбу, - пока их с халисунцем не откопали. Собственно, откапывали
не их. Жила там была уж больно хорошая, и её не захотели терять...
Венн отнял от бревна одну руку, щипнул чуть-чуть хлеба и протянул
плясавшему в воздухе зверьку. Тот быстрее заработал крыльями... и Серый Пёс
впервые ощутил прикосновение его коготков. Пушистое чёрное тельце так и не
опустилось всей тяжестью ему на ладонь, перепончатый летун ещё не вполне
утратил настороженность, но острая мордочка всё-таки ткнулась в руку человека,
схватив угощение. Зверёк перелетел на бревно и стал чинно есть, придерживая
кусочек когтистыми сгибами крыльев... Серый Пёс вспомнил собак, живших у него
дома, вспомнил своего любимца - косматого кобеля знаменитой веннской породы,
огромного, небрехливого волкодава, наделённого редкой свирепостью и
благородством... Ну то есть как сказать - "своего"? Венны рода Серого Пса
полагали, что принадлежат своим собакам не меньше, чем те - им. А то и поболее.
Как родичи отца, Снегири, и красногрудые птицы, безбоязненно залетавшие в
избы... Кто чей? Поди разбери... Кобель был стар. Он родился в ту же весну, что
и его двуногий побратим. Когда мальчик учился ходить, он придерживался за
длинную шерсть терпеливого друга. Когда подрос - стал ходить с ним на охоту, и
разумник-пёс присматривал за сорванцом, чтобы тот глупостей каких не наделал...
Как он степенно и бережно брал лакомство из руки. Чуть касаясь, вежливо,
осторожно - и не заподозришь рядом с ладонью двухвершковых клыков, готовых
мгновенно обнажиться при шорохе незнакомых шагов!.. Последний раз мальчик-Пёс
видел побратима при свете пламени, лизавшего крышу общинного дома. Кобель,
утыканный стрелами, так и не разомкнул зубов на горле загрызенного сегвана...
- ...Ты только из-за нас не лезь, пожалуйста, на рожон, - сказал Гвалиору
Тиргей. И добавил, мягко улыбнувшись: - Что же мы делать-то будем, если Церагат
обозлится и тебя выгонит?.. Как есть пропадём...
У летучих мышей, обитавших под сводом пещеры, появились детёныши.
- Вот это да! - изумился Тиргей, когда сверху начал раздаваться
пронзительный писк и Серый Пёс объяснил арранту, в чём дело. - Стало быть, я не
ошибся в расчётах и наверху сейчас действительно начался месяц Тучегонителя!..
Кстати, знаешь ли ты, брат мой, что мыши обыкновенно избирают в качестве
родильного чертога одну какую-то пещеру - и поколение за поколением
возвращаются только в неё, чтобы дать жизнь очередному потомству?
- Хорошую же пещеру они для этого присмотрели... - проворчал венн. Тиргей
развёл руками:
- Возможно, друг варвар, они жили и рожали здесь за много веков до того,
как в эти горы пришли первые люди!
Крылатый самец, научившийся доверять Серому Псу, уселся на ворот между его
ладонями и громко заворковал. В голосе зверька венну отчётливо послышалась
гордость. "Не иначе, отцом стал? Или старшим братом новорождённого малыша?.."
- А ты дарил когда-нибудь жизнь? спросил он арранта.
- Любовь - дарил, - улыбнулся И добавил с покаянной усмешкой: каждый раз,
дурень, боялся, кабы чего но случилось. Ребёнка то бишь... А теперь как
подумаю, что там, может, дочка или сынок уже бегает, так на душе и потеплеет.
Всё-таки... продолжение.
Он не стал спрашивать Серого Пса, изведал ли тот чудо, именуемое
благосклонностью женщины. Тиргей помнил мальчика двенадцати лет от роду,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг