- Я тогда, пожалуй, пойду посру, - сообщил Ульянов. - А, заодно, оз-
накомлюсь с твоим, Леха, романом. Разумеется, если ты не возражаешь.
- Ну, что ты, Вовик! - засуетился Леха. - Я мигом!
Он куда-то убежал и вскоре вернулся с пачкой отпечатанных листков.
Ульянов деловито просмотрел рукопись и отправился с ней в уборную.
Отсутствовал он довольно долго. Пятницкий тем временем заправил бара-
нину чесноком, выложил в миску соленые огурцы и сообщил, что все готово,
и пора перебираться в гостиную.
Леха внезапно вспомнил, что он забыл повесить туалетную бумагу в
уборной. Схватив рулон, он выскочил в коридор, но там сразу натолкнулся
на удовлетворенного Ульянова.
- С облегчением, Вовочка! - поздравил Леха товарища. - Только там,
кажется, не было туалетной бумаги.
- Не беда! - ответил Ульянов. - Я воспользовался твоим романом. Наде-
юсь, у тебя есть другая копия.
- Да-да, - упавшим голосом ответил Горький.
- Не сердись, дружище, - сказал Ульянов. - Своими действиями я только
лишний раз подтвердил тезис об исключительной своевременности твоего ро-
мана!
- Тебе не понравился мой роман?
- Роман твой, Леха, - полное говно! - с большевистской прямотой и
откровенностью сказал Ульянов. - Чтобы хорошо писать, нужно много рабо-
тать, а ты слишком много бухаешь!
- Но ведь Достоевский...
- Но ты же не Достоевский!
Горький потупился, но не обиделся. Он, вообще, никогда не обижался на
Ульянова. Ни один серьезный и требовательный к себе писатель не мог оби-
жаться на ульяновскую критику, какой бы беспощадной она не была. Объяс-
нялось это очень просто: Ульянов блестяще разбирался в литературе, а лю-
бой подлинный писатель всегда чувствует и ценит настоящего читателя.
Вскоре четверо друзей уже сидели за столом в гостиной и завтракали.
Первым делом, конечно, врезали по стакану самогона "за знакомство".
Закусывали весьма бодро. Ульянов положил себе на тарелку солидную порцию
бараньей грудинки и расправлялся с ней с завидной энергией. В конце он с
аппетитом высосал мозги из трубчатых костей, принял стакан самогона, на-
лил себе пива и с наслаждением закурил папиросу.
- Попробуйте еще вот этот кусочек от задней части, Владимир Ильич, -
вежливо предложил Пятница.
- Конечно, конечно, - заверил Ульянов. - Только вот перекурю... Бени,
ты как сегодня - держишь удар?
- Я в порядке, - ответил Бени, опасливо поглядывая на огромную бутыль
с мутноватой жидкостью.
Ульянов докурил, а затем вновь наполнил свою и Бенину тарелки.
- При обилии жирной баранины на столе, Бени, - поучал он, - можно вы-
пить практически сколько угодно.
С этими словами Ульянов засунул себе в рот такой здоровенный кусок
бараньей задницы, какого хватило бы западноевропейскому крестьянину на
целый обед.
- Все-таки, как следует "посидеть" можно только в Петербурге, - ска-
зал Ульянов. - То ли это от какого-то особого питерского шарма, то ли
люди здесь другие...
- Вы просто никогда не бывали в Неаполе, г-н Ульянов, - высказал свое
мнение Бени.
Ульянов презрительно махнул рукой.
- Давайте, друзья, выпьем за солнечную Италию! - примирительно пред-
ложил Леха Горький.
- Мне еще сегодня выступать перед рабочими, - вспомнил Ульянов. - Но
это вечером, в семь часов. До этого мы еще успеем выпить и за солнечную
Италию, и за заблеванную Францию, и даже за пробуханную нашими предками
Палестину!
Они и впрямь успели выпить за все это и еще за многое другое, причем
Бени, как и накануне, поспал "по ходу", а Горький с Пятницким оконча-
тельно отрубились к шести часам вечера.
Ульянов и Бени, захватив с собой пару бутылок "Ерофеича", вышли на
Невский и решили пройтись пешочком, дабы освежиться перед предстоявшим
Николаю Ленину выступлением. Дождь недавно прекратился, и погода стояла
хоть и сырая, но вполне терпимая. Газа не жалели, и Невский проспект был
хорошо освещен. Как и накануне, Бени без конца вертел головой. Все его
интересовало: и взнузданные кони на мосту через Фонтанку, и Дума, и мая-
чившая вдали адмиралтейская игла. Найдя таким образом "дармовые уши",
Ульянов разболтался не на шутку.
- Невский - это, конечно, сердце Петербурга, но это еще далеко не
весь Петербург, дорогой мой Бени! Завтра же мы с тобой совершим дли-
тельную прогулку, и я покажу тебе замечательные места. Кто только не
описывал это великое творение Петра!
Вот послушай: "... он быстрым, невольным жестом руки указал мне на
туманную перспективу улицы, освещенную слабо мерцающими в сырой мгле фо-
нарями, на грязные дома, на сверкающие от сырости плиты тротуаров, на
угрюмых сердитых и промокших прохожих, на всю эту картину, которую обх-
ватывал черный, как будто залитый тушью, купол петербургского неба." Как
величественно сказано! Это Федор Михайлович Достоевский - гений тьмы.
А вот куда более радостная картинка:
"Одевшись, я наскоро позавтракал, тотчас же выбежал на Дворцовую на-
бережную и добрался до Троицкого моста длиной в 1800 шагов, откуда мне
советовали посмотреть на город. Должен сказать, что это был один из луч-
ших советов, данных мне в жизни.
Не знаю, есть ли в мире вид, который мог бы сравниться с развернув-
шейся перед моими глазами панорамой.
Справа, неподалеку от меня, стояла крепость, колыбель Петербурга, как
корабль пришвартованная к Аптекарскому острову двумя легкими мостами.
Над ее стенами возвышались золотой шпиль Петропавловского собора, места
вечного упокоения русских царей, и зеленая крыша Монетного двора. На
другом берегу реки, против крепости, я увидел Мраморный дворец, главный
недостаток которого заключается в том, что архитектор как бы случайно
забыл сделать ему фасад. Далее шли Эрмитаж..."
Любопытно, Бени, что этот вид, так красочно описываемый г-ном Дюма в
запрещенном "Учителе фехтования", наш друг Леха вероятно наблюдал в те-
чение четырех месяцев из окошка своей камеры.
- А разве "Учитель фехтования" запрещен? - удивился Бени.
- В России - да.
- А почему? - наивно спросил молодой итальянец.
- Ты еще очень молодой человек, Бени, - вздохнул Ульянов. - Но сейчас
не об этом. Ты знаешь, в гимназии я терпеть не мог словесности. Литера-
туру надо изучать не на уроках, не по расписанию, а по велению сердца.
Ты знаешь, что Антон Чехов не имел в гимназии высшего бала по литерату-
ре!? Что тут еще можно добавить!
Дойдя до канала Грибоедова (бывшей речки Кривуши), они повернули на-
лево. В отличие от Невского, набережная канала почти не освещалась, и
даже совсем близкая громада Казанского собора лишь смутно выделялась во
тьме. Миновав собор, они вскоре достигли цели своей прогулки - невысоко-
го угрюмого здания, где их уже ждали Кржижановский, Буренин и ряд других
товарищей.
Зал был темный, освещалась лишь кафедра, с которой предстояло гово-
рить оратору. Еще за кулисами Ульянов налил себе полный стакан "Ерофеи-
ча", затем он поднялся на кафедру и оглядел зал. В темноте неясно разли-
чались угрюмые лица рабочих, кое-где мелькали огоньки папирос, слышался
звон стаканов. Ульянов сделал несколько глотков и заговорил.
- Дорогие друзья! Товарищи! Не далее как вчера я возвратился в
Санкт-Петербург, потому что за границей я очень скучал без этого города,
без вас и даже без полковника Бздилевича.
Как только оратор заговорил, звон стаканов временно прекратился, за-
курили, однако же, еще усерднее. Как назло у Ульянова начался крайне
неприятный отходняк: его трясло, никак не удавалось справиться с икотой.
Сделав еще несколько глотков из спасительного стакана, он продолжил:
- Однако тоска по полковнику Бздилевичу отнюдь не единственная причи-
на моего возвращения. Важность текущего момента, товарищи, - вот что
заставило меня вернуться на родину. Сегодня, когда самодержавие маневри-
рует, когда силы царизма и революции уравновесились, когда наступил ре-
шительный момент, от всех нас требуется особая стойкость. Я знаю, что
многие из вас вовлечены сейчас в ожесточенную стачечную борьбу. Знаю,
что это очень нелегко, особенно для тех из вас, у кого есть жены и дети,
а таких, конечно, большинство. Но пусть ненависть к врагам вашим придаст
вам силы! Ненавидьте буржуазию, попов, псевдоинтеллигентов. Среди пос-
ледних особенно опасны адвокаты. Как говорил полковник Бздилевич, еще ни
один адвокат не был хорошим строевиком. А именно строевые качества сей-
час приобретают первостепенное значение. Ведь сегодня все мы в строю,
товарищи! В едином революционном строю. Как представители наиболее рево-
люционного класса, вы безусловно являетесь украшением этого строя. Но
рядом с вами и трудовое крестьянство, и прогрессивная интеллигенция, и
лучшие представители иных сословий. Рядом с вами в этом строю - лейте-
нант Шмидт и Лев Каскад, Максим Горький и Михаил Чигорин, Бенито Мусоли-
ни и, как знать, может быть сегодня уже, и полковник Бздилевич!
На кафедру поднялся Глеб Кржижановский, чтобы вновь наполнить стакан
Ульянова. Постепенно, Ульянов разошелся и полностью завладел вниманием
аудитории...
x x x
Что было дальше, Ульянов почти не помнил. В "Сан-Ремо" он вернулся
лишь под утро, притащив на себе бесчувственного Бени. Ульянов был пьян в
дымину, плащ и кепку он где-то потерял, и неизвестный шутник написал ему
на лысине черной краской заборное слово из трех букв.
Его выступление имело неожиданные последствия: по городу пополз слух
о скором приезде в Россию некоего полковника Бздилевича - пламенного ре-
волюцинера, защитника всех униженных и оскорбленных. Слух этот постепен-
но крепчал и распространился далеко за пределы столицы. Таинственный
полковник виделся людям то могущественным мессией - единственным, спо-
собным спасти несчастную Россию, то самим Иисусом Христом, второго при-
шествия которого народ ждал вот уже скоро две тысячи лет.
Разумеется, достиг этот слух и Зимнего дворца - обители настоящего
полковника Бздилевича.
* 5 декабря 1905 года *
В четыре часа пополудни, в одном из покоев Зимнего дворца, за высоким
столом, заваленным бумагами и картами, сидел последний русский император
и думал свою горькую думу.
Час был не поздний, но уже темнело, и крупные хлопья мокрого снега
падали в еще не замерзшую черную Неву. Ветер все усиливался, и можно бы-
ло ожидать наводнения.
Император мог видеть это из окна, но его мало занимали капризы приро-
ды. Он смотрел в другую сторону, где на стене висел его собственный
портрет. Николай был изображен в полный рост, в мундире, при всех орде-
нах. Он всегда считал себя профессиональным военным, хотя чином доволен
не был. Вот и сейчас император представил себе совсем другой портрет, в
ином мундире и с иными погонами. "Генерал Бздилевич!"- мысленно произнес
он. Увы, это были только мечты. На деле же Николай II навсегда застрял в
звании полковника, поскольку по восшествии на престол дальнейшее чиноп-
роизводство не полагалось по закону.
Возможно, для России было бы лучше, если бы полковник Бздилевич отка-
зался от престола и целиком посвятил себя военной карьере. Быть может,
тогда русский штык показал бы вонючим япошкам "почем пирожки с еб твою
мать". Но это была бы уже совсем другая история.
Незадачливый полковник продолжал сидеть, подперев голову обеими рука-
ми, и думать о военной карьере. Он перебирал в памяти эпизоды биографий
выдающихся полководцев: Александра Македонского, Цезаря, Ганнибала, Чин-
гисхана, Наполеона Бонапарта... Он мысленно представил себе портреты
этих великих людей, собранные в отдельной галерее в одном из залов Зим-
него дворца. И среди них - его портрет. "Генералиссимус Бздилевич!"
Подумав об этом, император нахмурился, потому что в последние дни его
всерьез беспокоили слухи о каком-то другом полковнике Бздилевиче -
страшном и таинственном революционере, опасном и дерзком самозванце.
Собственно, из-за этих слухов Николай и сидел сейчас здесь в ожидании
начальника Петербургского охранного отделения г-на Барсукевича.
Затем мысли императора потекли в другом направлении, и он уже соби-
рался позвонить и заказать пару бутылок портвейна, как вдруг камердинер
постучался сам и доложил, что генерал Барсукевич почтительно просит при-
нять.
- Скажите генералу, что мы его ждем, - сказал Николай и добавил: - и
подайте нам несколько бутылок портвейна, пожалуйста.
- Какого портвейна, ваше величество?
- Любых, только разных! Мы будем пробовать и сравнивать.
Генерал Барсукевич был высокий угрюмый мужчина, слегка сгорбленный не
то от вечной службы, не то от долгого пития. Его мешковатые обвислые ще-
ки, изуродованные нелепыми седыми бакенбардами, придавали ему сходство с
бульдогом. От всего его облика веяло каким-то унылым солдафонством. Он
вошел в кабинет и замер в немом поклоне, а следом за ним камердинер вка-
тил столик с тремя бутылками различных портвейнов: розового бессарабско-
го, белого крымского, а также - особо почитаемого императором - рубино-
вого тифлисского.
- Присаживайтесь, Адольф Арнольдович, - любезно предложил Николай. -
Хотите портвейна?
- Простите?..
- Портвейна, я спрашиваю, не хотите? - повысил голос Бздилевич.
- Ну, это-то я сразу понял, ваше величество.
- А зачем же тогда было переспрашивать?
- А зачем ваше величество обижает своего преданного слугу подобными
вопросами? Портвейна я всегда хочу.
- Это очень похвально, - серьезно сказал Николай. - Как любил гово-
рить мой покойный незабвенный родитель, любовь к портвейну есть качест-
во, прекрасно характеризующее дворянина.
Генерал отвесил поклон, который должен был означать, что он служит
уже очень давно и, конечно, прекрасно помнит эту излюбленную поговорку
Александра III.
- Наполни нам стаканы красненьким, Петюнчик, и оставь нас, - повелел
император все еще стоявшему посреди комнаты камердинеру.
- Может какой закусочки, государь?
- Некогда нам закусывать, Петюнчик, - очень серьезно сказал импера-
тор. - Революция на дворе.
Петюнчик наполнил стаканы красненьким и удалился.
- Адольф Арнольдович, - начал царь. - Я позвал вас сегодня, чтобы вы
рассказали мне все, что вы знаете о полковнике Бздилевиче.
Изрядно озадаченый таким вопросом генерал молча пил портвейн. Возник-
ла неловкая пауза.
- Почему вы не отвечаете? - прервал, наконец, молчание император. -
Город наводнен слухами об этой таинственной личности, и я вправе требо-
вать отчета по этому вопросу от начальника охранного отделения.
- Откровенно говоря, ваше величество, - нерешительно начал Барсуке-
вич, - в нашей картотеке имеются кое-какие данные об интересующем вас
человеке. Лет десять назад...
Генерал замялся. Император все понял и поспешил на помощь:
- Адольф Арнольдович, мы с вами отлично понимаем друг друга. Давайте
не будем играть в прятки. Меня не интересует, что было десять лет назад.
Я хочу, чтобы вы объяснили мне те слухи, которые вот уже две или три не-
дели упорно ползут по городу.
- Ваше величество, никакими сведениями об интересующем вас полковнике
Бздилевиче Петербургское охранное отделение не располагает, - генерал
сделал особый акцент на словах "интересующем вас".
Николай так разволновался, что, забывшись, собственноручно налил себе
портвейна, - на этот раз крымского. Барсукевич, между тем, продолжал:
- Могу только заверить вас, что в русской армии такого офицера никог-
да не было.
- Вы уверены в этом?
- Я проверял.
- Все же, если ветра нет, а кусты трясутся, значит там что-то проис-
ходит, - резонно заметил император. - Как вы сами объясняете эти слухи?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг