чуть иронически-снисходительно, но в то же время и побаивались. А
объектив... это был лучший объектив на свете, заслуживающий и не таких
стихов, и не такой любви. И, может быть, даже не такого окуляра, как я. И
мы были едины: я, она и Вселенная.
А вверху, в ночи, в щели между раздвинутыми скатами крыши плыл среди
звезд... этот, как его?- Марс. Красненький такой.
- Ну-ка, прицелимся, радость моя.
Я увидел кирпичного цвета горошину в ущербной фазе с белой нашлепкой у
полюса и две искорки во тьме, несущиеся вперегонки близко около нее. А
потом все крупнее, отчетливей: безжизненные желто-красные пески с
барханами, отбрасывающими черные тени; плато с гигантскими валунами;
скалистые горы, уносящие вершины к звездам. И стремительный восход в
черном небе двух тел неправильной формы, глыб в оспинах и бороздах -
ближняя к планете крупнее дальней.
Утром я дополнил стихи об Аганите строкой: "Чьи бедра так чисты и
округлы, что через них можно увидеть спутники Марса".
В последующие ночи я засек периоды обращения спутников, а по ним легко
вычислить и орбиты.
С этого открытия мы и начали наш семейный звездный каталог. Не знаю,
как назовут спутники Марса европейские астрономы, когда откроют их
(подберут, наверно, что-нибудь поотвратительней из латыни), но мы их
назвали, как это принято у нас в Тикитакии: большой спутник - Лемюэль,
меньший - Аганита.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Затруднения казны и честолюбие тестя. Автор вовлечен в заговор.
Ограбление по-королевски. Роковой поступок Имельдина
С неудовольствием приступаю к описанию событий, которые принудили меня
покинуть остров. Вспоминать об этом горько и сейчас.
Признаюсь: после проникновения в семейную астрономию я даже и на тот
тенденциозно-амбициозный доклад академика Донесмана-Тика начал смотреть
несколько иначе. Конечно, вопрос о том, что европейцы - дичающие потомки
не выдержавших Похолодание тикитаков, пусть лучше останется открытым, но в
остальном факт иного пути разумных существ, иной цивилизации на Земле был
у меня перед глазами. Это неважно, что многие наши достижения - и те, что
есть, и те, что будут,- они имеют не в металле, не в громоздко-сложных
конструкциях, а в своем прозрачном теле. Неважно и то, что две самые
мощные отрасли знаний - медицину и астрономию - местные ученые не признают
науками; действительно, какая же это наука, если без зауми и каждому
доступно!
Главное, что они есть, эти знания. Если смыслом разумного существования
является познание себя и познание Большого Мира, породившего нас вместе с
планетой, Солнцем и звездами, то тикитаки здесь явно далеко впереди. Ибо и
каждый из них, и парами, и все они вместе,- Глаз, могущий проникать
неограниченно как в себя, так и во Вселенную.
И я теперь был причастен ко всему этому.
Мы с Агатой по-новому, по-настоящему поняли и полюбили друг друга.
Майкл набирал вес, лепетал первые слова; были основания надеяться, что
его скелет останется прозрачным и когда он вырастет. Словом, жизнь
наладилась, иной я себе и не мыслил; даже с Барбаритой мы притерлись.
И вот в один - да, всего лишь в один - далеко не прекрасный день все
разрушилось.
Читатель, вероятно, заметил, что мой тесть и опекун Имельдин был
человек, как говорится, обойденный судьбой. Его способности и большие
профессиональные знания оставались без применения, приходилось
подрабатывать "внутренним декорированием", сомнительным парикмахерским
занятием; да и в нем после прискорбного казуса с "Большой Медведицей" его
репутация оказалась подмоченной.
Честолюбивые попытки не удавались: по конкурсу в Академию наук не
прошел, за хлопоты со мной не наградили, не отметили. И в семье не
ладилось.
Мы с ним с самого начала сошлись характерами - двое мужчин, которым не
везло; как могли, поддерживали и выручали друг друга; вместе претерпевали
от Барбариты. Я немало узнал от него, тесть - кое-что и от меня. Он
никогда не называл меня демихом и не одобрял, когда это делали другие. И я
был огорчен, что за "пробу на прозрачность" Имельдину ничего не перепало.
Только тем и осчастливил нас монарх Зия, что пустил на "звездный бал".
Лучше бы он этого не делал!
Королевскую волю не оспоришь, но уязвленный тесть через знакомцев при
дворе попытался узнать, выяснить: в чем дело, за что такая немилость?
Оказалось, это вовсе не немилость, а режим экономии: королевская казна
переживала трудные времена. Переживала она их потому, что резко
сократились поступления из основного источника - от конфискаций имущества
чиновников-лихоимцев.
А поступления сократились из-за того, что среди востребованных и
вознесенных на различные должности вымогателей и взяточников оказалось
меньше, чем рассчитывали: для многих от скорбной жизни в Яме новый свет
воссиял, они решили жить праведно или по крайней мере не попадаться.
Несколько честных (или хоть осторожных) чиновников колеблют
государственный порядок - это безусловный изъян системы.
Когда Имельдин узнал об этом, у него быстро созрел новый замысел на
основе новой, полученной от меня информации. Я думал, из сообщенных
рецептов он выберет крепящие средства, чтобы потчевать своих клиенток;
ничего подобного - он занялся слабительными.
Предприимчивый тесть изготовил и проверил на себе действие всех
составов.
Подобрал смесь, нейтральную по вкусу, проявляющую себя ровно через два
часа, да так, что могла бы вывернуть наизнанку и слона.
Тайком от Барбариты он достал из тайника два хранимые про черный день
камешка: изумрудик и сапфир скромных размеров, заправился ими, прихватил
пузырек, поднялся во дворец и дерзко потребовал приема у короля по делу
большой важности. Зия принял. Имельдин объяснил, что к чему, отпил из
пузырька, продемонстрировал действие снадобья.
Все это Имельдин, как и подобает опытному неудачнику, провернул
скрытно, даже ко мне более не обращался за консультацией. Я узнал обо
всем, когда - это случилось три месяца спустя - нас снова пригласили во
дворец на празднество полнолуния и прислали лошадей. Для меня это была
полная неожиданность. "Ну, ты сегодня увидишь!..- приговаривал тесть,
потирая янтарными ладонями, когда мы зарысили вверх по дороге.- Ох, и
будет же!". И только распалив мое любопытство, выложил дело. Сначала я
возмутился так, что остановил коня, слез, передал Имельдину повод и
повернул обратно.
Использовать медицинские знания во вред людям - куда это годится!
Тесть преградил мне дорогу.
- Послушай,- произнес он с обидой в голосе,- я ведь мог сказать, что
сам изобрел рецепт,- и один получил бы награду и расположение короля. Но я
не такой человек. Меня оттесняют - да, но чтобы я сам - нет. Поэтому я
сказал его величеству, что все рецепты сообщил Демихом Гули. И знаешь, что
ответил король? "В таком случае он больше не демихом". Вот. А ты!..
Что ж, по-своему это было благородно. Словом, он меня уговорил. Неплохо
бы действительно избавиться от позорной клички, пока и свой сын не начал
дразнить. Да еще вспомнил, как прошлый раз мы бесцветными тенями терлись у
стены, а перед нами вельможно блистали "созвездия",- и снова забрался на
коня. Ну-ка, как вы станцуете сегодня?..
Все было, как обычно во дворце, только у чиновников-порученцев,
сновавших по дорожкам с папками под мышкой, были несколько выразительней,
ответственней поджаты внутренности и подтянуты диафрагмы. Как обычно,
восседали министры на двух скамьях по обе стороны от короля на троне - все
закинув левую ногу на правую и скрестив на груди руки; но и сквозь
скрещенные руки было видно, как у них в одном ритме наполняются легкие,
сокращаются сердца.
Только ЗД-видение на сей раз не присутствовало.
Знати со всего острова съехалось сегодня даже больше, чем прошлый раз.
В тронном павильоне было тесно и душно. Многие обмахивались веерами, но -
на что я обратил внимание - овевали не лица, а преимущественно область
живота, чтобы пленка пота на этих поверхностях не уменьшала блеск
драгоценностей внутри. Некоторые поддавали себя веерами и сзади - чтобы и
со спины все в них было хорошо видно стоящим позади.
Мы с Имельдином как раз и стояли позади, около дверей. Все колышущееся,
сверкающее, искрящееся, играющее огнями ювелирное разнообразие, кое через
несколько часов поступит в казну, простиралось перед нами, как поле с
цветами. И смотрели мы на этих впереди "не таких, как все", стремящихся к
вершине и теснящих друг друга, теми же глазами, какими всюду и во все
времена чернь смотрит на знать.
На ковриках перед королем и правительством стояли двое, востребованных
из Ямы; тощий вид их выражал готовность. Одного король Зия вознес на пост
контролера за сбором плодов тиквой в Эдессе, другого назначил запретителем
по части ухода за- престарелыми. Возвысив и обласкав, его величество
отпустил их со словами: "Смотрите же мне!"
Затем последовал возглас с Башни Последнего Луча: "Солнце - на западе,
Луна - на востоке!" Под него всем - кроме челяди и нас - разнесли
ритуальные пиалы с тиквойевым пивом. Его величество предложил тост: "За
здоровье и долголетие всех присутствующих!"- включив и себя в число всех.
Не выпить до дна было нельзя. По вкусу то, что поднесли знати, мало
отличалось от поданного королю и министрам.
Далее был ритуал прощания с Солнцем на смотровой площадке, общий привет
Луне - и, наконец, "звездный бал". Ах, какой роскошный получился на этот
раз бал!
Такого по блеску и изобилию украшений не помнили даже самые старые
челядинцы, и уж наверняка теперь очень не скоро такой случится снова.
Мы с Имельдином забрались в свою нишу. На сей раз мы не столько
любовались танцами, сколько отсчитывали затраченное на каждый из них
время. Контрданс, менуэт, ритурнель, кадриль, полонез - все это были
предварительные стадии, во время которых драгоценные камни, следуя
сокращениям аристократических кишок, располагались подобно звездам в
созвездиях.
И вот наступило время "звездного вальса". Министр-церемонимейстер дон
Реторто, блистая своей "Полярной звездой", встал в центре павильона. Место
той тщеславной неудачницы заняли теперь две дамы; их "Большая Медведица"
была действительно большой, сверкала яркими камнями. Прочие "созвездия"
расположились, как на небесах. Контрабас принялся отсчитывать неспешный
ритм на три четверти "Эс тик-так, эс тик-так...", виолончели мягко повели
партию Луны, запели скрипки - вальс начался. Далеко было настоящим звездам
в залитом лунным светом небе до обильного сверкающего великолепия у нас
под ногами! "Мадам Орион", проплывая мимо, углядела меня в нише, сделала
ручкой и немножко обрисовалась: она уже не сердилась. "Интересно,
позаботился ли о ней ее супруг?- подумал я.- Впрочем, у него еще на три
"Ориона" хватит".
- Пора бы...- нетерпеливо прошептал Имельдин. Как и всякий новатор, он
нервничал.
И - началось. "Звезды" повсюду .замерцали, как перед ураганом,
затрепетали, рисунки "созвездий" исказились; случись такое в настоящем
небе, это означало бы конец света. Мелодии скрипок и виолончелей покрыли
совсем другие звуки.
Смесь Имельдина подействовала на всех одновременно и четко. На этот раз
никто не успел выбежать из павильона. Некоторые даже не успели присесть.
Полагаю, что читатель не станет требовать от меня подробного описания
всего, что там происходило: как дугой вылетали "созвездия", как
ошеломленные гости пытались спасти свое богатство (а некоторые - и
прихватить чужое), как для контроля ситуации по приказу короля были
зажжены факелы - событие по своей исключительности едва ли не
историческое... как слуги, охранники и даже министры пресекали попытки
вернуть утерянное, пинали ползающих гостей, оттаптывали всей ступней
тянущиеся к камням прозрачные пальцы... как и сам его величество "Большой
Пес" с ярчайшим "Сириусом" в животе в ажитации бегал по павильону с
возгласами: "Нет-нет, что упало, то пропало!"- указывал подчиненным не
зевать и сгребать все в кучу и раскраснелся при этом настолько, что я
увидел его лицо: пухлые щеки, покатый лоб, крючковатый нос над плоскими
губами, широкий подбородок. Чадящие языки пламени, умноженные зеркалами,
метания полупрозрачных теней на черном полу, мерзкие звуки, веера
зловонных брызг, сверкание влажный камней, рыдания и стоны - такие сцены,
пожалуй, редки и в аду. Но существует ли такое зловоние и нечистоты,
которые смутят стремящегося к богатству?
Опустошенных, сникших до полной незримости аристократов выталкивали из
павильона взашей, а они со стенаниями и плачем рвались обратно к
сверкающей неблагоуханной куче, протягивали к ней руки. Теперь это были
призраки, жалкие тени недавних самих себя.
Когда зал очистили от них, король жестом подозвал нас. Мы стояли над
кучей драгоценностей, распространяющих запах выгребной ямы, три сообщника:
властитель, плут и дурак.
- Вот теперь глотай свою долю! - сказал Зия Имельдину и милостиво
указал подбородком на кучу.
- Как, ваше величество, прямо сейчас?!- тот в замешательстве отступил
на шаг.
- Да, сейчас. В твоем распоряжении минута.
Тесть колебался еще секунду - секунду, стоившую бриллианта; затем начал
работать: наклон к куче - мгновенный выбор - энергичный, остервенелый
глоток. Он хватал "звезды" первой величины и ни разу не ошибся.
...Потом, размышляя, я понял, почему король Зия облек свою "милость" в
такую форму: он чувствовал себя неважно. Все-таки совершил ограбление,
хоть и по-королевски, суетился, бегал, потерял (или показал?) лицо. В
такой ситуации нет лучшего утешения, чем убедиться, что рядом с тобой еще
большие подонки, чем ты сам.
- Довольно! - остановил Зия тестя, который вошел в раж; указал
подбородком на кучу мне.- Теперь ты. Тоже минута.
Скорее бы я согласился быть четвертованным!
Имельдин - сверкающий в свете факелов пищеводом и верхней, самой
широкой частью желудка - глядел на меня с тревогой и недоумением.
- Ну, что же ты! - поторопил король - и нутром выразил: "Брезгуешь,
падло?!"
- Счастье бескорыстно служить вашему величеству для меня дороже любых
драгоценностей,- сказал я ровным голосом, сильно надеясь, что из-за
неверного освещения прочесть мои подлинные чувства не удастся.
- Бескорыстно?.. Э, милейший, ты и в самом деле демихом.. Бескорыстно!..
Бескорыстные-то как раз меня и подвели. Все, убирайтесь! - возмутился
король.
Возможно, король и прочел мои чувства. Но в конце концов он ведь
остался не в накладе.
Мы выбрались из дворца прежним путем: из ниши на стену павильона,
оттуда на тиквойю, по ее стволу вниз - и в темную глубину парка, к
известной Имельдину лазейке в ограде. Тесть теперь опасался открытых мест.
Вскоре мы спускались с горы по каменистой тропинке, уникальная пара в
лунном свете - темный скелет и рядом - сияющий бриллиантами желудок.
Сначала шли молча, прислушивались, нет ли погони.
Вокруг было тихо, только ветерок чуть шевелил листву в верхушках
деревьев.
"Бриллиантовый желудок" воспрял, принялся истово ругать меня.
- Чистоплюй, тоже мне... ведь вдвое больше несли бы сейчас! Сплоховал,
Гули, не ждал от тебя! Подумаешь, эко дело, ничего с тобой не случилось
бы, как не случится и со мной. Ладно,- он щедро хлопнул себя по животу,-
половина все одно твоя. Я не жаден, да мы и родичи, хе-хе! Теперь и в
академию птицей пролечу, вот увидишь. Думаешь, этот их конкурс с подсчетом
извилин объективен? Эге! Какую-то складку можно посчитать отдельной
извилиной, а можно продолжением предыдущей. Один камешек,- он снова
похлопал себя по животу,- и у меня все складки пойдут как извилины не
только в мозгу, но и на шее, вот так-то, хохо-хо!
Я молча шагал с наветренной стороны и думал, что в жизни темнотика есть
свои преимущества: если и окажешься в дерьме - то все-таки снаружи. А
здесь можно и изнутри. Я понимал, что. Имельдин говорит сейчас не для
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг