укрепление.
Положение осажденных сделалось весьма сомнительным. Сверх обязанности
отбивать осаждающих, Ираидке необходимо было усмирять измену в собственном
лагере. Предвидя конечную гибель, она решилась умереть геройскою смертью
и, собрав награбленные в казне деньги, в виду всех взлетела на воздух
вместе с казначеем и бухгалтером.
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел, как обыватели
вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Некоторые из
них до того осмелились, что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в
шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальника,
конечно, тогда же записал на бумажку.
Вести о "глуповском нелепом и смеха достойном смятении" достигли,
наконец, и до начальства. Велено было "беспутную оную Клемантинку, сыскав,
представить, а которые есть у нее сообщники, то и тех, сыскав, представить
же, а глуповцам крепко-накрепко наказать, дабы неповинных граждан в реке
занапрасно не утапливали и с раската звериным обычаем не сбрасывали". Но
известия о назначении нового градоначальника все еще не получалось.
Между тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась
третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая
основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у
какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к
колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда же
пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым
Пузановым.
- Атаманы-молодцы! - говорил Пузанов, - однако ведь мы таким манером
всех людишек перебьем, а толку не измыслим!
- Правда! - согласились опомнившиеся атманы-молодцы.
- Стой! - кричали другие, - а зачем Ивашко галдит? галдеть разве велено?
Пятый Ивашко стоял ни жив ни мертв перед раскатом, машинально кланяясь
на все стороны.
В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш,
сопровождаемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую в плен
беспутную Клемантинку.
Штокфиш была полная, белокурая немка, с высокою грудью, с румяными
щеками и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.
- Ишь, толстомясая! пупки'-то нагуляла! - раздалось в разных местах.
Но Штокфиш, очевидно, заранее взвесила опасности своего положения и
поторопилась отразить их хладнокровием.
- Атаманы-молодцы! - гаркнула она, молодецки указывая на обезумевшую от
водки Клемантинку, - вот беспутная оная Клемантинка, которую велено,
сыскав, представить! видели?
- Видели! - шумела толпа.
- Точно видели? и признаёте ее за ту самую беспутную оную Клемантинку,
которую велено, сыскав, немедленно представить?
- Видели! признаем!
- Так выкатить им три бочки пенного! - воскликнула неустрашимая немка,
обращаясь к солдатам, и, не торопясь, выехала из толпы.
- Вот она! вот она, матушка-то наша Амалия Карловна! теперь, братцы,
вина у нас будет вдоволь! - гаркнули атаманы-молодцы вслед уезжающей.
В этот день весь Глупов был пьян, а больше всех пятый Ивашко. Беспутную
оную Клемантинку посадили в клетку и вывезли на площадь; атаманы-молодцы
подходили и дразнили ее. Некоторые, более добродушные, потчевали водкой,
но требовали, чтобы она за это откинула какое-нибудь коленце.
Легкость, с которою толстомясая немка Штокфиш одержала победу над
беспутною Клемантинкой, объясняется очень просто. Клемантинка, как только
уничтожила Раидку, так сейчас же заперлась с своими солдатами и предалась
изнеженности нравов. Напрасно пан Кшепшицюльский и пан Пшекшицюльский,
которых она была тайным орудием, усовещивали, протестовали и угрожали -
Клемантинка через пять минут была до того пьяна, что ничего уж не
понимала. Паны некоторое время еще подержались, но потом, увидев
бесполезность дальнейшей стойкости, отступились. И действительно, в ту же
ночь Клемантинка была поднята в бесчувственном виде с постели и выволочена
в одной рубашке на улицу.
Неустрашимый штаб-офицер (из обывателей) был в отчаянии. Из всех его
ухищрений, подвохов и переодеваний ровно ничего не выходило. Анархия
царствовала в городе полная; начальствующих не было; предводитель удрал в
деревню; старший квартальный зарылся с смотрителем училищ на пожарном
дворе в солому и трепетал. Самого его, штаб-офицера, сыскивали по городу,
и за поимку назначено было награды алтын. Обыватели заволновались, потому
что всякому было лестно тот алтын прикарманить. Он уж подумывал, не лучше
ли ему самому воспользоваться деньгами, явившись к толстомясой немке с
повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство дало делу совершенно новый
оборот.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно
труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала
невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны
Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко
сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного
случая ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать, как
внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
Было свежее майское утро, и с неба падала изобильная роса. После
бессонной и бурно проведенной ночи глуповцы улеглись спать, и в городе
царствовала тишина непробудная. Около деревянного домика невзрачной
наружности суетились какие-то два парня и мазали дегтем ворота. Увидев
панов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были остановлены.
- Что вы тут делаете? - спросили паны.
- Да вот, Нелькины ворота дегтем мажем! - сознался один из парней, -
оченно она ноне на все стороны махаться стала!
Паны переглянулись и как-то многозначительно цыркнули. Хотя они пошли
далее, но в головах их созрел уже план. Они вспомнили, что в ветхом
деревянном домике действительно жила и содержала заезжий дом их
компатриотка, Анеля Алоизиевна Лядоховская, и что хотя она не имела
никаких прав на название градоначальнической помпадурши, но тоже была
как-то однажды призываема к градоначальнику. Этого последнего
обстоятельства совершенно достаточно было, чтобы выставить новую
претендентшу и сплести новую польскую интригу.
Они тем легче могли успеть в своем намерении, что в это время своеволие
глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они в один день
сбросили с раската и утопили в реке целые десятки излюбленных граждан, но
на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казенной
подорожной, чиновника.
- Кто ты? и с чем к нам приехал? - спрашивали глуповцы у чиновника.
- Чиновник из губернии (имярек), - отвечал приезжий, - и приехал сюда
для розыску бездельных Клемантинкиных дел!
- Врет он! Он от Клемантинки, от подлой, подослан! волоките его на
съезжую!
- кричали атаманы-молодцы.
Напрасно протестовал и сопротивлялся приезжий, напрасно показывал
какие-то бумаги, народ ничему не верил и не выпускал его.
- Нам, брат, этой бумаги целые вороха показывали - да пустое дело
вышло! а с тобой нам ссылаться не пригоже, потому ты, и по обличью видно,
беспутной оной Клемантинки лазутчик! - кричали одни.
- Что с ним по пустякам лясы точить! в воду его - и шабаш! - кричали
другие.
Несчастного чиновника увели в съезжую избу и отдали за приставов.
Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась; назначила с мещан по алтыну с
каждого двора, с купцов же по фунту чаю да по голове сахару по большой.
Потом поехала в казармы и из собственных рук поднесла солдатам по чарке
водки и по куску пирога. Возвращаясь домой, она встретила на дороге
помощника градоначальника и стряпчего, которые гнали хворостиной гусей с
луга.
- Ну что, старички? одумались? признаёте меня? - спросила она их
благосклонно.
- Ежели имеешь мужа и можешь доказать, что он наш градоначальник, то
признаём! - твердо ответствовал помощник градоначальника.
- Ну, Христос с вами! пасите гусей! - сказала толстомясая немка и
проследовала далее.
К вечеру полил такой сильный дождь, что улицы Глупова сделались на
несколько часов непроходимыми. Благодаря этому обстоятельству ночь минула
благополучно для всех, кроме злосчастного приезжего чиновника, которого,
для вернейшего испытания, посадили в темную и тесную каморку, исстари
носившую название "большого блошиного завода", в отличие от малого завода,
в котором испытывались преступники менее опасные. Наставшее затем утро
также не благоприятствовало проискам польской интриги, так как интрига
эта, всегда действуя в темноте, не может выносить солнечного света.
"Толстомясая немка", обманутая наружною тишиной, сочла себя вполне
утвердившеюся и до того осмелилась, что вышла на улицу без провожатого и
начала заигрывать с проходящими. Впрочем, к вечеру она, для формы, созвала
опытнейших городских будочников и открыла совещание. Будочники единогласно
советовали: первое, беспутную оную Клемантинку, не медля, утопить, дабы не
смущала народ и не дразнила; второе, помощника градоначальника и стряпчего
пытать и, в-третьих, неустрашимого штаб-офицера, сыскав, представить. Но
таково было ослепление этой несчастной женщины, что она и слышать не
хотела о мерах строгости и даже приезжего чиновника велела перевести из
большого блошиного завода в малый.
Между тем глуповцы мало-помалу начинали приходить в себя, и
охранительные силы, скрывавшиеся дотоле на задних дворах, робко, но
твердым шагом выступали вперед. Помощник градоначальника, сославшись с
стряпчим и неустрашимым штаб-офицером, стал убеждать глуповцев удаляться
немкиной и Клемантинкиной злоехидной прелести и обратиться к своим
занятиям. Он строго порицал распоряжение, вследствие которого приезжий
чиновник был засажен в блошиный завод, и предрекал Глупову великие от
этого бедствия. Сила Терентьев Пузанов, при этих словах, тоскливо замотал
головой, так что если б атаманы-молодцы были крошечку побойчее, то они,
конечно, разнесли бы съезжую избу по бревнышку. С другой стороны, и
"беспутная оная Клемантинка"
оказала немаловажную услугу партии порядка...
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам
в сладость было, в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она
остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу
прикасались концами раскаленных железных прутьев.
- Что, Клемантинка, сладко? - хохотали одни, видя, как "беспутная"
вертелась от боли.
- А сколько, братцы, эта паскуда винища у нас слопала - страсть! -
прибавляли другие.
- Ваше я, что ли, пила? - огрызалась беспутная Клемантинка, - кабы не
моя несчастная слабость да не покинули меня паны мои милые, узнали бы вы у
меня ужо, какова я есть!
- Толстомясая-то тебе небось прежде, какова она есть, показала!
- То-то "толстомясая"! Я, какова ни на есть, а все-таки
градоначальническая дочь, а то взяли себе расхожую немку!
Призадумались глуповцы над этими Клемантинкиными словами. Загадала она
им загадку.
- А что, братцы! ведь она, Клемантинка, хоть и беспутная, а правду
молвила!
- говорили одни.
- Пойдем, разнесем толстомясую! - галдели другие.
И если б не подоспели тут будочники, то несдобровать бы "толстомясой",
полететь бы ей вниз головой с раската! Но так как будочники были строгие,
то дело порядка оттянулось, и атаманы-молодцы, пошумев еще с малость,
разошлись по домам.
Но торжество "вольной немки" приходило к концу само собою. Ночью, едва
успела она сомкнуть глаза, как услышала на улице подозрительный шум и
сразу поняла, что все для нее кончено. В одной рубашке, босая, бросилась
она к окну, чтобы, по крайней мере, избежать позора и не быть посаженной,
подобно Клемантинке, в клетку, но было уже поздно.
Сильная рука пана Кшепшицюльского крепко держала ее за стан, а Нелька
Лядоховская, "разъярившись неслыханно", требовала к ответу.
- Правда ли, девка Амалька, что ты обманным образом власть похитила и
градоначальницей облыжно называть себя изволила и тем многих людишек в
соблазн ввела? - спрашивала ее Лядоховская.
- Правда, - отвечала Амалька, - только не обманным образом и не
облыжно, а была и есмь градоначальница по самой сущей истине.
- И с чего тебе, паскуде, такое смехотворное дело в голову взбрело? и
кто тебя, паскуду, тому делу научил? - продолжала допрашивать Лядоховская,
не обращая внимания на Амалькин ответ.
Амалька обиделась.
- Может быть, и есть здесь паскуда, - сказала она, - только не я.
Сколько затем ни предлагали девке Амальке вопросов, она презрительно
молчала; сколько ни принуждали ее повиниться - не повинилась. Решено было
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг