Тем не менее глуповцам показались они так любы, что немедленно собрали
они сходку и порешили так: знатным обоего пола особам кланяться Перуну, а
смердам - приносить жертвы Волосу. Призвали и причетников и требовали,
чтоб они сделались кудесниками; но они ответа не дали и в смущении лишь
трепетали воскрилиями. Тогда припомнили, что в Стрелецкой слободе есть
некто, именуемый "расстрига Кузьма" (тот самый, который, если читатель
припомнит, задумывал при Бородавкине перейти в раскол), и послали за ним.
Кузьма к этому времени совсем уже оглох и ослеп, но едва дали ему
понюхать монету рубль, как он сейчас же на все согласился и начал
выкрикивать что-то непонятное стихами Аверкиева из оперы "Рогнеда".
Дю Шарио смотрел из окна на всю эту церемонию и, держась за бока,
кричал:
"Sont-ils be^tes! dieux des dieux! sont-ils be^tes, ces moujiks de
Gloupoff!"22.
Развращение нравов развивалось не по дням, а по часам. Появились
кокотки и кокодессы; мужчины завели жилетки с неслыханными вырезками,
которые совершенно обнажали грудь; женщины устраивали сзади возвышения,
имевшие прообразовательный смысл и возбуждавшие в прохожих вольные мысли.
Образовался новый язык, получеловечий, полуобезьяний, но во всяком
случае вполне негодный для выражения каких бы то ни было отвлеченных
мыслей.
Знатные особы ходили по улицам и пели: "A moi l'pompon", или "La Venus
aux carottes"23, смерды слонялись по кабакам и горланили камаринскую.
Мнили, что во время этой гульбы хлеб вырастет сам собой, и потому
перестали возделывать поля. Уважение к старшим исчезло; агитировали
вопрос, не следует ли, по достижении людьми известных лет, устранять их из
жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и
старух продать в рабство. В довершение всего, очистили какой-то манеж и
поставили в нем "Прекрасную Елену", пригласив, в качестве исполнительницы,
девицу Бланш Гандон.
И за всем тем продолжали считать себя самым мудрым народом в мире.
В таком положении застал глуповские дела статский советник Эраст
Андреевич Грустилов. Человек он был чувствительный, и когда говорил о
взаимных отношениях двух полов, то краснел. Только что перед этим он
сочинил повесть под названием: "Сатурн, останавливающий свой бег в
объятиях Венеры", в которой, по выражению критиков того времени, счастливо
сочеталась нежность Апулея с игривостью Парни. Под именем Сатурна он
изображал себя, под именем Венеры - известную тогда красавицу Наталью
Кирилловну де Помпадур. "Сатурн, - писал он, - был обременен годами и имел
согбенный вид, но еще мог некоторое совершить. Надо же, чтоб Венера,
приметив сию в нем особенность, остановила на нем благосклонный свой
взгляд"...
Но меланхолический вид (предтеча будущего мистицизма) прикрывал в нем
много наклонностей несомненно порочных. Так, например, известно было, что,
находясь при действующей армии провиантмейстером, он довольно
непринужденно распоряжался казенною собственностью и облегчал себя от
нареканий собственной совести только тем, что, взирая на солдат, евших
затхлый хлеб, проливал обильные слезы. Известно было также, что и к мадам
де Помпадур проник он отнюдь не с помощью какой-то "особенности", а просто
с помощью денежных приношений, и при ее посредстве избавился от суда и
даже получил высшее против прежнего назначение. Когда же Помпадурша была,
"за слабое держание некоторой тайности", сослана в монастырь и пострижена
под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил в нее камнем и написал
"Повесть о некоторой многолюбивой жене", в которой делал очень ясные
намеки на прежнюю свою благодетельницу. Сверх того, хотя он робел и
краснел в присутствии женщин, но под этою робостью таилось то пущее
сластолюбие, которое любит предварительно раздражить себя и потом уже
неуклонно стремится к начертанной цели. Примеров этого затаенного, но
жгучего сластолюбия рассказывали множество. Таким образом, однажды,
одевшись лебедем, он подплыл к одной купавшейся девице, дочери благородных
родителей, у которой только и приданого было, что красота, и в то время,
когда она гладила его по головке, сделал ее на всю жизнь несчастною. Одним
словом, он основательно изучил мифологию, и хотя любил прикидываться
благочестным, но в сущности был злейший идолопоклонник.
Глуповская распущенность пришлась ему по вкусу. При самом въезде в
город он встретил процессию, которая сразу заинтересовала его. Шесть
девиц, одетых в прозрачные хитоны, несли на носилках Перунов болван;
впереди, в восторженном состоянии, скакала предводительша, прикрытая
одними страусовыми перьями; сзади следовала толпа дворян и дворянок, между
которыми виднелись почетнейшие представители глуповского купечества
(мужики, мещане и краснорядцы победнее кланялись в это время Волосу).
Дойдя до площади, толпа остановилась. Перуна поставили на возвышение,
предводительша встала на колени и громким голосом начала читать "Жертву
вечернюю" г. Боборыкина.
- Что такое? - спросил Грустилов, высовываясь из кареты и кося
исподтишка глазами на наряд предводительши.
- Перуновы именины справляют, ваше высокородие! - отвечали в один голос
квартальные.
- А девочки... девочки... есть? - как-то томно спросил Грустилов.
- Весь синклит-с! - отвечали квартальные, сочувственно переглянувшись
между собою.
Грустилов вздохнул и приказал следовать далее.
Остановившись в градоначальническом доме и осведомившись от
письмоводителя, что недоимок нет, что торговля процветает, а земледелие с
каждым годом совершенствуется, он задумался на минуту, потом помялся на
одном месте, как бы затрудняясь выразить заветную мысль, но наконец
каким-то неуверенным голосом спросил:
- Тетерева у вас водятся?
- Точно так-с, ваше высокородие!
- Я, знаете, почтеннейший, люблю иногда... Хорошо иногда посмотреть,
как они... как в природе ликованье этакое бывает...
И покраснел. Письмоводитель тоже на минуту смутился, однако ж сейчас же
вслед за тем и нашелся.
- На что лучше-с! - отвечал он, - только осмелюсь доложить вашему
высокородию: у нас на этот счет даже лучше зрелища видеть можно-с!
- Гм... да?..
- У нас, ваше высокородие, при предместнике вашем, кокотки завелись,
так у них в народном театре как есть настоящий ток устроен-с. Каждый вечер
собираются-с, свищут-с, ногами перебирают-с...
- Любопытно взглянуть! - промолвил Грустилов и сладко задумался.
В то время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города,
обитатели же суть как бы его гости. Разница между "хозяином" в
общепринятом значении этого слова и "хозяином города" полагалась лишь в
том. что последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина
обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве
и задумался еще слаще.
- А часто у вас секут? - спросил он письмоводителя, не поднимая на него
глаз.
- У нас, ваше высокородие, эта мода оставлена-с. Со времени Онуфрия
Иваныча господина Негодяева даже примеров не было. Все лаской-с.
- Ну-с, а я сечь буду... девочек!.. - прибавил он, внезапно покраснев.
Таким образом характер внутренней политики определился ясно.
Предполагалось продолжать действия пяти последних градоначальников,
усугубив лишь элемент гривуазности, внесенной виконтом дю Шарио, и сдобрив
его, для вида, известным колоритом сентиментальности. Влияние
кратковременной стоянки в Париже сказывалось повсюду. Победители,
принявшие впопыхах гидру деспотизма за гидру революции и покорившие ее,
были, в свою очередь, покорены побежденными. Величавая дикость прежнего
времени исчезла без следа; вместо гигантов, сгибавших подковы и ломавших
целковые, явились люди женоподобные, у которых были на уме только милые
непристойности. Для этих непристойностей существовал особый язык. Любовное
свидание мужчины с женщиной именовалось "ездою на остров любви" грубая
терминология анатомии заменилась более утонченною; появились выражения
вроде: "шаловливый мизантроп", "милая отшельница" и т. п.
Тем не менее, говоря сравнительно, жить было все-таки легко, и эта
легкость в особенности приходилась по нутру так называемым смердам.
Ударившись в политеизм, осложненный гривуазностью, представители
глуповской интеллигенции сделались равнодушны ко всему, что происходило
вне замкнутой сферы "езды на остров любви". Они чувствовали себя
счастливыми и довольными и в этом качестве не хотели препятствовать
счастию и довольству других. Во времена Бородавкиных, Негодяевых и проч.
казалось, например, непростительною дерзостью, если смерд поливал свою
кашу маслом. Не потому это была дерзость, чтобы от того произошел для
кого-нибудь ущерб, а потому что люди, подобные Негодяеву - всегда
отчаянные теоретики и предполагают в смерде одну способность: быть твердым
в бедствиях. Поэтому они отнимали у смерда кашу и бросали собакам. Теперь
этот взгляд значительно изменился, чему, конечно, не в малой степени
содействовало и размягчение мозгов - тогдашняя модная болезнь. Смерды
воспользовались этим и наполняли свои желудки жирной кашей до крайних
пределов. Им неизвестна еще была истина, что человек не одной кашей живет,
и поэтому они думали, что если желудки их полны, то это значит, что и сами
они вполне благополучны. По той же причине они так охотно прилепились и к
многобожию: оно казалось им более сподручным, нежели монотеизм. Они
охотнее преклонялись перед Волосом или Ярилою, но в то же время мотали
себе на ус, что если долгое время не будет у них дождя или будут дожди
слишком продолжительные, то они могут своих излюбленных богов высечь,
обмазать нечистотами и вообще сорвать на них досаду. И хотя очевидно, что
материализм столь грубый не мог продолжительное время питать общество, но
в качестве новинки он нравился и даже опьянял.
Все спешило жить и наслаждаться; спешил и Грустилов. Он совсем бросил
городническое правление и ограничил свою административную деятельность
тем, что удвоил установленные предместниками его оклады и требовал, чтобы
они бездоимочно поступали в назначенные сроки. Все остальное время он
посвятил поклонению Киприде в тех неслыханно-разнообразных формах, которые
были выработаны цивилизацией того времени. Это беспечное отношение к
служебным обязанностям было, однако ж, со стороны Грустилова большою
ошибкою.
Несмотря на то что в бытность свою провиантмейстером Грустилов довольно
ловко утаивал казенные деньги, административная опытность его не была ни
глубока, ни многостороння. Многие думают, что ежели человек умеет
незаметным образом вытащить платок из кармана своего соседа, то этого
будто бы уже достаточно, чтобы упрочить за ним репутацию политика или
сердцеведца. Однако это ошибка. Воры-сердцеведцы встречаются чрезвычайно
редко; чаще же случается, что мошенник даже самый грандиозный только в
этой сфере и является замечательным деятелем, вне же пределов ее никаких
способностей не выказывает. Для того чтобы воровать с успехом, нужно
обладать только проворством и жадностью. Жадность в особенности
необходима, потому что за малую кражу можно попасть под суд. Но какими бы
именами ни прикрывало себя ограбление, все-таки сфера грабителя останется
совершенно другою, нежели сфера сердцеведца, ибо последний уловляет людей,
тогда как первый уловляет только принадлежащие им бумажники и платки.
Следовательно, ежели человек, произведший в свою пользу отчуждение на
сумму в несколько миллионов рублей, сделается впоследствии даже меценатом
и построит мраморный палаццо, в котором сосредоточит все чудеса науки и
искусства, то его все-таки нельзя назвать искусным общественным деятелем,
а следует назвать только искусным мошенником.
Но в то время истины эти были еще неизвестны, и репутация сердцеведца
утвердилась за Грустиловым беспрепятственно. В сущности, однако ж, это
было не так. Если бы Грустилов стоял действительно на высоте своего
положения, он понял бы, что предместники его, возведшие тунеядство в
административный принцип, заблуждались очень горько и что тунеядство, как
животворное начало, только тогда может считать себя достигающим полезных
целей, когда оно концентрируется в известных пределах. Если тунеядство
существует, то предполагается само собою, что рядом с ним существует и
трудолюбие - на этом зиждется вся наука политической экономии. Трудолюбие
питает тунеядство, тунеядство оплодотворяет трудолюбие - вот единственная
формула, которую, с точки зрения науки, можно свободно прилагать ко всем
явлениям жизни. Грустилов ничего этого не понимал. Он думал, что
тунеядствовать могут все поголовно и что производительные силы страны не
только не иссякнут от этого, но даже увеличатся. Это было первое грубое
его заблуждение.
Второе заблуждение заключалось в том, что он слишком увлекся блестящею
стороною внутренней политики своих предшественников. Внимая рассказам о
благосклонном бездействии майора Прыща, он соблазнился картиною общего
ликования, бывшего результатом этого бездействия. Но он упустил из виду,
во-первых, что народы даже самые зрелые не могут благоденствовать слишком
продолжительное время, не рискуя впасть в грубый материализм, и,
во-вторых, что собственно в Глупове, благодаря вывезенному из Парижа духу
вольномыслия, благоденствие в значительной степени осложнялось озорством.
Нет спора, что можно и даже должно давать народам случай вкушать от
плода познания добра и зла, но нужно держать этот плод твердой рукою и
притом так, чтобы можно было во всякое время отнять его от слишком лакомых
уст.
Последствия этих заблуждений сказались очень скоро. Уже в 1815 году в
Глупове был чувствительный недород, а в следующем году не родилось совсем
ничего, потому что обыватели, развращенные постоянной гульбой, до того
понадеялись на свое счастие, что, не вспахав земли, зря разбросали зерно
по целине.
- И так, шельма, родит! - говорили они в чаду гордыни.
Но надежды их не сбылись, и когда поля весной освободились от снега, то
глуповцы не без изумления увидели, что они стоят совсем голые. По
обыкновению, явление это приписали действию враждебных сил и завинили
богов за то, что они не оказали жителям достаточной защиты. Начали сечь
Волоса, который выдержал наказание стоически, потом принялись за Ярилу, и
говорят, будто бы в глазах его показались слезы. Глуповцы в ужасе
разбежались по кабакам и стали ждать, что будет. Но ничего особенного не
произошло. Был дождь и было вёдро, но полезных злаков на незасеянных полях
не появилось.
Грустилов присутствовал на костюмированном балу (в то время у глуповцев
была каждый день масленица), когда весть о бедствии, угрожавшем Глупову,
дошла до него. По-видимому, он ничего не подозревал. Весело шутя с
предводительшей, он рассказывал ей, что в скором времени ожидается такая
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг