Перебрав в памяти каждую мелочь, Анабеев припомнил и что-то
мелькнувшее впереди, вроде собаки, когда он, покурив, вышел из подъезда.
Внезапно Анабеева осенило: "Ведь если бы я не зашел в подъезд, он меня убил
бы по дороге домой". У Анабеева заныло сердце. Ему стало смертельно жаль
себя, свою вдруг поставленную на голову жизнь. За один вечер он потерял
все, что имел: жену, сына, покой, а главное - уверенность в том, что нет на
свете такой силы, от которой нельзя было бы укрыться в собственном доме.
Анабеев вдруг понял, что свернул с протоптанной дорожки и заблудился в
дремучем лесу. Понял, что жить ему придется здесь до скончания века. Именно
это и было самым страшным. Страшным потому, что Анабееву всю его
сознательную жизнь внушали, будто все подчиняется одним и тем же законам -
тем самым, по которым он и жил,- что он находится под защитой государства и
никакое даже самое мелкое преступление против его личности не останется
безнаказанным. Анабеев вдруг ощутил себя маленьким и беспомощным. Мир
перестал казаться ему незыблемым. Оказывается, существовала сила, способная
смять его, растоптать, надругаться- и швырнуть в неизвестность. Это делало
жизнь похожей на бессмысленное блуждание по подземным коридорам без выхода
и света.
За окном завывал ветер, и ветви дерева изредка постукивали о решетку.
Внезапно Анабеев уловил в этих беспорядочных звуках что-то
целенаправленное, и почти сразу после этого раздался металлический скрежет
и звон разбитого стекла. Даже не глядя на окно, Анабеев понял, в чем дело.
Каждым волоском своим он почувствовал близость смерти, но именно это
обстоятельство и помогло ему. Анабеев напрягся, соскочил с постели и встал
лицом к окну. Вид младенца, разрывающего руками толстую металлическую
решетку, был настолько страшен, что Анабеев невольно попятился к двери.
Сердце у него даже не колотилось, оно замерло, притаилось, боясь
неосторожным движением посеять панику и тем самым обречь Анабеева на
гибель. И все же нервы у него не выдержали. Ощутив спиной дерево, Анабеев
со всей силы забарабанил по двери кулаками и закричал.
Как карандаши, сыпались вниз металлические прутья.
Разделавшись с решеткой, малыш выдавил ручонками стекло и шагнул на
подоконник. На пол полетели мелкие окровавленные осколки, и в тот момент,
когда Анабеев закричал, малыш спрыгнул с подоконника. Очутившись на полу,
он присел, приподнял окровавленные руки и, как кузнечик, прыгнул. Анабеев
успел даже разглядеть его бессмысленное неживое выражение лица,
провалившийся маленький ротик с оттопыренной нижней губой и нескладное
длинное тельце с вспухшим животом и куриными ребрами.
Анабеев резко отпрыгнул в сторону. Как и в первый раз, он услышал
треск дерева, а обернувшись, увидел застрявшего в двери ребенка. Тот
неумело и медленно помогал себе руками, раздирая толстые доски, как картон.
Не раздумывая ни секунды, Анабеев, как был в белом больничном белье,
кинулся в развороченное окно.
Пролетев два этажа, он неудачно приземлился на левый бок, но не
почувствовал боли, вскочил и побежал к забору. Сзади послышался негромкий
шлепок, но Анабеев уже перемахнул через забор и выскочил на дорогу.
Впереди, метрах в двухстах стоял жилой дом, но тут Анабеев вдруг со
всей ясностью понял, что он не успеет добежать, а даже если бы и успел, дом
этот ему не защита.
III
Машина едва успела затормозить. Она проехала несколько метров юзом и
встала. Водитель со свирепым лицом хотел было "вложить" идиоту в исподнем,
но Анабеев рванул на себя дверцу, вскочил в автомобиль и хрипло закричал:
- Гони! Скорее! Гони, если хочешь жить!
У шофера не было времени на то, чтобы оценить ситуацию. Прямо над ним
нависал сумасшедший со страшным ободранным лицом. Кроме того, вопль
Анабеева оглушил шофера, и тот, моментально включив скорость, нажал на
акселератор. Машина рванулась, повиляла по мокрому снегу и понеслась
вперед.
- Ты видел?! - заорал Анабеев на ухо водителю.Видел?! Еще бы немного и
нам каюк! Он перелез через забор. Видел?!
Шофер непонимающе замотал головой. Втянув голову в плечи, он
обернулся, посмотрел на сумасшедшего и испуганно спросил: - Куда тебе?
- Гони, шеф! - со зверским лицом ответил Анабеев.
В облике его появилось что-то удалое, чертовски наплевательское. Глаза
горели шальным огнем, и если бы не потолок, выбрался бы Анабеев на крышу и
погнал бы со свистом и гиканьем плененный автомобиль по захламленным
пустырям и заброшенным стройкам.- Гони-и, шеф, если жить хочешь! - хохоча,
кричал Анабеев.- Он прыгает, как кузнечик! Так башка и отлетит!..
Не зная, что делать, шофер оттянул кроличью шапку подальше на затылок
и прибавил газу.
- На Таганку, на Таганку давай,- вдруг осенило Анабеева.- К ведьме
этой. Пусть он там меня поищет, у своей мамочки.- Прильнув к заднему
стеклу, Анабеев забормотал что-то о смерти, а водитель резко крутанул руль,
затормозил у входа в милицию и быстро выскочил из машины.-Куда,
дурак?-закричал Анабеев.- На кладбище захотелось?
Но водитель не слышал его. Сорвав с головы шапку, он нырнул в подъезд
и захлопнул за собой дверь.
Анабеев ловко перелез на место сбежавшего шофера, но в замке зажигания
не оказалось ключа. Чертыхаясь, Анабеев выбрался из машины. Сообразив, что
милиция ничем не сможет ему помочь, он бросился в темный двор.
Только сейчас Анабеев почувствовал сильную боль в левом боку и холод.
Голые ступни обжигал едва выпавший снежок. На теле не было такого места,
куда бы ни проникал ледяной пронизывающий ветер. Больничное белье
полоскалось на Анабееве, прилипало то к спине, то к животу, и от этого ему
становилось еще холоднее. Все больше и больше припадая на левую ногу,
Анабеев вдруг подумал, что бежать ему некуда. Микрорайон представлял из
себя относительно ровную местность, припорошенную снежком. Кое-где торчали
блочные высотные дома, да чудом уцелевшие одинокие деревья. Анабееву
захотелось кричать, рвать на себе рубашку и волосы.
Ему опять стало страшно до слез. Превозмогая боль, скуля и
подпрыгивая, он побежал вдоль дома, обогнул его и заскочил в подъезд. Здесь
он немного отдышался, затем осторожно выглянул на улицу и, убедившись, что
его никто не видел, заковылял к лифту.
Поднявшись на последний этаж, Анабеев полез дальше, на чердак. Там, у
машинного отделения лифта он, наконец, остановился. Что делать дальше,
Анабеев не знал. Он так замерз и зубы его так лязгали, что в этот момент он
не смог бы выговорить даже "мама". В боку пульсировала почти невыносимая
боль, но голова была свежей. "Как же он нашел меня в больнице? - с
отчаянием подумал Анабеев.- Значит, он найдет меня и здесь.
Ну что я ему сделал?" И тут Анабеева осенило, и он с ужасом
проговорил: "Сын! Он мой сын!". Обессилев, Анабеев опустился на цементный
пол. Мысль о том, что это маленькое чудовище его сын, почему-то сразу
успокоила Анабеева. Может, сказалась сильная усталость, навалившаяся сразу,
как только он расслабился, а может, он уже достаточно свыкся с ролью
жертвы. Сейчас Анабееву хотелось только одного - согреться и уснуть.
Перебравшись поближе к отопительной батарее, он прижался к ней спиной и
закрыл глаза. В памяти тут же возник образ кузнечика, но Анабееву не
сделалось страшно. Наоборот, он попытался представить это жалкое существо
во всех подробностях, рассмотреть как следует этого маленького ведьменка.
Засыпая, Анабеев услышал, как лифт поехал вниз, а потом обратно
наверх. Затем на последнем этаже из лифта кто-то вышел. Анабеев услышал
шепот и осторожные шаги. Уже привыкнув убегать, и теперь все равно от кого,
Анабеев напрягся и, превозмогая боль в боку, встал на четвереньки. Эти
кто-то поднимались на чердак. Не дожидаясь их, Анабеев прополз в низкую
чердачную дверцу, встал на ноги и добрался до следующей дверцы.
Он пролез в нее и очутился в соседнем подъезде, но преследователи уже
были рядом. Анабеев слышал, как они чертыхались в темноте, каких-нибудь
метрах в пяти от дверцы.
Прыгая через три ступеньки, Анабеев побежал вниз.
Он не соображал, куда и зачем бежит. Он делал это автоматически,
потому что жизнь или судьба решили, что отныне он, Анабеев, должен бежать и
бежать ото всех, не зная, где его ждет остановка, которая, может быть, даже
будет последней.
Выскочив из подъезда, Анабеев увидел милицейскую машину и рядом с ней
двух милиционеров. Он бросился в противоположную сторону и услышал, как у
него за спиной взревел двигатель, завизжали автомобильные шины, и кто-то
закричал:
- Он здесь, здесь!
Неожиданно прямо перед Анабеевым появился еще один милиционер. Он
раскинул руки и, как борец, двинулся на беглеца. Не сбавляя скорости,
Анабеев понесся прямо на милиционера и тот, видимо, испугавшись страшного
вида Анабеева, отскочил в сторону.
Никогда в жизни Анабееву не приходилось так быстро бегать. Он летел
вперед через газоны и клумбы, через дворы и подворотни, перепрыгивал через
низкие и перелетал через высокие заборы. Ему самому казалось, что он едва
касается ногами земли, и было что-то упоительное в этом сумасшедшем
животном беге. Анабеев совершенно перестал ощущать тело. Оно само несло
его, рассчитывая длину шага или прыжка, и делало это с такой
безукоризненной точностью, что Анабеев как бы наблюдал за собой со стороны,
не переставая восхищаться собственным телом.
Плохо стало, когда Анабеев остановился, а остановившись, увидел
впереди машину с большим красным крестом. Сердце у Анабеева билось между
желудком и горлом, обожженные легкие рычали, ноги подкашивались, а перед
глазами плавали огромные разноцветные колеса.
Анабеев повис на услужливо подставленных руках и провалился в
беспамятство.
Очнулся Анабеев в машине. Его сильно тошнило, а слабость была такой,
что он не мог повернуть голову.
Носилки, на которых он лежал, слегка покачивались.
Рядом с ним какой-то человек курил и изредка покашливал.
- Его поймали? - шепотом спросил Анабеев, почему-то уверенный, что
проспал сутки, а может, и больше.
Но никто не услышал и тогда он повторил свой вопрос, но уже громче.-
Его поймали?
- Кого? - спросил сонный санитар.
- Кузнечика,- ответил Анабеев.
- Поймали,- милостиво сообщил санитар.- И кузнечика, и паука, и
Муху-Цокотуху. Все в порядке. Можешь спать спокойно.
- Да нет,- раздраженно перебил его Анабеев,- не кузнечика. Это я так
его зову. Ребенка того, с окровавленными руками. Поймали?
- И ребенка поймали,- зевая, ответил санитар,жить будет, не бойся.
- А как его поймали? - заподозрив неладное, спросил Анабеев.
- Да на удочку,- спокойно ответил санитар,- на живца. Заглотнул так,
что всей больницей крючок вынимали.
Анабеев застонал и попытался отвернуться. У него не было сил
возмущаться вслух, и он долго и очень изобретательно крыл про себя
идиота-санитара.
Поместили Анабеева в палату с двумя койками. На одну положили его, а
на .другую сел тот самый санитар.
Едва врачи ушли, как санитар сбросил ботинки и завалился спать. Перед
этим он еще спросил Анабеева: - Ну как, силы-то есть?
Анабеев покачал головой и прошептал: - Он и тебя убьет. Придет ночью и
убьет.
- Посмотрим,- усмехнулся санитар.
Всю ночь Анабеев пролежал с открытыми глазами, глядя в окно. Там за
стеклом и толстой решеткой теперь уже не было никакого дерева, и лишь ветер
заунывно подпевал ночной больничной тишине.
К утру, так и не дождавшись кузнечика, Анабеев решил, что, как только
сумеет встать, он сам найдет этого чертенка и скажет ему: "Гад, ты гад! Я
же отец твой, а ты..."- на этом месте Анабеев задремал, и принятое решение
найти кузнечика трансформировалось в его больной голове в видение: вот он
поднимается по ступенькам, подходит к двери, нажимает на кнопку звонка.
Ему открывает Люся. Презрительно улыбаясь, она пропускает его в
квартиру и вслед за ним проходит в свою комнату. Не решаясь подойти к
кроватке, Анабеев говорит: "Он убил..." У него перехватывает горло, и, не
стесняясь Люси, Анабеев размазывает по щекам слезы. "Ну и что, что убил? -
смеясь, отвечает Люся.- Он же маленький, ничего не понимает. Что с него
возьмешь, с крохотулечки? Взрослые, вон и те убивают". Люся заглядывает в
кроватку, трясет погремушкой и любовно агукает. "Он и меня..." -
срывающимся голосом говорит Анабеев. "И тебя, и тебя,- радостно
подхватывает Люся.- Ему все равно кого. Агу-агу".- "Да нет, он за мной
охотится",- говорит Анабеев и делает несколько шагов к кроватке. "Это тебе
так кажется,- отвечает Люся,- убил бы он кого другого, ты бы даже и не
узнал об этом. Иди, посмотри на него". Люся поманила Анабеева, и тот
послушно подошел. В кроватке лежал офицерский френч с лотерейным билетом
вместо головы.
Люся обняла Анабеева, сильно сдавила ему плечи и жарко зашептала в
самое ухо: "Давай вместе растить его".
IV
Почти сутки Анабеев пролежал без памяти. Когда он очнулся, то
обнаружил, что грудь его стянута бинтами, а из тяжелой гипсовой культи на
левой руке торчат посиневшие кончики пальцев. Кроме того в палате
прибавилось окон, на которых почему-то не было решеток. Рядом стояли еще
несколько кроватей, и на них посапывали и храпели, видимо, больные.
На стене едва тлела синяя лампочка, а за неплотно прикрытой дверью
кто-то негромко говорил. Анабеев попытался было приподняться, но левый бок
сильно болел, мешали бинты и страшная слабость. Повернувшись к двери,
Анабеев позвал громким шепотом:
- Сестра! - Не дождавшись ответа, он почти крикнул.- Сестра!
И тут же в дверях появилась молодая хорошенькая девушка в белом халате
и такой же косынке.
- Мне надо,- смущаясь, сказал Анабеев,- встать надо.
- Утку дать? - спросила медсестра.
Анабеев покраснел и, замотав головой, ответил:
- Нет, я сам. Помоги только встать.
Опираясь на подставленную руку, Анабеев, кряхтя, поднялся с постели и
медленно, пошатываясь, побрел в указанном направлении. Открыв дверь
туалета, он сделал два шага и тут увидел в углу, на кафельном полу,
кузнечика. Тот лежал на спине и бесцельно водил в воздухе правой рукой.
Левая, как и у Анабеева, была убрана в гипс, а куриная грудная клетка туго
перебинтована. Кузнечик шевелил губами, будто пытаясь что-то сказать, но
получалось у него только "кхы-кхы". Потрясенный, Анабеев некоторое время
остолбенело смотрел на младенца и не двигался с места. Затем он осторожно
приблизился к кузнечику, наклонился над ним и спросил: - Ты? Лежишь,
ведьменок? И чего ты ко мне пристал?
Не обращая внимания на Анабеева, младенец вращал глазами, пыхтел и как
будто пытался встать. Возможно оттого, что он казался совершенно
беспомощным, Ана беев осмелел. Он встал на колени рядом с кузнечиком и
дрожащим голосом сказал: - Ну, вот он я. Бери, не убегу.
Анабееву вдруг стало стыдно за то, что он так малодушно убегал от
этого нескладного существа. Ужасы последних дней потускнели, убийца
кузнечик превратился в обычного новорожденного младенца.
- Хочешь помогу? - спросил Анабеев.- Хочешь, я тебя отпущу в окно?
Ступай домой. Нечего тебе здесь делать.
Анабеев подсунул здоровую руку под голову ребенка и приподнял ее. Она
болталась на слабой шее, как тыква на тонком стебле. Помогая себе коленями
и загипсованной рукой, Анабеев поднял кузнечика, прижал к животу и с трудом
встал. После этого здоровой рукой он расшпингалетил окно и раскрыл обе
рамы. В комнату хлынул промозглый ледяной воздух.
- Ступай,- сказал Анабеев, но кузнечик вел себя, как самый
обыкновенный ребенок одного месяца от роду.
Он ткнулся тяжелой головой в грудь Анабеева и запыхтел. Анабеев еще
долго уговаривал младенца пойти домой. Он уже совершенно окоченел, а
кузнечик, будто издеваясь, хныкал и водил правой ручкой по забинтованному
боку Анабеева.
Можно было, конечно, отдать младенца медсестре или оставить его здесь,
на подоконнике, но Анабеев почемуто принял самое глупое в его положении
решение. Он влез на подоконник, свесил ноги на улицу и, прижав покрепче
кузнечика к животу, прыгнул. Внизу Анабеев завалился на спину в снег и
долго после этого копошился, как перевернутая черепаха, пытаясь, не отрывая
от себя младенца, встать. Наконец, это ему удалось, и Анабеев, сунув
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг