АНДРЕЙ САЛОМАТОВ
КУЗНЕЧИК
Посвящается А. Пронину "Пуля ему пробивает плечо, но тем вечером
Сталора возвращается во "Вздохи" на гнедой лошади хозяина, тем вечером его
кровь пачкает тигровый мех, и той ночью он спит с розовокожей женщиной".
Хорхе Луис Борхес "Мертвый"
1
Конец ноября - уже не осень, но еще и не зима - время тяжелых
депрессий у слабонервных и томительного ожидания перемен, даже у тех, кому
нечего желать.
В это время где угодно можно услышать фразу: "да уж скорей бы зима..."
Позади октябрьские праздники, до Нового года далеко, а так хочется, чтобы
что-нибудь произошло. Ну, хотя бы дом, что напротив, провалился сквозь
землю. Можно было бы подойти к краю огромной дыры и посмотреть: остался
кто-нибудь в живых или нет.
Анабеев щелчком выкинул сигарету, кашлянул в кулак и, сдвинув брови,
позвонил в дверь. Открыла Люся.
Выглядела она как всегда неряшливо: вчерашний, а может, и
позавчерашний пучок колтуном лежал на темени; засаленный до блеска ветхий
халат был слишком коротким, и из-под него виднелась такая же ветхая
комбинация. Вид ее можно было бы назвать жалким, если бы не расхлябанная,
блатная поза. Люся смотрела на Анабеева вызывающе, и тот настроился на
решительный лад.
- Можно? - буркнул Анабеев. Не ответив, Люся тряхнула головой и прошла
в свою комнату. Анабеев последовал за ней.
Закрыв за собой дверь, Анабеев осмотрелся. Последний раз он был здесь
восемь месяцев назад. Тогда комната выглядела иначе. Вместо детской
кроватки в углу стояла этажерка с пустыми бутылками внизу и самой дешевой
косметикой наверху. Протертый до ваты диван, сейчас был задвинут в
противоположный по диагонали угол и, видно, только сегодня накрыт чистым
тканьевым одеялом. Вместо привычного трактирного бардака, на комоде, на
оранжевой клеенке стопкой лежали белые пеленки, в другой стопке -
подгузники, рядом - спринцовка и две бутылочки с сосками.
Другим был и запах. Сложному букету, состоящему из ароматов
всевозможных человеческих пороков, пришел на смену привычный дух жилья, где
все подчинено распорядку дня новорожденного младенца.
Не готовый к подобной метаморфозе, Анабеев растерянно заулыбался.
Слова, которые он придумывал весь день, вылетели из головы. После утреннего
звонка Люси, после этого возмутительного вторжения в его семейную жизнь,
Анабеев долго упражнялся на службе в красноречии. Благо, должность техника
несуществующего отдела позволяла ему заниматься на работе чем угодно,
вплоть до сочинительства романов.
Чтобы иметь более полное представление о результатах своих упражнений,
Анабеев проделывал их в туалете перед зеркалом. Сколько справедливых
упреков и железобетонных аргументов было выдвинуто им в свое оправдание.
Что там шлюха и пропойца Люська? Ими можно было бы задавить даже непорочно
оплодотворенную пресвятую деву Марию. Но декорации сменились, и это
обстоятельство перепутало Анабееву все карты. Он набычился, сложил руки на
груди и произнес совершенно бессмысленную фразу:
- Живешь, значит?
- Живу,- насмешливо ответила Люся,- твоего ребенка, вон, ращу. Иди
посмотри, папа-аша.
Последнее слово было сказано с подчеркнутым пренебрежением, но Анабеев
не только не обиделся, но и смутился, чего с ним не случалось уже лет
десять.
Неловко, будто боясь оступиться, Анабеев пересек комнату и подошел к
детской кроватке. На дне ее, по пояс завернутый в теплую пеленку, лежал
младенец. Он неумело, бесцельно двигал руками, блуждал глазами и
причмокивал. Каждый глаз его вращался отдельно от другого, ни на чем не
задерживаясь. Иногда зрачки расползались в противоположные стороны, да так,
что видны были одни белки, и было что-то жуткое в этой неестественной
автономии такого точного прибора, как глаза.
- С чего ты взяла, что он мой? - неожиданно разозлившись, спросил
Анабеев.
- Знаю,- так же насмешливо ответила Люся. Она внимательно наблюдала за
выражением лица Анабеева и с удовольствием отметила и растерянность, и
тревогу.
Только промелькнувшая неприязнь к младенцу несколько разбавила ее
радость.
- Да к тебе все ходили,- сказал Анабеев.- Мой! Еще чего-о!
Распаляясь, Анабеев говорил все развязнее, а Люсина реакция вполне
соответствовала его интонации. Она сжала губы, подбоченилась и, когда
Анабеев закончил говорить, процедила: - Я и на алименты подавать не буду.
Или плати, как договоримся, или твоей жене все расскажу. Вот ей
подарочек-то будет. Пять лет-то вы прожили, нет?
Сжимая и разжимая пальцы в кулак, Анабеев шагнул к Люсе, и та с
криком: "Попробуй только!" - отскочила к двери. Анабеев скрипел зубами,
поводил мощными плечами, демонстрируя свое физическое превосходство, но
неожиданно чертыхнулся и быстро пошел к двери.
А Люся, вернулась к детской кроватке.
- Скажешь - убью,- убедительно сказал на прощанье Анабеев. Если бы
хоть чуть сфальшивил в этой последней фразе, Люся, вероятно, ответила бы
ему посвоему. Но Анабеев действительно рассвирепел. Даже перед десятью
зеркалами он не смог бы заставить свое лицо побагроветь до такой степени.
Анабеев выскочил из комнаты и, пока возился с замком, услышал
надрывные вопли Люси.
- Ну, чего вытаращился? Вон, твой папаша, сбежал. Беги, догоняй!
Ругаясь, Анабеев захлопнул, наконец, за собой дверь и начал быстро
спускаться вниз по ступенькам.
На улице было препротивно. Дул сильный ветер. Даже не дождь - водяная
пыль летела чуть не параллельно земле. Да ладно бы в спину, а то в лицо и
левое ухо.
Пройдя метров десять, Анабеев попытался прикурить на ветру, но спички
гасли, так и не успев разгореться. Тогда Анабеев зашел в подъезд соседнего
дома, вытер мокрое лицо рукавом пальто и закурил. Между затяжками Анабеев
награждал Люсю всеми известными ему грязными прозвищами, но легче от этого
не становилось. Наоборот.
Воображение рисовало ему картины одна другой неприятнее. Анабеев
по-своему любил семью - жену и годовалого сына. За пять лет супружества он
привык к семейной жизни и уже не представлял себя в роли холостяка. Его
пугала сама по себе вероятность перемен, поскольку Анабеев не любил скачков
и поворотов в жизни.
Малейшим изменениям в заведенном распорядке он предпочел бы более
суровый распорядок - второй срок воинской службы. С деньгами же было
сложнее. Анабееву не только жалко было ежемесячно отдавать четверть
зарплаты, его поразил сам факт: какой-то шлюхе Люське ни за что, ни про что
отдать кровно заработанные... Да лучше публично подтереться ими и прослыть
гусаром!
За минуту высосав сигарету, Анабеев поднял воротник пальто и вышел на
улицу. Редкие прохожие, окуклившись в своих одеждах, спешили по своим
делам. Перебежав улицу, Анабеев пошел дворами и уже через пять минут
оказался у своего дома.
Войдя в подъезд, Анабеев достал из кармана ключи, взбежал на второй
этаж и обнаружил свою дверь открытой. В квартире он разделся и громко
сказал:
- А что это дверь-то открыта?
Но ему никто не ответил. Разувшись, Анабеев прошел по коридору и
остановился у раскрытой двери в комнату.
Вначале у Анабеева подкосились ноги. Затем он отшатнулся назад, но,
пытаясь сохранить равновесие, подался вперед и с выпученными глазами
ввалился в комнату.
В нос ему ударил резкий запах мясобойни и уборной.
Анабеев наступил в темную, еще дымящуюся лужу и от страха шарахнулся в
сторону. Его вырвало, и боль судорогой прошла от желудка в пах, но в голове
немного прояснилось. Прямо перед ним лежало тело жены. Середина лица была
вбита в черепную коробку, а шея сломана.
В метре от нее, в темной луже лежал скомканный какой-то чудовищной
силой сын.
Анабеев захрипел. Его трясло, и это уже была не дрожь, а конвульсии.
Раздирая себе рот руками и не чувствуя боли, Анабеев пятился почему-то в
дальний угол комнаты, хотя в мозгу, вспухнув до огромных размеров,
ворочалась мысль: "На у-ли-цу, бе-жать!" Из коридора послышались частые
шлепки, и в дверном проеме на уровне колен появилось маленькое сморщенное
личико. Анабеев увидел блуждающий взгляд и причмокивающие губы. И было
невыносимо жутко от того, что этот недочеловек крепко держался на своих
жиденьких, водянистых ножках.
Малыш сделал два шага вперед. Движенья его рук и ног напоминали работу
манипуляторов, а сам он - безобразную игрушку, скопированную с грудного
младенца.
Неожиданно присев, малыш резко выпрямился и, как кузнечик, выстрелил
ножками вперед. Ничего не соображая, в полуобмороке Анабеев закрыл лицо
руками и завалился на бок. Позади него раздался звон разбитого стекла и
визгливое треньканье сервиза.
Успев подставить руку, Анабеев угодил ею прямо в лужу. Он по инерции
проскочил в дверь, и в это же время раздался треск раздираемых досок. Во
все стороны полетели щепки, и Анабеев, упав спиной к стене, увидел, что
маленькая человеческая ножка, пробив дверь, застряла в рваной дыре. Только
тут Анабеева прорвало. Вскочив на ноги, он страшно завизжал и бросился вон
из квартиры.
Анабеев не помнил, как он добежал до милиции. Чуть не оторвав ручку,
рванул на себя дверь, вкатился в помещение и, то падая, то поднимаясь,
пролетел по коридору.
На шум тут же появились два милиционера. Они кинулись было к
наглецу-дебоширу, но Анабеев уже повернулся к ним лицом, и блюстители
порядка остановились.
Много они видели пьяниц, случалось иметь дело и с изуродованными
трупами, и все же лицо странного посетителя поразило милиционеров своим
чудовищным рисунком и бледностью.
II
Было уже далеко за полдень, когда Анабеев проснулся. Он повернул
голову к источнику света и за зарешеченным окном увидел опушенное снегом
дерево. Анабеев долго рассматривал сложный узор из ветвей. Контуры веток
начали терять четкость, изображение размылось, и Анабеев почувствовал, как
по щеке и носу на подушку потекли слезы. Ему не было ни больно, ни плохо,
ни даже тоскливо. Его не интересовало, где он, почему на окне решетка и
отчего он плачет. Постель была достаточно мягкой, снаружи сюда не
доносилось ни единого звука, а белизна потолка, стен и свежевыпавшего снега
подействовала на Анабеева умиротворяюще.
Он ощущал внутри себя какую-то космическую пустоту, и именно с этим
ощущением к нему пришло беспокойство. Прислушиваясь к своему состоянию,
Анабеев принялся анализировать его и тем самым разбудил память. Ему
почему-то вспомнилось детство: лето на даче, зеленый берег озера, душный
запах трав и стрекот.
- Кузнечики,- прошептал Анабеев, и слово это привело его в такое
волнение, что он приподнялся на локтях и с испугом осмотрел комнату.-
Кузнечик,- еще раз сказал Анабеев. Он чувствовал какой-то страшный смысл в
этом слове, но попытка докопаться до этого смысла ничего не дала. Анабеев
лишь разнервничался, вскочил с постели и босой подошел к окну. За окном не
было ничего интересного: дерево, за деревом невысокий забор, за забором
дорога. По дороге куда-то спешил старичок, а вскоре его перегнал автобус.
Через сотню метров машина остановилась, и Анабеев перевел взгляд на окна
автобуса. Пассажиров было плохо видно, но неожиданно что-то привлекло
внимание Анабеева. Он быстро вытер влажные глаза, прижался лбом к стеклу,
но разглядеть это "что-то" ему мешали блики. "Кузнечик",- снова подумал
Анабеев и даже не разглядел, а скорее догадался, что было там в автобусе -
ребенок, обычный ребенок в шубке или пальто, в шапке и калошах.
Отпрыгнув от окна, Анабеев прижался спиной к холодной стене и
затравленно осмотрелся. Память еще не вернула ему подробности того
страшного вечера, но чувство смертельной опасности, исходившее от ребенка,
заполнило все его существо. Он уже знал, что маленькое зеленое насекомое
имеет какое-то отношение к тому вечеру.
Знал и то, что к этому причастен ребенок, но вот свести воедино
кузнечика и младенца никак не мог.
Щелкнул замок, входная дверь открылась. В палату вошли два человека в
белых халатах. У одного халат был накинут на милицейскую форму, а под
мышкой зажата кожаная папка.
- Что с вами? - увидев Анабеева у стены, мягко спросил, по-видимому,
врач. Не дождавшись ответа, он как-то по особому подплыл к больному и,
улыбаясь, спросил.- Ну что? Приснилось что-нибудь? Стоите босиком, на
холодном полу. Марш, марш в постель.
- Я не стою,- замотал головой Анабеев,- мне ничего не приснилось.
Вернее, приснилось. Кузнечик приснился. Кузнечик... а вон там, в автобусе -
ребенок. Это не приснилось. Я видел. Я сам только что видел,горячо
заговорил Анабеев.
- Ну-ну-ну,- попытался успокоить его врач, - давайте-ка ложитесь в
постель, а то простудитесь. Ложитесь и расскажите, как вы себя чувствуете,
что вас беспокоит. Давайте, давайте,- доктор подтолкнул Анабеева к койке, и
тот послушно вернулся в постель. Неожиданно у Анабеева появилось
непреодолимое желание говорить.
Все равно о чем, лишь бы говорить, лишь бы его слушали, лишь бы не
оставляли одного в этой странной палате с зарешеченным окном.
- Вы знаете, доктор,- скороговоркой начал Анабеев - мне снилось,
да-да, снилось что-то очень страшное.
Какой-то кузнечик...- Анабеев заметил, как врач пальцем сделал
милиционеру какой-то знак. Сбившись, Анабеев замолчал. Он с тревогой
посмотрел на милиционера, затем на врача и спросил: - Где я, доктор?
- Вы? В больнице, где же еще,- весело ответил врач,- маленько
приболели. Бывает.- Врач присел на краешек кровати и с фальшивым интересом
спросил: - Так что там, с кузнечиком-то?
- Кузнечик,- вспомнил Анабеев,- это ребенок...Он наморщил лоб,
помолчал немного и удивленно добавил.- Он прыгал.., маленький такой, с
руками и...- внезапно Анабеев все вспомнил, а вспомнив, он начал ловить
ртом воздух. Лицо его перекосилось от страха и боли. Он приподнялся на
локтях, затем упал на подушку и зарыдал.
Когда Анабеев, наконец, немного успокоился, он обнаружил, что
чувствует себя гораздо лучше. Будто вместе со слезами из него вышла наружу
та самая муть, которая мешала ему ощущать себя Анабеевым. В голове
прояснилось, вернулась способность связно мыслить и говорить.
И только на сердце тяжелым камнем лежал ужас пережитого.
- Ну вот и хорошо,- ласково сказал врач,- вот и ладненько. Сейчас вы
поспите, а завтра, если захотите, мы переведем вас в общую палату.
- Я не хочу спать, выспался,- мрачно ответил Анабеев. Он взглянул на
милиционера и добавил.- Я все вспомнил. Если хотите, могу рассказать.
Только вы не поверите...- Анабеев перешел на шепот, а милиционер, не
скрывая интереса, быстро присел на край койки и приготовился слушать.- Там
действительно был кузнечик. Вернее, не кузнечик - ребенок, новорожденный
ребенок. Это он... он... убил...- Анабеев закрыл лицо руками и хрипло
закричал.- Ведьма! Это Люська подослала этого гада! Ведьменка! Ведьма!
Врач поднял руку, в комнату тут же вошла медсестра со шприцем в руке.
С помощью милиционера и врача она сделала Анабееву укол. Тупое, сонное
безразличие навалилось на Анабеева. Он лениво шевельнул рукой, хотел было
что-то сказать, но это требовало больших усилий, и Анабеев закрыл глаза.
Очнулся Анабеев поздним вечером. Под потолком тускло светила
маломощная лампочка. Возможно оттого, что над ней не было ни плафона, ни
абажура, комната казалась пустой и убогой.
Открыв глаза, Анабеев вспомнил и врача, и милиционера, и то, как он
рыдал. Вспомнил он и Люсю, и свой разговор с ней, и младенца, завернутого
по пояс в теплую пеленку. В голове у него вертелись последние слова Люси,
услышанные им у двери: "беги, догоняй".
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг