Чиновник снова пожимает плечами.
- Ну - так дней, - говорит он абсолютно невозмутимо. - Если в течение
шести дней вы не внесете обратно сумму залога с полагающимися процентами...
- Вы же сказали - шесть месяцев! - кричит Марина.
- Я сказал - шесть месяцев? - чиновник непробиваем, а важный человек
брезгливо кривится, как-то искоса глядя на Марину оценивающим взглядом. -
Не понимаю... Я не мог сказать такой глупости. Впрочем, давайте посмотрим
договор.
Марина лихорадочно роется в своей сумочке, висящей на вешалке рядом с
кителем, украшенным издевательски сверкающими, ничего не значащими
медалями и орденами. Достает.
- Вот...
Чиновник листает, находит.
- Ну конечно, - показывая пальцем, протягивает документ обратно. - Даже
если я оговорился... от усталости, знаете, всякое бывает, работы очень
много... черным по белому написано - шесть дней.
Марина долго вчитывается в трепещущий в ее нетвердой руке лист бумаги,
потом поднимает помертвелое лицо.
- Как же вы можете так? - тихо говорит она.
- Что ? - картинно не понимая, спрашивает чиновник.
- Это же...
И она умолкает. Слова бессмысленны.
- Вы ведь читали договор, - с начинающим закипать праведным раздражением
говорит чиновник. - Вот ваша подпись!
- Я сегодня же внесу обратно деньги,- говорит Марина, комкая бумажку.
- Это ваше право, - хладнокровно отвечает чиновник.
- А теперь, - кричит Марина не своим, отвратительно визгливым, на грани
безумия голосом, - вон отсюда оба!
- Пойдемте, право, - говорит важный человек чиновнику. - Мне совсем не
улыбается подцепить от этих какую-нибудь заразу.
Они идут к двери.
- Хозяйка аккуратная, - говорит важный человек чиновнику, - но, по-моему,
сумасшедшая... И, знаете, нужно будет продезинфицировать тут все.
Дверь захлопывается.
Александр смотрит на Марину с подушки. Она проводит ладонью по волосам, по
щекам.
- Саша... Ты только не волнуйся... - бормочет она, а потом вдруг срывается
с места и начинает лихорадочно одеваться. - Я сейчас... сейчас. Это
ошибка, это недоразумение... Я приду, и пообедаем, а пока... пока... - она
уносится на кухню и уже через секунду бежит обратно в комнату с остатком
купленного позавчера батона на блюдце, - пока вот, если проголодаешься,
булочки покушай... Я скоро, Саша!
- Ы-ы-ы! - доносится из комнаты. Это уже не голос лишенного возможности
говорить человека - нет. Протяжный, долгий, жуткий вой смертельно
раненного зверя. - Ы-ы-ы-ы!!
Банк. Строгие окошечки касс, дюжие охранники в пятнистом на каждом углу,
небольшие, но долгие очереди у каждого окошка. Наконец очередь доходит до
Марины. Кассирша смотрит ее платежку, качает головой.
- Это не ко мне. Это в пятое окошко.
- Ну я уже сорок минут отстояла!
- Так спросить надо было, гражданочка... Или инструкцию почитать, вон
висит... Томка, - оборачивается она к соседке, - квартирные в пятой?
- В пятой, - отвечает Тома, заполняя какую-то ведомость под пристальным
взглядом всунувшего крючковатый нос в ее окошко старика.
- Ну, вот видите...
Марина переходит к пятому окошку. Стоит. Отходит покурить в на лестницу,
за стеклянную дверь, бдительно следя, как продвигается перед ее окошком
очередь из двух человек. Наконец настает ее час.
Кассирша долго читает платежку, потом, с сомнением покачав головой,
куда-то звонит. Занято.
- Подождите минутку, - говорит она Марине. - Вон, можете присесть, я пока
обслужу следующего клиента.
- Я очень спешу, - на выдохе, без голоса произносит Марина. Кассирша,
пожав плечами набирает номер снова. И дозванивается.
- Пал Семеныч? По квартирным ссудам как у нас?
Слушает, сокрушенно покачивая головой. Марина ждет.
- Ну, я так и думала, - говорит кассирша и вешает трубку. Поднимает на
Марину глаза. - В банке нет сейчас денег, и по подобным ссудам мы выплат
временно не производим. Мне очень жаль, но... ну нет денег. Вы же
понимаете все, смотрите телевизор, наверное.
- Как нет денег?..
- Ну, нет.
- А где же они? - нелепо спрашивает Марина; кассирша только плечиком
слегка пожимает. - Так как же мне...
- Подойдите к концу месяца... нет, лучше в середине следующего. У нас
несколько трансфертов на подходе... может, в феврале часть таких платежек
мы и пропустим, - что-то в лице Марины настораживает ее, она отшатывается.
- Ну нет денег в банке, нет! Я-то что могу сделать!
Другой банк. Кассирша вертит в руках Маринину бумажку, потом протягивает
через окошечко ей обратно.
- Нет, с "Эльдорадами" мы дел не ведем, - слегка как бы извиняясь и
оправдываясь, говорит она. - Для нас, дама, это не документ, а филькина
грамота. "Эльдорады" - они... они какие-то... - и делает красноречивую
гримасу презрения и недоверия.
Роговцев проводит свой сеанс.
- И главное, - говорит он уверенно и веско. - Вы должны полюбить эту
жизнь. Не просто примириться с нею - простое примирение не поможет, потому
что в подсознании у вас все равно будет копиться напряжение, чреватое
срывом. Именно полюбить! Любовь...
Дверь с треском распахивается, и, волоча за собою вцепившуюся ей в локоть
секретаршу, врывается Марина.
- Вы меня подставили? - кричит она в наступившей тишине. - Я просто хочу
знать, вы меня нарочно подставили за какую-то там долю денег - или это
совпало так?
Несколько секунд Роговцев растерянно, почти жалобно смотрит на нее. Потом
берет себя в руки, лицо его становится жестким. Угрюмо и нехотя, как бы
выполняя неприятный и совершенно бессмысленный долг чести, он спрашивает:
- Ну что такое еще случилось?
- Я была у вас вчера, - говорит Марина, - и вы посоветовали...
- Я помню, - отвечает Роговцев. - Но я не понимаю, по какому поводу... и
по какому праву... вы тут устраиваете сцены.
Марина смеется.
- Меня ограбили, - говорит она. - Самым банальным образом, как дурочку. И
я хочу знать...
- Боже, - мертво говорит Роговцев. - Это ужасно. Какое время, Марина,
какое время... И нет ему конца.
- Вы же воевали вместе! - снова кричит Марина. Все уже ясно, но она не
может так уйти. - Под пулями в горах в этих!..
Роговцев подходит к Марине вплотную.
- Да, - тихо произносит он. - Это было отвратительно. И очень подло. Мы
как игрушки были... как фишки... со всем своим героизмом и товариществом.
Чем больше товарищества и героизма - тем легче любому подонку нами
вертеть... И теперь тоже. Что я могу поделать?
- Я сегодня же еду в Москву, - говорит Марина так же тихо. - В прокуратуру
Минобороны. Не может быть, чтобы...
Она не договаривает. Ей просто нечем закончить эту фразу. Потому что -
может быть. Давно и всем понятно, что - может.
И поэтому Роговцев пожимает плечами и, горбясь, отворачивается. Слабо
машет ей рукой: мол, уходите, женщина, не надрывайте мне сердце; оно мне
еще пригодится.
Вокзал. Суета. Переполненный перрон. Веселые компании уезжающих, пьяные и
нищие... Старушки-торговки, буквально пристающие к пассажирам: "Водочки не
желаете? Пивко свежее". "Пирожки с пылу, с жару!"
Вдоль длинного состава, издалека, идет Марина. Вот она останавливается
возле одного из проводников, проверяющего билеты, что-то говорит ему. Он
что-то отвечает. Она опять что-то говорит. Он отрицательно качает головой.
Марина идет к следующему - там повторяется та же сцена. Она идет к
следующему...
Вагон в хвосте поезда - как после бомбежки. Выбитые стекла, облупленная
краска, железо во вмятинах... Внутри - никого. Вероятно, его прицепили,
чтобы перегнать на ремонт - или на свалку. Но дверь его почему-то открыта,
и на полу тамбура сидит, потягивая пивко, молодой парень в железнодорожной
форме.
- Мне обязательно надо уехать этим поездом в Москву, - останавливаясь у
этой двери, затверженно произносит Марина. Парень удивленно опускает руку
с бутылкой.
- Так мест же полно... сунь любому...
- У меня не хватает денег.
Парень легко, точным движением встает.
- Сколько дашь?
- Семьдесят.
Он присвистывает разочарованно.
- У меня только полтораста, и мне нужно вернуться сегодня же, - произносит
Марина, - но это уже не вполне она. Зомби, из последних сил выполняющий
неведомо чей приказ.
Парень разглядывает ее некоторое время.
- А садись! - вдруг азартно говорит он.
За окном купе проводника уплывают назад последние городские дома,
начинаются пустыри, переходящие в пустоши. Снега, снега... Бьет колесами в
разболтанные рельсы тяжелый состав.
- Случилось чего? - спрашивает парень Марину. Она молчит. Остановившиеся
тусклые глаза, мертвое лицо. Сумку с плеча она так и не сняла. Только
пальто расстегнула - и сидит, чуть покачиваясь вперед-назад.
- Слушай, нам три часа ехать, - говорит парень, пересаживаясь к ней
поближе. - Так молчать и будем?
Марина молчит.
- Ну ты даешь, - говорит проводник. - Как хоть звать-то тебя?
Марина молчит. Кажется, ее просто-напросто здесь нет - высохшая, покинутая
душой оболочка.
Парню не по себе. Он достает из-под столика початую бутылку водки, из
шкафчика - пару стаканов.
- Погреемся?
- Спасибо, - говорит Марина едва слышно, - я не буду.
- Н-ну, как знаешь. А я погреюсь, - парень наливает себе полстакана и
выпивает неторопливо, с удовольствием. Крякает. Придвигается к Марине еще
ближе, обнимает за плечи. - И тебя погрею. Ты ж замерзнешь, у нас не
топят...
- Не нужно, - устало говорит Марина, - пожалуйста, не нужно.
- Нужно, - с ласковой настойчивостью говорит парень. - Ты сама не
понимаешь, как это нужно. На себя-то посмотри! Тебе это нужно больше, чем
мне!
- Не нужно...
- Слушай, а я тогда с тебя денег не возьму!
- Возьмите лучше деньги...
Стучат колеса. Летит за окном хмурый зимний день. Поля, поля, заснеженные
полустанки, вросшие в измученную землю черные, перекошенные лачуги тонущих
в снегу деревень, белые мохнатые провода... И голос Марины: усталый,
безнадежный, и непонятно, к чему - к тому ли, что, возможно, происходит
невидимо для нас в купе, или к тому, что мелькает за окном - относится ее
монотонное:
- Мне это не нужно... Мне это не нужно... Мне это не нужно...
Москва, площадь Трех вокзалов - суетливая, заваленная снегом. Марина почти
бежит.
Уже начинает смеркаться, короткий зимний день на излете. Улица близ
Министерства обороны. Марина растерянно озирается, потом, по-прежнему
почти бегом, бросается куда-то дальше - наискось через улицу.
Длинный, унылый коридор, битком набитый людьми. Мужчины и женщины, военные
и гражданские... Так, наверное, в сталинские времена выглядели очереди
родственников арестованных, ждущих хоть какой-то весточки о родных... В
свете газосветных ламп все кажутся покойниками. Марина пытается пройти,
рвется куда-то вперед, протискивается - ее не пускают. Сквозь сдержанный,
слитный и смиренный гул голосов не слышно, что ей втолковывают, и не
слышно, что она отвечает.
Какая-то сердобольная бабулька наклоняется к ней поближе, взяв под локоток:
- Да что ты, милая! Мы тут неделями сидим только чтоб на прием записаться!
- Я не могу! - визжит Марина, вырывая локоть. - Я должна сегодня! Я должна
к ночи вернуться домой! Он же с ума сойдет, если я не вернусь!! Пустите,
пустите!!
Ее хватают - она начинает биться всерьез. Ну, тогда и за нее принимаются
всерьез.
Марина на улице. У нее уже вид полубезумной - да и с одеждой творится Бог
знает что после схватки в коридоре. Похоже, она снова где-то у вокзалов; и
опять кругом роскошные, переполненные яркими товарами витрины, светящаяся
разноцветными огнями ларьковая суета. Не протолкнуться. Но она вдруг
замечает кабинку телефона-автомата, замирает на секунду, а потом бросается
к ней, словно осененная некоей новой спасительной мыслью, новой иллюзией.
Марина не сдается, просто не может сдаться, она что-то еще пытается
предпринять. Но у двери будки она останавливается, лезет в сумочку...
Мертвеет. Шарит лихорадочно раз, другой... Из сумочки каким-то невероятным
образом вываливается и шлепается в снег ее косметичка. Марина рывком
переворачивает сумочку - та аккуратно взрезана, вспорота, и только чудом
из нее не вывалилось вообще все содержимое. Но теперь Марине даже не на
что позвонить.
Вокзальный пикет милиции. Симпатичный лейтенант за столиком что-то шустро
пишет, у стенки сидят два расхлюстанных, в хлам пьяных мужика.
- Да брось ты эту лабуду, - невнятно говорит одни. - Ну, прогулялись, ну,
выпили, ну, телок снять пошли... Где телку снять простому человеку? На
вокзале... Начальники по гостиницам кадрят, а рабочие люди - на
вокзалах... Чего такого?
- А ничего такого, Тимофеев, - мирно отвечает лейтенант. - Ровным счетом.
Сейчас дооформлю - и ничего такого.
- Ну ты волчара...
- Жуткий, - соглашается лейтенант.
В дверь просовывается голова сержанта:
- Петр Андреич, бабу какую-то задержали. Вроде как не в себе...
- Датая?
- Да нет...
- Может, на игле?
- Непохоже. Интеллигентная такая, только пыльным мешком трахнутая.
- Ну, давай сюда.
Пока лейтенант дописывает, вводят Марину.
- Ну, и что она там вытворяла? - спрашивает лейтенант, откидываясь на
спинку стула и с интересом разглядывая женщину. Да, действительно не в
себе...
- К проводникам приставала. И все твердит: я должна успеть до вечера... я
должна успеть до вечера... Когда к одному в пятый раз пристала, он ее нам
сдал.
- Странно. Вот уж в поезд сесть не проблема. Сунул на лапу - и хоть во
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг