редактора в бюро Вундертона было бы заметным, дело же не терпело огласки.
А на следующий день редакция "Свободы" пополнилась новым сотрудником. Его
появление осталось незамеченным: должность "пожарного" репортера наименее
почетна в редакции. К тому же занявший ее некий Пэдж, низенький,
невзрачный человек, неопределенного возраста, с невыразительным угреватым
лицом, ничем не был примечателен. Он, видимо, и сам не переоценивал своих
способностей и вскоре оказался на побегушках у всей редакции. Любому
молодому репортеру ничего не стоило послать Пэджа за папиросами или
жевательной резинкой. Каждое поручение Пэдж выполнял с торопливой
готовностью. Вскоре он сделался в редакции столь же незаменимым, как и
незаметным.
Недели через две после появления Пэджа произошел небольшой инцидент. Один
из репортеров, как обычно, послал Пэджа за какой-то мелочью. Пэдж в этот
момент стучал на машинке, в драматических тонах расписывая очередной
пожар. "Одну минутку, сейчас кончу", - любезно улыбнулся Пэдж. Репортер,
возмущенный этим, прикрикнул на него. Испуганный Пэдж вскочил из-за
машинки, готовясь исправить оплошность. Но тут вступился Уиппль. Он был
искренне возмущен тем, что все, кому не лень, бесцеремонно помыкают
беднягой Пэджем. Произошел короткий, но горячий спор. Пэдж все-таки
побежал с поручением, но после этого случая он стал выделять Уиппля среди
других сотрудников редакции, проявляя особое желание услужить ему, в чем
тот не испытывал как раз никакой потребности.
Однажды Пэдж разоткровенничался и рассказал Уипплю о себе. Бесхитростная
история профессионального неудачника тронула Уиппля. С этих пор между ними
завязалось некоторое подобие дружбы. Уиппль чувствовал себя покровителем
этого человечка, а тот неизменно отвечал ему какой-то робкой преданностью.
Это ощущение покровительства нравилось Уипплю, оно как-то возвышало его в
собственных глазах. Но выражение собачьей преданности, не сходившее с
бесцветного лица Пэджа, раздражало Уиппля. "Ей-богу, Пэдж, - как-то сказал
Уиппль, - мне кажется, что ты сейчас повалишься на спину и задерешь кверху
все четыре лапы". - "Ничего не поделаешь, Уиппль. Жизнь меня еще и не
этому научила", - возразил Пэдж и отвернулся. Если бы Уиппль мог видеть
мимолетную улыбку, появившуюся в этот момент на лице Пэджа, он, может
быть, заподозрил бы скрытый смысл в словах своего нового друга. Но он
просто ничего не заметил: ведь именно "незаметность" была главным
свойством Пэджа.
Уиппль, так удачно проникший в тайну "заговора учредителей", был все-таки
дилетантом в этой области и не понимал, что для подобных операций шкаф
вовсе не обязателен. Господин Вундертон держался на этот счет совсем
другого мнения. "Люди, которые умеют остаться незамеченными, слушая из-под
стола или из-под кровати, ничего не стоят, - говорил он. - Нам нужны такие
люди, которые остаются незамеченными, сидя рядом".
Господин Вундертон был большой мастер отыскивать таких "незаметных" людей.
Возможно, именно этому искусству господина Вундертона и была обязана своей
мировой славой его фирма.
21. Евангелие от Докпуллера
...несбыточная надежда на богатство в будущем, смакуемая усердными
описаниями вышедших из чистильщиков миллиардеров...
В. Маяковский. "Мое открытие Америки"
Петер Гуд был самый обыкновенный молодой человек, каких тысячи и миллионы
в Великании.
Кончив школу, Петер зарабатывал чем придется: разгружал пароходы в порту,
гладил белье в прачечных, был сторожем на складе. Потом судьба выделила
его из тысячи других подобных ему молодых людей: он устроился младшим
кассиром на фабрике. Теперь он лучше зарабатывал, да и работа стала чище.
Но и теперь Петер Гуд оставался таким же средним великанцем, как тысячи
других. Если бы случилось невероятное чудо и он, задремав в метро,
обменялся бы головой с соседом, то оба они ничего от этого не выиграли бы
и не проиграли. Более того, они даже и не заметили бы ничего, пока не
оказались бы перед зеркалом. Им обоим со школьной скамьи было известно,
что их родина - самая свободная и прекрасная страна, где каждый может
разбогатеть. Оба они читали "Горячие новости" и "Рекорд сенсаций", оба
поклонялись одним и тем же миллиардерам, кинозвездам, чемпионам бокса и
героическим сыщикам из детективных романов. И для них обоих евангелием
была книга "Как он стал Докпуллером".
Петер Гуд задрожал от радости, когда прочел синий томик, переплет которого
был увенчан этими чарующими словами.
Эти слова неотступно преследовали Петера. "Как он стал Докпуллером"!
Конечно, этот человек родился с такой фамилией, но автор был прав, тем
Докпуллером, имя которого гремит, как артиллерийская канонада, этот
человек сделал себя сам. "Тысячи молодых людей присылают ему письма и
просят открыть секрет, как он стал состоятельным человеком, - писал
анонимный автор. - Господин Докпуллер в большом затруднении: не потому,
что он хочет что-то скрыть, а потому, что никакого секрета не существует.
Когда он начинал, у него не было ничего, кроме молодости, энергии и
предприимчивости. Его успех доказывает, что этого вполне достаточно в
стране, где Конституция каждому дает право "на Свободу и стремление к
Счастью". Умейте только воспользоваться этим правом. Он был разносчиком
газет, а стал Докпуллером. Этот путь открыт перед каждым. Конечно,
коммунисты утверждают, что это невозможно, что богатств не хватит всем,
если все станут такими, как Докпуллер. Совершенно верно! Но мы, в отличие
от коммунистов, и не предлагаем делить богатства. Свобода открывает
каждому возможность стать Докпуллером, но не каждый способен стать
Докпуллером. Не каждый полон энергии и предприимчивости в сочетании с
осторожностью и риском. И не каждый обладает еще одним ценным талантом -
талантом экономии, бережливости, самоограничения. Многие непонимающие люди
завидуют богатым, проклинают их. Они обвиняют богатых в том, что они ни в
чем себе не отказывают. Но подумали ли суровые обвинители о том, как часто
этим людям в прошлом приходилось отказывать себе решительно во всем, чтобы
иметь возможность теперь не отказывать ни в чем? И умеют ли так делать
они, эти грозные обличители? Вот в этом, пожалуй, и весь секрет: уметь
вовремя отказаться от всего, от чего только можно отказаться. Очень
немногие способны на это. Поэтому немногие становятся Докпуллерами".
Петер чувствовал в себе ту способность от всего отказаться, о которой
говорил автор. Ради великой цели он способен на время во всем себе
отказать - это ведь не какое-то царство небесное за гробом и даже не
будущий рай для неизвестных правнуков... Нет, Докпуллер устроил для себя
рай на земле и при жизни. В противоположность разного рода проповедникам
он мог показать товар лицом!
Петер сразу же взялся за дело. Прежде всего, он отказался от куренья.
Никакие лекции о вреде куренья не могли дать такого молниеносного эффекта.
Было жаркое лето, но Петер решительно отверг прохладительные напитки:
ничего, кроме обыкновенной воды! Не следовало пренебрегать ничем: из
песчинок складываются горы!
Но вскоре он был обескуражен: ему уже не от чего стало отказываться. Хотя
питание его было далеко не блестящим, он решительно сократил его вдвое. Но
через какие-нибудь две недели почувствовал, что его может свалить с ног
самый легкий ветерок. Он понял, что таким образом он добьется не
докпуллеровского богатства, а того самого царства небесного, которое с
негодованием отвергал.
Как бы там ни было, Петер работал, старуха-мать тоже работала (отец Петера
давно умер), и через несколько лет в банке лежали их крошечные сбережения.
Петер служил уже старшим кассиром, но мечтал о том времени, когда на свои
сбережения откроет собственное дело.
Однажды, зайдя в магазин за покупками, от которых он все-таки никак не мог
отказаться, Петер обратил внимание на маленькую золотоволосую продавщику.
Петеру было около двадцати пяти, а Эмме около двадцати; Петер, несмотря на
легкую хромоту, был очень недурен собой, а у Эммы вообще не было
недостатков. Словом, все обстояло точно так же, как в тысячах подобных
случаев, и точно так же Петер и Эмма полюбили друг друга. Очевидно, Эмма и
впрямь оказалась хорошей девушкой, потому что ее полюбила и мать Петера.
Свадьба была решена. Петер чувствовал себя так, как будто в его сердце
собрали всю любовь, какая существует в мире. Он любил Эмму, любил каждую
нежно-голубую жилку на ее прозрачном лице. За эту жилку он готов был
отдать жизнь.
Но странно: Петер таял от любви, свадьба была решена, а он все тянул...
Какие-то сомнения еще останавливали его, хотя он не смел признаться в них
даже самому себе.
Вскоре он узнал, что Эмма должна стать матерью. Теперь об отступлении
нечего было и думать! Тем лучше, зачем тянуть? Петер представил себе
карапуза с голубыми глазами Эммы и с ее золотыми волосами. Дитя обвивает
ручонками его шею, рядом улыбается Эмма. Вот оно счастье!
Но как же тогда с его мечтой? "Как он стал Докпуллером"... Он зарабатывает
немного, Эмма еще меньше... Пойдут дети... Так значит, Петер Гуд - один из
тех многочисленных маленьких людишек, которые способны только мечтать?
"Как он стал Докпуллером"... Уметь отказаться от всего!.. Не трудно
отказаться от куренья, но и толку от этого мало! О, если бы дело
ограничивалось только отказом от папирос и мороженого - кругом были бы
одни миллионеры! Но отказаться от любви и счастья, от того, что дороже
всего, отказаться от Эммы? Нет, это невозможно, это выше его сил - без нее
он умрет...
Петер был как в бреду. Всю ночь он не спал. Он так любил Эмму, что его
сердце, казалось, истекало кровью.
Исстрадавшийся, осунувшийся, побледневший, он, однако, твердо сказал ей о
своем решении. Она не поняла. Она была потрясена, испугана, оскорблена.
"Ты не любишь меня!" - сказала она побелевшими губами. "Нет, нет, Эмма, -
с жаром возразил он, - я люблю тебя страстно. Никого я так не любил и не
полюблю". И он снова пытался объяснить ей мечту своей жизни. Но она
твердила свое: "Ты меня не любишь!" Он целовал ее маленькие ручки, она не
отнимала их, но понять его отказывалась.
Петер обещал помочь ей, устроить ее к врачу, оплатить расходы. Она как
будто успокоилась и даже поцеловала его на прощание. А на следующий день
он прочитал в газетах о ее самоубийстве...
Такие сообщения появлялись каждый день: юноши, девушки, мужчины, женщины,
старики стрелялись, принимали яд, бросались в воду - это казалось таким же
необходимым и закономерным, как то, что сотни людей должны были ежедневно
погибать под автомобилями. Но ведь в этом сообщении говорилось об Эмме!
Она выбрала яд. Петер с новой силой почувствовал всю свою любовь к ней,
острую жалость, муки нечистой совести. И вдруг одно чувство заглушило все
остальные: назойливый, липкий, мерзкий страх. А что если она выдала его?
Может быть, в ее предсмертной записке названо его имя?
Петер пытался убедить себя, что, в сущности, ничего плохого он не сделал.
Во всяком случае, ничего противозаконного. Но мерзкий страх не проходил.
Если она выдала его - все пропало!
Прошло несколько дней. Его имя нигде не было названо, к следователю его не
вызывали. Газеты уже занимались другой девушкой, которая бросилась в воду.
Бурная радость охватила Петера. У него было гадко на душе, он стыдился
этого чувства, но оно не хотело уходить, нет, ни за что не хотело! Оно
прыгало, бесновалось, пело, кричало в нем: "Ты спасен! Ты спасен дважды -
Эммы больше нет, и нет возврата к прошлому!"
Из этого "подвига" он вышел еще более окрепшим. Только теперь он
по-настоящему уверовал в свою миссию. Разве это не было то испытание,
какое выдержал бы не каждый? Он выдержал - значит, он способен.
И Петер с еще большим ожесточением стал ограничивать себя во всем. Мать
вполне подчинилась ему, стараясь как можно экономнее вести небольшое
хозяйство. Да она и привыкла к этому: всю свою жизнь она только то и
делала, что экономила.
Петер стал осторожен. Он понимал, что сделал ошибку. Ошибка была не в том,
что он оставил Эмму, а в том, что полюбил ее. Неприятно, конечно, что за
его ошибку расплатился другой человек, но что поделать - больше это не
повторится! Он искупит свою вину тем, что добьется цели. Женщины для него
отныне перестанут существовать! Он слышал, что есть мужчины, которые
ненавидят женщин. Почему же ему не стать таким же? Но - увы - он любил
женщин! Как святой Антоний, он все время боролся с искушениями и был
побеждаем ими только во сне.
Время шло, но сбережения росли слишком медленно для того, чтобы отважно
выступить с ними в открытую борьбу на поле битвы, именуемое жизнью. Петер
все чаще нервничал и сердился. Начало его карьеры очень удачно совпадало с
началом жизни Докпуллера: тот был газетчиком, а он - грузчиком, сторожем,
мелким служащим. Но дальше все шло иначе. Почему? Он никак не мог понять.
В тяжелой борьбе с самим собой прошло еще три года. Все чаще болела мать,
грудь ее разрывалась от припадков кашля. Однажды осенью она слегла. Врач
прямо сказал Петеру, что в этих условиях она долго не протянет, надо везти
ее на юг, к солнцу, к теплу. Петер любил мать и многим был ей обязан. Он
решил последовать совету врача. Но ночью его взяло сомнение: а если мать
все-таки умрет? Тогда напрасно пропадут все его сбережения. Если бы он был
уверен, что спасет ее, он, конечно, не колебался бы, он обязательно повез
бы ее на юг... В конце концов, немалая доля этих сбережений заработана ею
самой. К тому же, она всегда обслуживала его, обшивала, стирала, вела
хозяйство. Нет, он отлично понимал, что мать имеет право поехать на юг. Но
если она все-таки умрет?
Снова, как в ту ночь, когда он решал вопрос об Эмме, Петер не сомкнул
глаз. Едва рассвело, он побежал к врачу. Если врач гарантирует ему
спасительность поездки на юг, он немедленно отправит мать туда. Но врач
только рассердил Петера. Он никак не хотел дать определенный ответ. Он
только говорил: "Возможно, это спасет ее", "Возможно, это даст отсрочку"...
Наконец Петер категорически потребовал определенного ответа. Но врач
развел руками и сказал:
- Вы сами понимаете, ваша матушка в том возрасте, когда гарантировать
ничего нельзя.
- Так, значит, она может умереть и на юге?
- Может.
- Зачем же тогда ее везти?
Врач, очевидно, уже исчерпал все свои "возможно" и издал лишь
неопределенный звук, сопроводив его неопределенным жестом.
Петеру было очень жалко мать, но, в конце концов, она старуха, а перед ним
- вся жизнь... И потом по всему поведению врача было ясно... Он только не
хотел прямо сказать... Не хотел огорчить...
На этот раз Петер принял решение быстрее и безболезненнее, чем в случае с
Эммой.
Мать действительно не дотянула до весны, Петер искренне плакал, горюя не
только о матери, но и о том, что он остался совсем одиноким. Петер говорил
себе, что, как это ни грустно, он был прав, отказавшись от поездки на юг.
Эта поездка все равно ничего не изменила бы. Совесть почти не мучила его
на этот раз.
С некоторого времени Петером овладело новое чувство - какая-то неясная,
глухая, ни на секунду не проходившая тревога... Неумолимое время шло своей
тяжелой поступью, а он - стоял на месте. Так иногда бывает во сне:
опасность приближается, надо бежать, но нет сил сделать ни шагу. Такое
чувство испытывал Петер - над ним нависла ужасная угроза навсегда остаться
маленьким, ничтожным человечком, а он не двигался с места. Ему уже
перевалило за тридцать. С отчаянием он видел, что годы накапливаются много
быстрей, чем сбережения. Со рвением древнего анахорета, спасающего душу,
он каждый день запрещал себе то, что еще вчера разрешал. Костюм его явно
обносился - не было заботливых рук матери. Бахрома брюк, этот ореол
бедности, обрамляла его ноги, спешившие к богатству.
Неизвестно, как сложилась бы судьба Петера Гуда, если бы он вскоре не
познакомился, а затем и сошелся с таким же, как и он, поклонником теории
Докпуллера - Джеком Пеккоуртером. Джек в избытке обладал не столько
бережливостью, сколько вторым свойством, указанным в книге о Докпуллере:
предприимчивостью. Все свое внимание он сосредоточил именно на ней, очень
мало заботясь о самоограничении. Да и последнее он понимал несколько
иначе, чем Петер.
Джек занимал небольшую должность на интендантском складе. Однажды он
сообщил Петеру, что у них был пожар и на этом деле "можно заработать".
Петер не понял и удивленно посмотрел на приятеля. "Вполне по теории
Докпуллера", - добавил тот. Но Петер отлично изучил синюю книжку: там не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг