- Видишь ли, я, конечно, как все, немного знаком с биологией и медициной.
Но в основном, если помнишь, я конструктор.
Теперь я вспомнил. Его звали Гей. Он создатель "Поиска". Я видел его в тот
день, когда "Поиск" стартовал с космической базы. Гей стоял на
опускающемся наблюдательном пункте и все тянул голову вверх, чтобы еще и
еще видеть свое детище, которое сейчас унесется к звездам. Он казался мне
человеком огромного роста, его лицо было неистовым, а глаза зоркими, как
следящие приборы. Мне даже не верилось, что сейчас передо мной стоит тот
самый человек.
Как ни трудно ему было, но он решился высказать:
- У нас в роду все темные, а у меня волосы рыжие, как у того предка. И
глаза светло-голубые. Как у него. И когда работа не клеится, у меня бывают
припадки ярости, такой же темперамент, возбудимость. То, что называют
неуравновешенной психикой. Случаются минуты, когда я способен разорвать
чертежи, нагрубить товарищу. Понимаешь?
Он заглянул мне в глаза. И я понял, что он еще не сказал самого главного,
что он боится не за себя.
- У меня есть сын. И внешне он очень похож на меня... Что будет, если он
окажется слабым и не сумеет подавить в себе наследственную память? Я
что-то слышал о наследственных вспышках раз в несколько поколений...
Наконец я понял, чего он боится. Теперь пришла моя очередь улыбнуться, и
его лицо сразу же просветлело, как будто моя улыбка осветила и его.
- Это не передается по наследству,- сказал я таким тоном, чтобы у него не
осталось сомнений.
Мне казалось странным, что какой-то там фашист мог быть похожим, хотя бы и
внешне, на создателя "Поиска". Но разве безразличие природы имеет границы?
Он больно стиснул мою руку, его голос сразу же изменился, набрал силу:
- Ну теперь спасибо тебе еще за один подарок. Большое спасибо!
И тут, как при сполохе молнии, я понял, почему он благодарил меня за
гравилет, который я принял от него, что он имел в виду под словом
"подарок". Память опять подшутила надо мной. Я живу в двадцать втором
веке, но слово "подарок" воспринял так, как его восприняли бы много
десятилетий назад, когда вещей для всех не хватало и люди зависели от них.
А сейчас Гей благодарил меня за то, что я принял созданный им гравилет,
тем самым сделав подарок ему. Ведь я мог выбрать аппарат, предложенный
другим конструктором.
Мог ли Гей не улыбаться, вспомнив о человеке, который занимался совершенно
непонятным ему делом - грабежом?
*
Я увидел Степ Степаныча в последний раз... Собственно говоря, не его, а
то, что от него осталось. Обломки аппарата, на котором он летел, мерцали
оранжевыми крапинками.
Я терпеливо ожидал, пока закончат обследование, предвидел результаты.
Палочкой ковырял землю, разбивал слипшиеся комочки.
- Он выключил автопилот и перешел на ручное управление,- сказал один из
членов комиссии.
Другой испуганно посмотрел на меня, толкнул его локтем, и они перешли на
шепот.
"Ничего другого нам все равно не оставалось,- думал я,- смыв части памяти
или отравление стимуляторами..."
- Он погиб из-за собственной неосторожности, но...- начал председатель
комиссии. Я перебил его:
- Не пытайтесь меня рассмешить. В данной ситуации это не пройдет.
Он устало махнул рукой:
- Вам придется прекратить смыв, пока мы окончательно не выясним... Вопрос
двух-трех дней...
Я понимал, что они уже все выяснили, а два-три дня им нужны, чтобы
поосторожнее сообщить мне, почему дальнейший "смыв" невозможен. Но ото я
уже понял и сам,
Степ Стопаныч погиб потому, что из его памяти были "смыты" сведения,
необходимые для управления гравилетом. Мы разгружали нижние слои. Разве
могли мы знать, что выбрасываем из каждой "кладовки"? Мы могли выбросить
даже правила ходьбы или сведения о собственной личности. А у Степ
Степаныча "смыли" понятия "вправо" и "влево", и один поворот рукоятки
разбил его бессмертие, как хрупкую старинную вазу.
Почему мы не можем иногда предвидеть самых элементарных вещей? Наше
желание, как густой туман, заслоняет все камни и пропасти на дорого,
которую мы выбираем.
Я уже не мог не думать о том, как страшна гибель обычного смертного
человека и для него и для окружающих. Но где-то в подсознании возникает
спасительно-грубая мысль: он все равно должен умереть рано или поздно. И
это иногда служит утешением. Так насколько же страшна и нелепа смерть от
случайности для бессмертного! Умер бессмертный - есть ли парадокс больше
этого?
Для тех, кто решил бороться против смерти хрупкого человеческого тела,
природа предопределила лишь один выход.
Я готов был, как смертельно раненный воин, тяжко подняться с земли,
выпрямиться во весь рост, рвануть рубаху на груди...
Но человек XXII века не имел права на взрыв неистовой злобы. Он помогал
человеку когда-то, в минуту смертельной опасности высвобождая
неприкосновенный запас энергии. Но теперь он ничем помочь не мог. Да ведь
и смерти я больше не боялся. В моем отношении к ней не было ни страха, ни
злобы. И сейчас я думал не о своем поражении, а о других людях, идущих по
моему пути.
Это я увлек их за собой. Они получили сотни лет жизни, но от этого
развязка, ждавшая их в конце, становилась еще страшнее и бессмысленнее.
Ведь она уносила намного больше, чем раньше. Я думал о людях, о миллиардах
моих соотечественников-землян, и эти мысли помогли мне даже сейчас. Я
снова поймал ускользнувшую нить, обрел стержень. Нужно искать продолжение
опыта.
Послышался шорох в траве, там что-то блеснуло. Я пригляделся и увидел
кибернетическую игрушку моего погибшего друга.
- Рита!- позвал я.
Она подкатилась ко мне, подняла голову. Ее хозяин был мертв, а она
уцелела. Для нее проблема решалась просто - найти другого хозяина.
Я ждал, что она поползет по моему костюму к карману. Но Рита повернула,
быстро, без остановок, будто боясь, что ее остановят, направилась к трупу.
Это так поразило меня, что, не думая, я шагнул за ней, нагнулся, схватил
ее рукой. И отпустил, потому что мне показалось... Да, мне показалось, что
на ее пластмассовой мордочке появилось выражение...
"Что еще можно сделать?- думал я.- Что остается, кроме смыва памяти?"
Я смотрел пустыми глазами, как уносили к гравилету останки моего друга,
больше, чем друга,- одного из нас. Кто-то тронул меня за плечо. Я
обернулся и увидел ДАКСА - он тоже был членом комиссии.
- Друг мой,- сказал ДАКС, и его голое был голосом Артура Кондратьевича,-
ты забыл, что природа не рассчитывает и не предопределяет. (И его
спокойная мысль была мыслью Артура Кондратьевича.) Это не ловушка, а
незнание путника о том, что может случиться на длинном пути. Разве ты стал
бы обвинять дорогу или путника?
Он свободно читал мои мысли какими-то новыми своими органами. Он смотрел
одновременно и на меня, и на остальных, и на останки Степ Степаныча, и,
наверное, еще на десятки разных вещей. Он мог видеть все, что хотел, а
если не мог - достраивал у себя новые органы. Он решал проблемы своего
тела очень просто, ведь совершенство его организма зависело только от мощи
его разума. Мозг ДАКСа, основой которого служила модель мозга Артура
Кондратьевича, был в полной гармонии с телом. И разве не гармонично такое
сочетание: чем разумнее становится существо, тем более совершенным создает
оно свой организм? Разве не верх глупости иной принцип: в бесшабашной
юности растратить силы и здоровье, а набравшись ума, с горькой улыбкой
заметить, что уже ничего нельзя вернуть? А редко ли встречались нам
здоровенные кретины и хилые телом гении? И разве даже сейчас наши
тренированные тела годятся для выполнения всех тех задач, которые ставит
разум? Несмотря на все наши ухищрения и усовершенствования, наши тела так
и остались тяжелыми гирями, сдерживающими разум на пути вперед.
Мы не можем жить во всех тех местах, где должны и хотим жить, мы не можем
освоить многие планеты и свободно передвигаться в космосе. Еще очень
многое нам не удается, а причина одна: природа предназначила организм
человека для существования в определенных условиях, определив тем самым во
многом программу его поведения...
Когда-то я размышлял, кто сильнее: знающий предел своим возможностям или
не знающий его. И мне казалось, что я знаю единственно правильный ответ,
вмещающий всю сложность вопроса. А теперь я спросил себя: кто сильнее -
сильный, не знающий о своей силе, или слабый, но знающий о своей слабости?
Если бы в ту минуту я вспомнил о моем отношении к ДАКСу два столетия
назад!.. Но я не вспоминал об этом. Ведь тогда пришлось бы вспомнить и о
себе - о таком, каким я был, как боялся смерти и злился на нее. Теперь я
видел поле боя не как солдат в залитой кровью траншее, а как полководец
обозревает его - издали, в масштабе, меньше чувствуя и больше видя... И я
различил свои резервы... Их подготовили и выстроили на поле боя не я и не
мои друзья - биологи и медики, борцы за долголетие организма,-а воины
совсем иных полков, иных родов оружия, применившие совершенно другую
стратегию. Жерла их орудий вначале были направлены в абстрактные мишени, и
вместо слов "сражение", "битва" они применяли термин, казавшийся
несерьезным; "игра с природой"... ДАКС сам напомнил мне о прошлом:
- Когда-то я был неприятен тебе. "Для чего он вспоминает об этом?"
- И мне кажется, что я знаю причину. Ты считал меня совершеннее, чем ты
сам, чем человек.
Он говорил правду, но я все еще не знал: зачем?
- А ведь если я лучше, чем человек, сильнее, совершенней, если во мне нет
мучительных противоречий, то это говорит в пользу человека.
ДАКС высказал неожиданный вывод. Я с интересом ждал, как он объяснит свои
слова.
- Что ж, человек был создан слепой и безразличной природой. Есть многие
вещи, которые ему трудно в себе изменить. Даже сейчас он тратит слишком
много времени и сил на добывание еды, одежды, на устройство домашнего
уюта. Это когда-то побуждало вас бороться друг с другом, ненавидеть. Вы и
теперь не в силах полностью управлять своими чувствами, и это иногда
делает вас слабыми и несчастными.
Он посмотрел на меня сочувственно.
Я подумал: "Неужели он знает о моих раздумьях, о нерешительности?"
- Я совершеннее, чем человек, именно потому, что создан человеком, а не
природой. Потому, что во мне человек попытался воплотить свою мечту о
совершенстве и могуществе. Разве это не говорит о дерзости человека, о
красоте и мощи?
В его голосе звучало искреннее восхищение. И не собой - человеком. Я
понял: он хочет ускорить решение, которое зреет во мне. И я подумал: а
почему, собственно говоря, быть созданным слепой стихийной силой лучше,
чем самому создать себя, используя опыт разума? Почему мне казалось, что
слабая плоть, созданная природой только для каких-нибудь определенных
условий существования,- вещество наивысшего качества? Разве я знал почему?
Разве это не просто косность привычки?
Все обычно решается гораздо проще, когда проходит страх.
Я почти спокойно думал о том, на что раньше вряд ли решился бы. Как видно,
для этого должны были пройти столетия...
Я вспомнил о новой ткани, синтезированной по моим формулам в Научном
центре. Если использовать ее...
*
- У нас остается один выход,- сказал я. Юра при слове "выход" поднял
голову. Его неспокойные глаза на миг остановились на мне.
- Ты хочешь сказать - двойники? - спросил он, тем самым доказав, что еще
не потерял ясность ума и что три столетия жизни помогли понять ему, как и
мне, простую истину и теперь не бояться ее.
- Двойники нового типа,- ответил я.- Они будут обладать и нашей
наследственной памятью. Мы возьмем ДНК у себя и только немного изменим ее,
чтобы получить пластбелок. Так образуем стержни настройки. Двойники
Получат наши генетические цепочки, все наше "я", все достоинства наших
организмов. Мы лишим их только наших недостатков. Мозг двойников будет
иметь места для подключения дополнительных блоков, он не будет лимитирован
ни в объеме, ни в возможностях развития. Мы перепишем на него нашу память.
А потом...
- Ты сказал "потом"...
- Они, вероятно, сами продолжат изменение своих организмов, подбирая
наилучшую оболочку...
Я помолчал и ответил на немой вопрос Юры, тем самым ответив и на свои
сомнения:
- Наше "я" в них будет все уменьшаться в сравнении с их собственным
опытом. Но оно сохранится.
Наши взгляды встретились, и в его глазах я прочел то, что он через миг
выразил словами:
- А с Майей ты уже говорил об этом? Электронные часы помигивали цифрами,
бесшумно подсчитывали наши надежды...
*
Я прибыл в первый Научный центр, чтобы заказать ряд исследований. Меня
провели в здание Совета к председателю Унару.
Напротив моего ученика стоял высоченный краснощекий юноша, чуть сгибаясь
под тяжестью мощных плеч, и его глаза бегали, словно пытались спрятаться
куда-то. Увидев меня, он сделал скользящее движение в сторону, но Унар
закричал:
- Нет, пусть и учитель услышит о твоем позоре! Я удивленно посмотрел на
них, и Унар решил тотчас же все объяснить.
- Воры! У нас вор! - простонал он, и юноша сжался в комок, пытаясь стать
как можно меньше, уничтоженный этой фразой.
А мне показалось, что память опять подшучивает надо мной или что Унар
произнес не то слово, которое мне послышалось.
- Он! - Длинный палец Унара был нацелен в грудь юноши.
- Я же сначала просил у тебя, а ты не давал...- попытался обороняться
юноша, но только ухудшил свое положение.
Унар в ужасе схватился руками за голову и заговорил, обращаясь ко мне, как
будто юноши уже не было на свете:
- Так, может быть, это я толкнул его на кражу? И я посоветовал ему удирать
до тех пор, пока наши мальчики не схватили его и не швырнули на это самое
место? - Унар резко повернулся к преступнику: - Придется отправить тебя
отсюда...
С юноши можно было писать картину "Униженный гигант". Куда-то исчез его
огромный рост и могучие плечи.
Перед нами стоял нашкодивший щенок и пытался вильнуть ослабевшим
хвостиком. Он был настолько жалок, что Унар мысленно выругался - это было
видно по его губам - и изрек:
- Ладно. Ты будешь работать весь месяц на опыт Сула и ни о чем у него не
спросишь. Ты будешь выполнять то, что он скажет, и все. У тебя не будет
собственного мнения. Только потом продолжишь свою работу.
Юноша обреченно опустил голову, но не возражал. У него опять появились
рост и плечи. Это, наверное, внушало подозрение, потому что Унар поспешно
поставил еще одно условие:
- И если Сул сжалится и отпустит тебя досрочно, ты все равно останешься. А
теперь иди.
Широченная спина была несчастной. Когда она исчезла, у меня неприятно
засосало под ложечкой.
- А нельзя ли было мягче? - спросил я. Унар замотал головой и улыбнулся,
чуть-чуть растянув губы,- на большее он, как видно, не был способен.
- Он утащил всех экспериментальных животных для своего опыта и тем самым
сорвал опыт Сула. Он поселил их в своем доме, но просчитался. Он так
спешил с опытом, что не спал четверо суток и опьянел от запаха
свамираствора. Тогда и проболтался, сам того не подозревая.
- Я к тебе по делу,- предупредил я.- Вам всем здесь придется здорово
попотеть.
- Уже знаю - наследственные стержни, - сказал Унар.- Мы все сделаем,
учитель.
- Перестройка не должна нарушить цепочки. Чтобы в двойниках сохранилась
память. Чтобы ни одно звено не потерялось. Ни отец, ни дед, ни прадед...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг