она стала нервной, капризной. Если бы вы могли зайти иногда, поговорить с
ней. Просто прийти в гости и...
Мы с Майей переглянулись.
- Сейчас?- спросил я.
Он улыбнулся во весь рот, и лицо его стадо довольным-довольным.
Мы пошли за ним.
- Здесь близко. Минут двадцать, если бежать. Мы побежали, сбивая росу с
травы. Мне становилось весело. Давно уже я не бегал вот так, в гости к
незнакомому человеку, с непонятной миссией.
- Ну вот мы и прибежали,- сказал он, пропуская нас в свой дом.
Молодая женщина поднялась навстречу, протянула руку:
- Магда,
Она радостно улыбалась" как будто в нетерпением ждала нашего прихода, Я
почувствовал за всем этим тайну, какой-то ход.
Мы говорили о спортивных состязаниях в Африке, о проблеме обучения - Магда
оказалась преподавателем эстетики в школе первой ступени. Перешли к
вопросам воспитания...
Настроение Магды часто менялось, она внезапно умолкала, замыкаясь в себе.
Тогда Ким с надеждой смотрел на нас, подстегивал взглядом - мы бросались в
наступление. Я вспоминал всякие поучительные истории, Майя пыталась
развеселить Магду, и это ей легко удавалось. Пожалуй, слишком легко...
Майя была довольна собой. Она подчеркнуто внимательно относилась ко мне,
все время интересовалась моим мнением. Сначала просто играла перед ними в
"примерных супругов", затем вошла в роль, увлеклась.
Магда смотрела на Кима с ласковым восхищением. А он хмурил брови, выдавая
себя. Когда я перехватил его заговорщицкий взгляд, то начал понимать,
какая сцена здесь разыгрывается. Хорошо, что Майя, кажется, еще не поняла.
И все же мне не хотелось уходить от этих детей. Мне было хорошо с ними. И
Майе тоже. Она дала Магде кучу советов, которых сама в свое время не
выполняла. А я наблюдал, как они изо всех сил пытаются скрыть радость от
того, что им удалось развеселить нас, как она восхищается им, а он - ею. Я
отбросил необоснованные подозрения, будто они сговорились с Юрой и Аллой.
По всей видимости, они с ними не были и знакомы, а приход в один день -
чистое совпадение. Странно, что их не очень искусная игра оказалась
сильнее, чем расчет наших старых друзей.
По дороге домой Майя была необычно ласковой и задумчивой. Легкие тучки
пробегали по ее лбу, туманили глаза. Она прижалась к моей руке, спросила:
- Ты не обижаешься на меня?
- Что с тобой, милая? Она тяжело вздохнула:
- Мне снятся кошмары. Что-то чудится. Ничего не могу запомнить. Забываю...
- Что забываешь?
- Все. О тебе, о работе. Забываю самые элементарные сведения. Такое
впечатление, как будто отказывает память.
Я почувствовал, как у меня холодеют руки и ноги от жуткой догадки. Ничего
не мог ей сказать. Если мои подозрения подтвердятся, то ничем помочь
нельзя...
Она смотрела на меня, ожидая утешения. Я сделал усилие над собой, пытаясь
улыбнуться. Очевидно, получилась отвратительная гримаса, потому что Майя
поспешно сказала:
- Не надо.
Мы шли молча, взявшись за руки. Я не мог защитить ее.
*
- Привет, старина! - рявкнул Стоп Степаныч, опуская мне на плечи свои
могучие руки.- В конце концов прибыл договориться о новых заказах. По
знакомству выполните в первую очередь? Или посмеете поставить в общую?
Он грозно-вопросительно изогнул правую бровь. Я изобразил легкий испуг, и
он довольно засмеялся, спросил:
- Ну, выкладывай, как вы здесь живете?
Его бас рокотал и гремел, как обычно, но я его слишком хорошо знал и между
паузами различил тревожные потки. Понял, что он должен говорить со мной о
чем-то, о чем ему говорить не хочется.
Он расспрашивал и сам рассказывал новости, явно оттягивая другой, заранее
подготовленный разговор. Это был один из его приемов.
Но я в таких случаях действовал иначе. И сейчас спросил напрямик:
- Не начнешь ли с главного? Он сердито свел лохматые брови:
- Неужели двести пятьдесят лет не могли тебя изменить?
Я не отозвался на шутку. И ему не оставалось ничего другого, как ответить
на мой вопрос:
- Посоветоваться с тобой хотел. Понимаешь, как видно, я устал в последнее
время. Не могу запомнить никаких новых данных. Не лезут в голову, хоть она
у меня всегда была просторной. Конечно, это - временное явление, но
досадно, черт возьми! В самый разгар работы! Чего доброго, придется еще
брать внеочередной отпуск!
Раз он так хорохорится, дело плохо. Я ловил его взгляд, но он отводил
глаза. Значит, и он понял, в чем тут дело. (По глазам мы безошибочно
определяли, когда кто-то из нас говорил неправду.) Он знал, что это не
"временное". Может быть, успел поставить и проверить диагноз, как это
сделал я. Собственно говоря, я мог бы поставить этот диагноз раньше, если
бы не был так упрям. Мог бы предвидеть его еще тогда, когда мы начинали
опыт.
Ведь память притупляется не из-за возраста, а из-за груза. Ребенок
запоминает лучше, чем взрослый, в основном потому, что в его кладовой
много свободного места, что доска его памяти чиста, свободна от записей,
каждое слово на ней отчетливо видно.
Но я ошибся, полагая, что когда человек забывает о чем-то, то он совсем
выбрасывает это из ячейки памяти, освобождая ее для нового груза. Память
ничего не выбрасывает. Она только задвигает это в дальние углы кладовок,
часто опускает в самые нижние этажи, производя перемещения, чтобы
ассоциативные области всегда имели поблизости, под рукой, то, что в данный
момент важнее. А когда момент менялся, снова производились перемещения
багажа памяти. В минуты сложных теоретических расчетов человек помнил о
логарифмах и синусоидах, а в минуты опасности в его памяти вдруг всплывали
давно забытые сведения о том, как тушить пожар или как перебраться через
болото. Память человека многогранна, подвижна, скопидомна и не
безгранична. Два последних ее качества и угрожали нам. Ведь мы погрузили в
свою память все те миллионы бит информации, которые могли, а больше там не
оставалось места.
Теперь-то я понимал, что творилось со мной и с Майей, почему я не мог
запомнить новых сведений, почему видел страшные сны, где путалось прошлое
и настоящее. У Майи состояние было не лучше, поэтому я и увидел тогда
ночью перед ней аппарат для детей, начинающих обучение. Но я продолжал
надеяться, отыскивая средства, которых не существовало.
Дело в том, что это нельзя было назвать болезнью,- так проявлялись
свойства наших организмов. И чтобы бороться против этого, нужно было
бороться против самих себя.
- В конце концов все решается просто,- донесся будто из-за двери голос
Степ Степаныча.- Необходимо хорошенько отдохнуть. Я переучился, как
студент перед экзаменом.
- Значит, мы готовились к нему вместе,- сказал я, и на этот раз он не
отвел взгляд.- Исчерпался лимит памяти - вот как это называется. И ты
знаешь все не хуже меня.
- Нам придется на время оставить свою работу, подыскать новую,- сказал
Степ Степаныч. (Я не ошибся: он немало думал об этом.) - Такую работу, где
не пришлось бы пополнять память. Ведь у каждого из нас колоссальный опыт.
А тем временем медицина что-нибудь придумает.
- Да, придется некоторое время побездельничать,- ответил я в тон ему, как
можно беззаботнее. Море и солнце. Азартные игры. Пикники. Путешествия с
женами. Недаром говорят, что безделье тоже работа. Если бы это было не
так, от него бы не уставали.
- В конце концов люди принимаются за работу, когда хотят отдохнуть от
безделья!-рявкнул он.-Мы были идиотами! Помнишь, как отлично жили
некоторые людишки без всякой работы? Их называли рантье или тунеядцами, и
они гордились этими титулами.
- Это было давно!-сказал я резко, потому что мне надоела игра и я слишком
хорошо понимал своего друга. (Впрочем, оказалось, что я его понимаю не до
конца.) - Но нам все равно придется на некоторое время отстраниться от
дел. Конечно, найдется такая работа, которую и мы сможем выполнять. А
пока...
- Я уже нашел место для отдыха,- сказал Степ Степаныч, вытаскивая карту.-
Вот этот заливчик, а? Потом - путешествие в лунные заповедники. Вы все
могли бы поехать раньше.
- А ты?
- Я - потом. Как только закончу одно дельце. Это недолго.
- Но как же тебе удается?..
Он понял, о чем я хотел спросить.
- Стимуляторы. Принимаю их, когда необходимо что-то запомнить.
- Интересно... Какие же именно?
Он подал мне листок бумаги и поспешно сказал:
- Не советую следовать моему примеру. Нужно все время увеличивать дозу.
Это небезопасно. Вот зачем он пришел!
- Отправим жен на этой неделе,- предложил я.
- А вы с Юрой?
- Нам нужно закончить работу. Создание защитной энергетической оболочки
вокруг организма. Ты знаешь. А потом поедем и мы. Давно мечтал побродить
по дну с тагикамерой.
- Вот совпадение! А я собирался поохотиться,- улыбнулся он.- И
волей-неволей...- Его лицо снова стало озабоченным.- Смотри же не
злоупотребляй стимуляторами. Закончишь работу - и точка. Иначе наступит
отравление, появятся припадки, провалы сознания. Это похоже на безумие. Я
испытал на себе.
"Так вот что с ним было тогда - отравление стимуляторами!-подумал я.- Но
какой выход? Безделье? Безоблачная жизнь? А чем это лучше безумия?"
Я сказал:
- За меня не беспокойся. Приказано бездельничать - будем бездельничать.
Он недоверчиво спросил:
- И на новую работу потом перейдешь? На такую, чтобы полегче?
- А почему бы и нет? Так даже интереснее.
- Вот это дело!-обрадовался он.-А то всегда выбираем такие занятия, что
впору надорваться. Признаюсь: я думал об этом, когда ничего такого еще не
стряслось,
- Главное, чтобы жизнь была интересной.
Он поднялся, проговорил на прощание:
- Увиделся с тобой, побеседовал - легче стало. И яснее. Нас поневоле ждет
безоблачная жизнь, старина!
- Так договорились?
- Конечно!
Я протянул ему руку, но тут же передумал. Обнял его за плечи, притянул к
себе. Он с готовностью закинул подбородок на мое плечо, щекой касаясь моей
щеки. Так не нужно смотреть друг другу в глаза...
*
Степ Степаныч дышал тяжело, с присвистом. Крупные выпуклые черты лица
искажались судорогами волнения, львиная голова то поднималась с подушки,
то опускалась, как будто он всматривался во что-то и не мог увидеть или
кого-то ждал. Он смотрел на нас глазами, полными мучительной
напряженности, отчаянного усилия, и не видел нас. Врач, стоящий за его
спиной, развел руками...
Юра кусал губы, Майя бессильно уронила руки на колени, жена Степ Степаныча
смотрела куда-то поверх его головы. И все мы думали, думали, пытаясь
увидеть выход из ловушки.
Конечно, закончив одну работу, он начал другую. Иначе он не мог.
Злоупотреблял стимуляторами, все увеличивая дозу. Я знал еще во время
нашего последнего разговора, что все слова о безделье и отдыхе, о другой
работе ничего не стоят. Не потому, что море, путешествия, развлечения, а
потом - легкая полуавтоматическая работа, где не нужно приобретать новых
знаний, хуже безумия и смерти. Но ведь мы были полны сил. Наши мышцы
эластичны, как у юношей, дыхание ритмично и спокойно даже после быстрого
бега. Мы не могли принять новую долю.
Я прислушивался к тишине мучительного ожидания, и мне казалось, что пахнет
мышами, которые остались лишь в зоопарках. У нас оставался единственный
выход, но говорить о нем было трудно. Он назывался "смыв памяти"- конечно,
не всей, а ее части, но это было то же самое, что отсечь часть своей
личности; ведь наше "я"- это в основном то, что мы пережили и запомнили.
- Чтобы спасти его,- я не узнавал собственного голоса,- мы произведем смыв
памяти излучениями в узком диапазоне...
- Да, больше ничего не придумаешь,- сказал Юра и облегченно вздохнул.
Я удивленно смотрел на него: как легко он воспринял мое предложение! Я
ожидал другого...
- Так мы спасем и его и себя,- прошептала Майя и ободряюще улыбнулась мне,
как в прежние времена.
Жена Степ Степаныча задумчиво смотрела на мужа, опершись на руку. Может
быть, она гадала, вспомнит ли он ее после "смыва". Все они делали вид, что
не боятся опасности и не знают, кто в ней виноват. И я подумал: не
является ли наивысшим достижением человека умение правильно
воспользоваться правом выбора, сделать верный ход в шахматной партии после
того, как уже сделано столько ходов наобум?..
*
Этот странный рыжий человек, сухощавый и гибкий, Как юноша, с широкими
плечами и тонкой талией, ожидал Меня в моем доме.
- Только взгляни, какой прекрасный гравилет я тебе предлагаю!-сказал он,
увлекая меня на эскалатор.- Собственная конструкция, автопилот
руководствуется и твоими желаниями и безопасностью.
Он тащил меня к гравилету, а я пытался вспомнить, где его видел и как его
зовут. И поэтому, когда он спросил: "Берешь?"- я согласно кивнул головой.
Его веснушчатое задиристое лицо ослепительно заулыбалось, показав крепкие
белые зубы.
- Спасибо за подарок!- воскликнул он, и я не понял, на что он намекает и
чего от меня хочет за свой аппарат.
Я растерянно смотрел на него, и вид у меня был, наверное, не очень умный.
Он еще несколько раз поблагодарил и направился к такому же аппарату, как и
подаренный. Но внезапно остановился и снова подошел ко мне. На его лице с
острым птичьим носом отражалась нерешительность.
- Позволь спросить тебя...- начал он и, дождавшись кивка,
продолжал:-Видишь ли, мне когда-то автомат сообщил о совершенно непонятных
людях, живших уже в двадцатом веке. Они назывались фашистами...
Он умолк, и губы его дрожали. Но он не обратил на это внимания. Как видно,
этот человек не знал о том, что его губы способны дрожать. Я не понимал,
почему он так волнуется из-за событий далекого двадцатого века.
- А потом то же самое мне рассказал дед. И еще о нашем предке, имя
которого не сохранилось, так как оно недостойно памяти. Сначала ею
называли грабителем- он занимался тем, что входил в чужие дома и забирал
одежду...
На его дрожащих губах мелькнула улыбка, а я но видел в том, что он
рассказывает, ничего смешного. Потом понял: он не помнит того, что помню
я. Именно поэтому он улыбается, вспоминая о воре.
- Его схватили, изолировали в специальном доме, где стены были
непрозрачны, а на вырубленных в них квадратах имелись железные решетки.-
Снова на один лишь миг его губы сложились в слабую улыбку.- А потом другие
люди освободили его, приняли в свое общество. Он стал фашистом, служил
начальником лагеря. Это был лагерь, куда людей сгоняли насильно.- Больше
он не улыбался.- Дед рассказывал, что тот предок сжигал в печах живых
людей и получил за это крупный чин... Волнение рыжего все возрастало. Как
видно, он готовился заговорить о самом важном. В воздухе пахло серой и
цветами. Его светло-голубые глаза с испугом смотрели на меня.
- Ты ведь жил ненамного позже того времени, должен знать... Дед говорил,
что они внешне были как мы, так же улыбались, любили своих детей. Те, что
сжигали в печах людей... Правда ли это?
Я уловил в его взгляде слабую надежду. Пальцы то сжимались, то теребили
ткань костюма.
- Да, - сказал я,- это правда. Надежда в его взгляде начала угасать. И все
же он отчаянно цеплялся за нее:
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг