металлическими деталями. У него не было даже подобия головы, а ячейки
фотоэлементов - его глаза - размещались со всех четырех сторон туловища и
разноцветно сверкали, как украшения. Если бы не антенны и не смешные тонкие
ноги, он был бы очень похож на наш новый шкаф-термостат. В дополнение
сходства спокойным зеленым цветом, изредка помигивая, светилось очко
индикатора и прослушивалось тихое шипение воздуходувок. Эти приметы
нормального функционирования как бы подтверждали - во всяком случае, для
меня: "Я только аппарат, машина, неодушевленный объект, который можно
включить и выключить простым нажатием тумблера". Последнее впечатление
почему-то успокаивало...
Из этого ходячего "шкафа" высунулось несколько дополнительных антенн, и
приятный баритон произнес:
- Добрый день.
Мы промолчали, и только Кирилл Мефодиевич вежливо ответил:
- Здравствуйте, уважаемый... -...Шкаф, - прошептал я, и Таня прыснула со
смеху, закрывая рукой рот и грозя мне глазами.
Кирилл Мефодиевич не слышал моего кощунства по поводу символа новейшей
техники, зато сам "символ" расслышал и довольно миролюбиво произнес:
- Фраза из Чехова может оказаться остроумной и к месту, а зовут меня -
Дэф восемнадцать С, чаще - просто - Дэф. Экспериментальный образец.
Предназначен для работы на других планетах. В вашем институте прохожу
некоторые испытания.
Я вспомнил, что больше всего шушукались по поводу "некоторых испытаний".
Говорили, что, пользуясь своими связями, Владимир Лукьянович выпросил Дэфа у
робототехников, чтобы он посрамил и "поставил на место" отдел Александра
Игоревича. Если это правда, то теперь дело дошло до нашей лаборатории, и я
подозревал, до кого персонально.
Дэф подошел ближе к нашему завлабу и без обиняков произнес:
- Прошу вас, Кирилл Мефодиевич, показать материалы, о которых с вами
договаривались.
Несомненно, в его памяти имелись портреты нужных людей. Все же меня
удивило, как уверенно он ориентируется. Неужели проблема распознавания
образов в кибернетике уже решена? До последнего времени, насколько я знал из
популярных журналов, именно здесь имелось наибольшее число "подводных
камней".
Кирилл Мефодиевич достал из своего шкафа несколько журналов и папок. Мы
все занимались своими обычными, каждодневными делами, усиленно изображая,
что ничего особенного не произошло. Однако и глаза наши, и уши все время
были настороже, и шеи, наверное, как у меня, деревенели от напряжения.
Прошло не более пятнадцати минут, и я услышал Танино предостерегающее
покашливание и Его приближающиеся шаги. Я намеренно не отрывал взгляда от
шкалы спектрографа, пока уже знакомый мне баритон не произнес:
- Извините, Петр Петрович, у меня к вам имеется несколько вопросов.
Пришлось оторваться от своего занятия. Глядя в его фотоэлементные
устройства, я сказал:
- Спрашивайте. Он был приторно-вежлив: - Извините, если моя речь окажется
в чем-то неправильной или старомодной. Я являюсь кибернетическим двойником
нескольких личностей, и среди них - математика девятнадцатого века.
Чем дальше, тем больше мне не нравился и этот глазастый ходячий шкаф, и
особенно его приход в нашу лабораторию. Теперь я почти не сомневался, кем он
вызван и кто его запрограммировал. А "шкаф" шел к цели напрямик.
- Расскажите, пожалуйста, о ваших затруднениях с уточнением формулы
полигена Л. Возможно, я сумею хоть в чем-то помочь вам.
- Все мои затруднения отражены в журналах, которые дал вам просмотреть
Кирилл Мефодиевич.
- И вы ничего не имеете добавить?
- Не имею добавить абсолютно ничего, - почти весело проговорил я и с
невинным видом спросил: - А вы разбираетесь и в живой природе?
- Вы полагаете, сударь, что между живой и неживой природой существует
пропасть?
- А вы не полагаете? - и добавил мысленно: "...уважаемый шкаф"...
- Те, кто составлял основу моей личности, не полагали. Пока моя практика
подтвердила их мнение. Там, где неживая природа начинает движение, она
зачастую движется к живой природе, иногда превращается в нее. Это
подтверждают наблюдения за вулканами и грозами, морями и реками. Не случайно
в горячем дыхании вулканов из химических элементов рождаются начала жизни -
аминокислоты. Извините за пример, который вам, безусловно, известен. Но пора
привыкнуть к мысли, что от движения подземных вод не так уж далеко до тока
крови в артериях и венах...
- Есть существенная разница, - заметил я. - И потом... У вас напыщенный
слог...
- Благодарю за замечание. Еще раз извините. Я уже упоминал, что в основе
моей личности - личности разных людей. Один из них был поэтом.
- Удобная позиция на все случаи... - "жизни" - едва не вырвалось у меня.
Мы помолчали.
- У вас больше нет ко мне вопросов? - спросил я тоном, который обидел бы
любого человека: интересно, как он отреагирует на тон.
Кирилл Мефодиевич подавал мне предостерегающие знаки, но я их "не
замечал". В конце концов передо мной машина - очень сложная, но все же
машина. Тон она, вероятно, не воспримет - ей важна лишь заключенная в словах
информация.
Оказалось, что я недооценил "шкаф". Он забавно замигал индикатором и
сказал - мне даже послышалась грусть в его голосе:
- Кажется, вы меня невзлюбили, сударь. - А почему я должен был вас
взлюбить? - Ну да, мы такие разные. - Достаточно взглянуть на нас со
стороны... - Но если бы я был скульптурой, или куклой, или, например,
восковой фигурой, очень похожей на вас, разве вы стали бы разговаривать со
мной? Разве вы беседуете с животными, состоящими из того же материала, что и
люди? - Иногда беседую, - ответил я, вспомнив об Опале. - Как с равными? "Но
я и тебя не считаю равным", - подумал я и ужаснулся своим мыслям и всему
нашему разговору; вот до чего можно дойти - этот ходячий шкаф спрашивает
"как с равным?", а ты не знаешь, что ему ответить. Я рассматривал его и
четко видел заклепки и неровности на стыках декоративных листов пластмассы.
Их явно подгоняли в спешке. Вон виднеется и треугольный штамп изготовителя -
три буквы: КИК - Киевский институт кибернетики. Вспомнил ответственного
работника этого института, приятеля Владимира Лукьяновича, который приходил
в наш институт, - высокого, худого, подвижного, с острыми локтями.
Представил, как они договаривались, где будет проходить испытания
экспериментальный образец ДЭФ-18С, как наш шеф торопил своего приятеля... И
вот результат: передо мной мыслящий и говорящий шкаф, а за окном в зеленых
узорных прорезях листьев проглядывают голубые лоскуты неба. Доносится гул
троллейбусов и автомобилей. Там все движется, как и раньше, - привычное,
знакомое, и только усиливает чудовищную нереальность происходящего здесь.
Я стряхнул с себя оцепенение. Пора кончать "беседу", не то она заведет в
еще большие дебри.
- Я уже объяснил, что ход моих опытов зафиксирован в лабораторном
журнале...
- Извините мою назойливость, - просительно сказал он. - Простите меня за
повтор. Я пройду испытания и больше не буду работать рядом с людьми на
Земле. Меня предназначают для работы в космосе...
- А я не могу выдать вам информации больше, чем записано в журнале.
Понимаете?
- Да, - отозвался он. - К сожалению, понимаю. И не только это, сударь.
- Что же еще? - Человек всегда боится уступить свое место лидера. Где бы
то ни было. Вы, люди, создали меня, чтобы я помог вам достичь подлинного
лидерства в природе, но сами боитесь, как бы я не обогнал вас. А ведь я
только первый этап...
Теперь зеленый индикатор светился предостерегающе.
- Кто будет вторым? - Сигом. - Вы уверены, что это удастся? - Уверен.
Если только... - он чуть запнулся, и я это отметил, -
...если только при создании человеческого разума не была использована
какая-нибудь жизненная сила или еще нечто непознаваемое, мистическое... - Он
говорил без иронии, но она скрывалась в его словах.
- Других ограничений нет?
- Нет. Как только химики создадут материалы, превосходящие пластичностью
живые ткани, вы приступите к конструированию сигомов. И у вас появятся новые
опасения...
- Не беспочвенные, - не удержался я.
- Мы только ваши творения, ваши детища, призванные помочь вам, помимо
колонизации космоса и подобных насущных дел, не исчезнуть, не раствориться в
природе, как другие ее создания. Зачем же нам бороться с вами? Нам не нужны
ни эта планета, ни воздух, которым вы дышите, ни пища, которую вы
употребляете...
"Он прав, - думал я. - Нам не из-за чего опасаться его или не любить. И
все же я его опасаюсь и не люблю. Почему? Или таковы законы лидерства?"
-...Нам нужно лишь то, для чего вы предназначаете нас и... Он умолк.
Пауза казалась мне зловещей, и я поторопил его: - И... - Информация. И ваша
память как важнейшая часть ее. - Почему "важнейшая"? - Она является для нас
направляющей... Мне показалось, что его фотоэлементы уставились на меня
выжидающе, и я поспешил сказать:
- И все же большей информации, чем та, что отражена в журнале, у меня для
вас нет. Придется вам довольствоваться ею.
- Прощайте, сударь, - сказал он. - Наверное, мы больше не встретимся.
Испытания близятся к концу.
Я сильно в этом сомневался и потому задал еще один "невинный" вопрос:
- Всегда ли вы будете помнить, что это мы создали вас, а не наоборот?
Впервые я увидел, как быстро и беспомощно замигал его индикатор. Он
забормотал:
- Конечно, конечно...
Выходя, он стукнулся о притолоку двери - я не сомневался, что какие-то
его блоки перегреваются, не выдерживая нагрузки. Все- таки он, бедняга, был
только машиной, и для таких вопросов его не готовили.
Настроение мое изменилось, и меня даже не очень смутили слова Кирилла
Мефодиевича:
- А если стоимость его ремонта вычтут из вашей, Петр Петрович, зарплаты?
* * *
Я закупил в гастрономе на завтрак и ужин следующего дня сосиски, молоко,
яйца и направился к выходу, когда мимо меня быстро прошел какой-то человек с
тяжело груженной старомодной авоськой. Что-то тревожно-знакомое было в его
спине, в походке, я глядел ему вслед, силясь припомнить, кто это.
Почувствовав мой настойчивый взгляд, человек обернулся. Знакомое лицо с
узким лбом и широким подбородком. Словно перевернутое. Владимир Лукьянович!
Как же я его сразу не узнал?
Потом понял: я и не мог его узнать в таком затрапезном виде - и с
авоськой, набитой продуктами. В институте поговаривали, что от него ушла
жена. Я не верил сплетням: их у нас много по коридорам со сквозняками
гуляет. Может быть, и сам он некоторые пускает в обращение. Но, видимо, про
жену говорили правду. Эта старомодная авоська, небритое мятое лицо...
Захотелось шмыгнуть в толпу покупателей. Запоздал. Кажется, и ему наша
случайная встреча в гастрономе, не понравилась; но с достоинством уже не
разминуться. Он улыбнулся и кивнул мне.
Нет, не та у него улыбка, что прежде. Вымученная, жалкая. От
неожиданности, что ли, - потом ругал себя за это последними словами, - я
шагнул к нему, протянул руку:
- Давайте помогу.
Он испуганно, будто боялся доверить мне свое богатство, убрал подальше
авоську.
- Что вы, Петр Петрович, я сам... - Обронил невзначай: - Привык уже...
Мне бы попрощаться, но нелепость ситуации и его изменившийся облик
ошеломили меня всерьез и надолго.
- Зайдите завтра в приемную, Петр Петрович, я подписал вашу просьбу о
дополнительном оборудовании. Евгений Степанович все утвердит, вот увидите...
- Раньше бы... - вырвалось у меня.
- Ох, непримиримый Петр Петрович, Петр Петрович, - покачал головой. - У
каждого в жизни свои гирьки, свои мерки. Для вас - поздно, для меня - в
самый раз.
- Мерки разные, а дело одно. - Опять же с какой точки зрения посмотреть.
- С точки зрения пользы дела, - и спохватился, что говорю словами Виктора
Сергеевича.
- Вот, вот. Как раз с этой точки зрения и следовало экономить.
Меня уже "несла нелегкая": - Экономить следовало на... Хотя бы не брать
напрокат ходячий кибернетический шкаф. Интересно, как вам удалось его
выторговать и во что это обошлось институту?
- Хоть я не обязан отчитываться перед вами, но могу сказать - это не
стоило нам ни копейки. Кибернетический двойник проходил у нас испытания по
договоренности с институтом кибернетики.
Даже тон голоса у негр изменился. Появилось что-то дребезжащее, будто
лопнула какая-то деталька, и в то же время голос стал мягче. Но я не забывал
обо всем, что было между нами:
- А зачем вообще он вам понадобился?
- Нам? Это еще Виктор Сергеевич договаривался с академией и кибернетиками.
Я поверил. Сразу. Конечно, задумка Слепцова. Вспомнился разговор с ним о
сигоме...
- Эх, непримиримый Петр Петрович, - повторил он и заглянул мне в глаза. -
Что мы вообще знаем друг о друге? Разные у нас мерки и к делам, и к людям.
Вот для вас главное: талантливый - не талантливый. Так ведь неталантливых
большинство. Выходит, если их природа обделила, так и люди должны обделять?
Что же, по-вашему, им делать в жизни?
- Искать свое место. Как в учебнике диамата написано - по способностям.
Во всяком случае, не лезть в науку. - Хотелось добавить: "И тем более в
руководящее кресло", но наткнулся на его взгляд и осекся. Это был взгляд
бродячей собаки, ожидающей удара. Что это с ним? Неужели так подействовал
уход жены? Значит, и этот "перевернутолицый" кого-то любил, был кем-то
обижен и надломлен... Странно прозвучали его слова: "Что мы вообще знаем
друг о друге"...
Я заметил, что у него оторвана верхняя пуговица на сорочке, рукав
моднейшего пиджака из особой серебристой ткани испачкан мелом. Никогда
прежде я не видел малейшей небрежности в его одежде, он всегда был надраен и
отглажен, как манекен в витрине Дома моделей.
Нас толкали входящие и выходящие покупатели, кто-то сбоку проворчал
насчет "наилучшего места для беседы", и я обрадовался его ворчанию, как
подсказке.
- Извините, Владимир Лукьянович, что задержал вас. Завтра зайду в
приемную за бумагой.
- До свидания, Петр Петрович...
Выйдя из гастронома, я увидел в толпе его спину. Ошибиться я не мог -
наимоднейшая серебристая ткань пиджака и авоська, набитая продуктами. Он шел
скособочившись и волоча ноги, будто ему повредили позвоночник.
Проклятая интеллигентская мягкотелость таки шевельнулась во мне. "Может
быть, в другое время и поговорим по-другому, - подумал я. - Что-то
забудется, что-то прояснится..."
Я не мог знать, что вижу его в последний раз...
Прошло меньше месяца - и я в очередной раз оказался в знакомой приемной.
Вместо Веры меня встретил белобрысый молодой человек, стройный, вежливый,
приветливый. В его приветливость не верилось. У молодого человека были
точные, рассчитанные движения и жесты. Угадывалась длительная тренировка.
Как только я назвал себя, он ответил "пожалуйста" и указал рукой на
обитую дерматином дверь.
За директорским столом сидел человек лет пятидесяти с лишком, в очках с
толстыми линзами. Углы рта у него были уныло и как-то брезгливо опущены. Он
не заводил церемоний, коротко поздоровался, сказал:
- Попрошу подробно рассказать о ваших взаимоотношениях с директором и
особенно с его заместителем Кулебой. Ваши слова будут записываться.
Он нажал кнопку невидимого мне магнитофона, помещенного, наверное, в ящик
стола, и послышался шелест пленки, как бы подчеркивающий, что здесь не любят
терять времени напрасно.
Дверь кабинета наполовину открылась, пропустив Олега Ильича... Он
взглядом испросил у сидящего за столом разрешения присутствовать и сел
сбоку, вне моего поля зрения Может быть, так у них было принято. Его приход
не смутил меня, скорее разозлил - после нашей последней встречи у речного
вокзала осталась какая-то настороженность, недоговоренность, и к сближению
она не располагала.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг