наветом. Но внешне оно выглядело безукоризненно. Я действительно по
настоянию Александра Игоревича жил один в комнате, предназначенной для
двоих. Как объяснить присутствующим, что, во-первых, тогда в этой комнате
над второй постелью обвалилась штукатурка, до ремонта должно было пройти не
менее двух месяцев, и только на это время меня поселили одного; что,
во-вторых, Александр Игоревич настаивал на этом по просьбе Виктора
Сергеевича, поскольку я выполнял срочную и очень сложную работу, связанную к
тому же с печатанием на машинке?.. Да, удар был рассчитан точно - под самый
дых.
- Выходите сюда, Петр Петрович, на трибуну, - позвал Владимир Лукьянович,
- чтобы все слышали отповедь наглой клевете. Надо бы еще узнать, кто это в
нашем институте занялся сочинительством анонимок.
Я шел сквозь строй взглядов - теперь это были шпицрутены, которыми, как я
читал, секли когда-то провинившихся солдат. Взгляды, впрочем, были разные -
и осуждающие, и участливые, и злорадные, и дружеские. Но я воспринимал их
по-своему.
Боковым обострившимся зрением увидел, как "заботливо" Владимир Лукьянович
поставил на трибуну стакан с водой, подумалось почему-то: "С ядом".
На меня нашло оцепенение. С высоты трибуны лица в зале слились в сплошную
глазастую массу. Я вспомнил, что умелые ораторы выделяют для себя в зале
симпатичное лицо и обращаются непосредственно к нему, как бы не замечая
остальных. Попытался отыскать взглядом Таню, но различить ее не удалось.
- Мы ждем и готовы вас внимательно послушать, - напомнил мне директор.
- Дело в том, - начал я, с удивлением слыша, что мой голос стал
совершенно чужим, каким-то сдавленным, деревянным, - да, я действительно
живу один в комнате на двоих.
По залу прошел шумок, не предвещающий ничего хорошего. До меня донеслись
слова Владимира Лукьяновича, сказанные директору нарочито громко, но тогда я
не понял смысла этой нарочитости:
- И все ваш дружок закадычный Александр Игоревич. А вы его защищали!
"Вот гад перевернутый!" Мои пальцы сжались до онемения, я продолжал
говорить по инерции:
-...Но поселили меня по просьбе Виктора Сергеевича... Вот Евгений
Степанович, наверное, помнит...
- Виктора Сергеевича не советую вспоминать по такому поводу, - взвился
директорский баритон. - Не смейте использовать его светлое имя для прикрытия
темных делишек!
- Да не в том же смысле... - Я хотел рассказать об упавшей штукатурке над
второй кроватью, о том, что меня поселили временно, до ремонта, потом
забыли, а я не напоминал...
- Знаем, в каком смысле, - заскрипел голос Владимира Лукьяновича. - Эх,
дорогой наш Петр Петрович, Петр Петрович, а я так за вас распинался, уверен
был, что в анонимке неправда...
Я махнул рукой и пошел, иссеченный взглядами, к выходу из зала. На улице
меня догнала Таня. Запыхавшись, пошла рядом, бросая быстрые взгляды и
стараясь это делать незаметно. Косо летели снежинки, подгоняемые
пронзительным ветром из подворотен. Ветер продувал меня всего насквозь,
оставляя пустоту. Я повернул голову. Наши взгляды встретились.
- Я к тебе пойду. Не прогонишь? - спросила Таня.
* * *
В институте неожиданно появился зоотехник из подшефного совхоза. При виде
его у меня мелькнула мысль о сговоре с директором и Владимиром Лукьяновичем,
но обветренное, с медным оттенком лицо Дмитрия Севериновича было таким
усталым и невеселым, что я отбросил ее.
- Плохие вести? - спросил я, пожимая его большую руку и в глубине души
надеясь, что он опровергнет мои слова.
- Хорошего мало.
- Мои прогнозы не подтвердились? Он расправил широченные, начинающие
заплывать жирком плечи.
- Еще как подтвердились! Коровы и бычки набрали точно такой вес, как на
схеме. И надой увеличился на столько же. И устойчивость к холоду; к
заболеваниям...
- А овцы?
- Не хуже. Угрожающих им раньше эпизоотии и в помине нет. Шерсть высшего
качества! Настриг почти в два раза больше. Вот привез вам тетрадь. Все
записано по часам, заприходовано, как положено, выделена разница с
контрольной группой. Положа руку на сердце, а вторую - на тетрадь с данными,
могу поклясться, что после введения вашего полигена Л получаем существо
идеальной породы!
- Выходит - полная удача. Что же вас не устраивает? - удивился я.
- Существо! - помахав указательным пальцем, провозгласил он и, словно это
могло придать убедительности его утверждению, повторил: - Существо!.. - А вы
хотите сразу получить вещество? - не удержался я от плоской шутки.
Он озадаченно наморщил лоб, только теперь сообразив, что ничего не
объяснил мне:
- Нам ведь нужно улучшить стадо.
- А оно складывается из единиц - из "существ идеальной породы", как вы
изволили выразиться,
- Беда в том, что они идеальны только каждый сам по себе. А в стаде все
это превращается в полную противоположность.
Мне оставалось только руками развести. - Ничего не понимаю.
- Долго рассказывать. Помните старую пословицу - "Лучше один раз увидеть,
чем сто раз услышать"? "Нива" моя - во дворе. Езды до нас, сами знаете -
часа три. Поехали!
Я забежал в лабораторию, сказал профессору, куда и зачем еду, и через
полчаса уже мчался с Дмитрием Севериновичем в его "Ниве" по разросшейся
окраине Киева. Мелькали новые большие дома, неслись навстречу идеально
распланированные кварталы, каштановый бульвар. Как и во многих других
городах, окраина была современнее центра, к тому же гораздо" удобнее для
транспорта.
Мы выехали на автостраду. Дмитрию Севериновичу, наверное, не хотелось -
разговаривать, и он включил приемник. Зазвучала джазовая музыка, в ее
бешеном ритме крутились колеса, наматывая километры.
- Все-таки не понимаю, что у вас произошло, - не выдержал я "игры в
молчанку".
- Ничего, скоро поймете.
Вот и знак "поворот направо" и под ним надпись: "К совхозу "Перспектива".
Опытное хозяйство ВИЭГИ".
Мы повернули направо. Я ожидал, что после поворота Дмитрий Северинович
снова наберет скорость. Но он почему-то даже замедлил бег своего "коня".
"Нива" ползла со скоростью двадцати километров в час.
Показались здания фермы. Я с нарастающей озабоченностью отметил, что
некоторые строения пришли в негодность. Вон развороченная стена, сорванные
ворота... Не очень подходящие условия для наших экспериментов.
Внезапно из-за какого-то здания на нас стремительно ринулось диковинное
животное. Вначале мне показалось, что это племенной бык вырвался на свободу.
Но почему у него такие закрученные рога? Затем я заметил болтающееся тяжелое
вымя. Корова! Но какая рослая! И как мчится, угрожающе опустив голову.
Чтобы избежать столкновения с разъяренным животным, Дмитрий Северинович
заложил такой крутой вираж, что меня швырнуло на стенку и больно ударило об
осветитель салона.
Корова пронеслась мимо. За ней промчался на мотоцикле какой-то рабочий.
Звук, вырывающийся из глотки коровы, заглушал рев мотоцикла и вовсе не
походил на знакомое всем мычание. Возможно, так трубят зубры на весенних
турнирах самцов.
- Ну вот и первая встреча с благодарными подопытными, К счастью,
благополучная, - проговорил, вытирая пот со лба, Дмитрий Северинович. - А
теперь пойдемте к другим представителям идеальной породы, на фермы.
Печальное зрелище представляли помещения ферм. То тут, то там поломанные,
иногда разнесенные в щепки загородки, сорванные двери, скрученные автопоилки
и трубы. Животных совсем мало. Вот в огромном загоне, рассчитанном голов на
двадцать, - одна корова. Такая же большая и могучая, как та, что пыталась
таранить "Ниву". Шерсть лоснится, полное вымя свисает почти до пола. Рога
очень длинные и острые, и взгляд какой-то свирепо-осмысленный, вовсе не
коровий. С таким животным лучше держаться начеку и на расстоянии.
- А ее, промежду прочим, кому-то надо доить, - сказал зоотехник. Я
невольно поежился, а он мстительно улыбнулся: - Теперь рассказывать легче,
теперь вы меня поймете, уважаемый товарищ ученый. И учтите, все животные с
полигеном Л такие, как эти. Ясно? Заболеваний не боятся. Холод переносят
отлично. Вес, как видите, набирают замечательно. Одним словом, каждое само
по себе - представитель идеальной породы. А стада из них не получается. Они
же все лидеры - никто никому ничего не уступит. Не только быки, но и коровы
и овцы забивают друг дружку насмерть. Содержать их можно лишь в отдельных
загонах. Неизвестно, где взять смельчаков, чтобы отважились за ними
ухаживать. А при виде друг друга этих животных охватывает неописуемая
ярость. Один баран снес себе кусок черепа, чтобы проломить загородку и
добраться до соперника, и уже там упал замертво. Корова-рекордистка
протаранила бок другой корове из-за того, что дояр подошел к той первой. А
уж о бычках и говорить нечего. Они весь хлев разнесли, устроили форменный
бой быков. Из шестнадцати в живых осталось двое. И один уже на исходе.
Близко к ним подойти страшно. Двух скотников с брандспойтами и вилами
ранили. Один на крыше отсиживался. Как его туда вынесло, не пойму. Он же,
бедолага, и старый и хромой...
Невольно вспомнились слова дяди Васи. Тогда мне казалось, что серьезной
проблемы нет. Рассадить животных - и все. Но если содержать их не в стаде, а
в отдельности и со всеми осложнениями, во сколько же обойдется их
содержание? Пожалуй, оно "съест" прибыль от улучшения породы, а то и в
несколько раз перекроет ее. Значит, надо снять агрессивность. Но как?
Формула полигена Л всплыла в моей памяти так же послушно и легко, как
всплывает обломок коркового дерева. Вспомнились подробности ее составления,
указания Виктора Сергеевича об органической связи агрессивности с
лидерством...
Дмитрий Северинович тем временем продолжал; - Осенью, когда на луг
выгоняли совсем молоденьких бычков и ягнят, мы радовались - они отлично
выбирали места для выпаса, за день, бывало, до двух килограммов веса
нагуливали. Но скоро они подросли, и за эти же лучшие места между ними драки
начались. Смертельные...
"Итак, полиген Л, несомненно, срабатывает Беда в том, что побочные
результаты превосходят запланированные. Но это можно будет отрегулировать
изменениями полигена. Почему же, однако, у шимпанзе полиген Л не дал
результатов?"
Я вспомнил слова Виктора Сергеевича: "Подсказка есть во всем. Надо уметь
ее искать и находить".
* * *
Несколько месяцев наш институт словно и не работал. Все были заняты тем,
что обсуждали перемены. А они происходили чуть ли не ежедневно.
- Слышали, Смущенко ушел из второго отдела? Антонюк недавно стал ведущим,
а уже удрал от Александра Игоревича. Говорит: бесперспективно. Вроде бы
переходит в другой институт.
Это были отнюдь не "крысы" - те давно разбежались из второго отдела,
которым руководил Александр Игоревич, а солидные ученые, не боявшиеся раньше
отстаивать свое мнение перед "превосходящими силами". Но сейчас они считали
борьбу проигранной.
Один за другим стали проваливаться на защите аспиранты и ученики
Александра Игоревича. И все происходило будто бы законно, с соблюдением
правил приличия.
Как-то я встретил Александра Игоревича. Он остановился, поздоровался. Мы
оба чувствовали неловкость. Мешки под его глазами набрякли, суровые складки
пролегли у твердых губ.
- Правильно вы тогда сориентировались, Петр Петрович, что не перешли к
нам, - сказал Александр Игоревич. - Желаю вам уцелеть и завершить начатое.
Все-таки найдите минутку, забегите ко мне. Я передам вам некоторые расчёты.
Могут пригодиться. За сношения со мной пока не казнят.
- Спасибо, Александр Игоревич, но я не "сориентировался". Просто характер
такой, маниакальный. Начал - заверши, а не сворачивай на полдороге.
- Завидная маниакальность. Однако и чувствительность повышенная. Для дела
хорошо, для здоровья - другим концом. Язву не заработайте, упорный добрый
молодец.
Я вспомнил, что говорили, будто у него открылась язва желудка.
Присмотрелся внимательней: к обычной смугловатости его лица прибавилась
желтизна, и нос казался больше оттого, что лицо похудело, заострилось. Стало
жалко его, захотелось как-то выразить сочувствие.
Он, видимо, обостренным чутьем травимого уловил, как я потянулся к нему,
и причину понял, слегка отстранился, не разрешая себя жалеть, нетерпеливо
дернул ноздрей.
- Не тяните с визитом, сентиментальный добрый молодец. Как говорил наш
общий знакомый: "Periculum in mora" - опасность в промедлении. Будьте
здоровы. - На том и откланялся.
"Почему "не тяните"? - подумал я. - Пугает? На него не похоже..."
Я понял, что мне надо делать. Немедленно. Не откладывая. Всю дорогу от
директорской приемной не мог отделаться от его "не тяните". Оно привязалось
ко мне, как назойливый мотив песни.
В приемной меня ожидал сюрприз. Вместо сухопарой Капитолины Ивановны за
столом с пультами телефонов сидела Вера. Она похорошела, налилась опасной,
уверенной в себе бабьей силой. Длинные ресницы притеняли усталую синеву
глазниц и притягательно-зовущий блеск глаз, гипюровая блузка была застегнута
до подбородка, но одна пуговичка пониже будто бы случайно расстегнулась, и
нескромный посетитель мог увидеть дразнящую впадинку между двумя снежными
холмами.
- Извините, а Капитолины Ивановны нет? - на всякий случай уточнил я.
- На пенсии, Петр Петрович. Я вместо нее. Не устраивает? Застыли, словно
еще не все высказав до конца, чуть приоткрытые, притворно беззащитные,
влажные губы. Взлетели брови, взмахнули ресницы, в глазах - одновременно
покорность и вызов. - Мне нужно к Евгению Степановичу. - Вызывал? - Да как
сказать... - По какому вопросу? - По личному. - Уважаемый младший научный
сотрудник Петр Петрович, завтра у нас прием по личным вопросам. Расписание
перед вами. В голове вызванивает: "не тяните", "не тяните"... - Мне нужно
сейчас. Она склонила набок голову с пышной копной ухоженных волос, удивленно
разглядывая меня.
- От вас такого не ожидала, Петр Петрович. А как же дисциплина,
распорядок дня? Помнится, вы говорили: "Главное - работа", о примере для
новеньких лаборанток заботились...
"Издевается, стерва!"
Я рванулся к двери. Она опередила меня, вскочила так, что юбка затрещала,
схватилась за ручку. Стояла совсем близко, наклонясь ко мне, обдавая
знакомым запахом и жаром своего тела, вызывающе щурилась.
В это время дверь открылась изнутри кабинета. Евгений Степанович, уже
одетый в пальто, стал свидетелем нашей силовой борьбы.
- Что такое? Я не дал Вере слова вымолвить. - Евгений Степанович, должен
вам сказать, что Александр Игоревич имел весьма косвенное отношение к моему
поселению в общежитии. Я уже говорил, что распорядился лично Виктор
Сергеевич. Вы должны помнить.
- Вот именно, "уже говорили". И я недвусмысленно выразил отношение к
этому. Зачем же еще и комедия с "брусиловским прорывом"?
Но в меня уже вселился бес. Я загородил ему дорогу. - Александр Игоревич
никаких законов не нарушил. Он решительно отстранил меня: - Мне некогда.
Придете в часы приема. Верочка, будут звонить - вернусь через час.
"Мои слова не имеют никакого значения. Все уже решено бесповоротно", -
подумал я.
Вышел из приемной после него. Успел еще услышать вдогонку:
- Вот так-то, Петенька, не обломилось. Что же к Танюше своей не
обратишься за помощью? А она может...
Тогда я решил, что ее слова о Тане всего-навсего еще одна издевка. До
того, чтобы понять истинный смысл ее слов, было еще ой как далеко. Сначала
мне предстояло увидеть, что означает "не тяните с визитом".
В нашей лаборатории профессор Рябчун, как всегда сосредоточенно грызущий
карандаш и углубившийся в бумаги, оторвался от своего занятия, внимательно
посмотрел на меня.
- Чепэ?
Большую часть маленького сморщенного лопоухого лица добрейшего Кирилла
Мефодиевича занимали очки в массивной оправе, и казалось, что ему тяжело их
носить. Выдающимся был нос, на котором они держались, - длинный, как бы про
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг