- Сколько сможете? - обратился я к директору, словно его зама в кабинете
и вовсе не было.
Полное лицо Евгения Степановича выразило озабоченность, складки у щек
углубились.
- Наш разговор повернул не в ту степь, Петр Петрович. Вы можете
продолжать свои опыты, но необходимо испытать полиген в первую очередь для
выяснения возможностей лечения наследственных заболеваний.
Он открыл карты. Оставалось расставить все точки над "и".
- То есть для того, чем сейчас занимается ваш отдел? - спросил я в упор.
- Эту задачу ставит" перед нами академия. Как вам, может быть, известно,
наш институт академический.
- Кто платит деньги, тот заказывает музыку, так?
- Фи, зачем утрировать, - проскрипел Владимир Лукьянович, но Евгений
Степанович жестом руки остановил его.
- Мы выделим вам средства, которые вы просите. При условии, что опыты
пойдут по определенной схеме.
Я понял, что мои планы рушатся - средства в его руках.
- Но, Евгений Степанович, если полиген принесет плоды, ваш отдел сможет
их использовать в нужном вам направлении, - взмолился я, сдерживая ярость.
Он тяжело и шумно вздохнул: - Сколько времени упустим!.. - Сколько
несчастных не спасем! - как эхо откликнулся Владимир Лукьянович. Внезапно на
его лице мелькнула хитрая жирная усмешка:
- Новое направление опытов, между прочим, ускорило бы защиту диссертации
и продвижение на новую должность. Ведь на вашу зарплату трудно содержать
семью...
Это был удар ниже пояса. Я поднялся:
- Не дадите денег, обращусь в академию. План утверждали они. А новое
направление пусть развивает ваш отдел, Евгений Степанович.
- Какой вы горячий, Петр Петрович. По летам, но не по званию. Так и быть,
мы выделим средства на один синтезатор. И подождем месяца три. Это
предельный срок. Если ожидаемые результаты не замаячат, пересмотрим
отношение к вашим опытам и обещаниям.
Я попытался еще возражать, но его лицо утратило мягкость, окаменело.
Голубые глаза навыкате превратились в ледышки и смотрели мимо меня. Моих
возражений он больше не слушал, будто залепил уши воском.
Последнее слово осталось за ним. А как могло быть иначе? Эра Виктора
Сергеевича кончилась.
* * *
Завидев меня, Опал встал на задние лапы, выпрашивая подачку. Из большой
клетки послышалось угрожающее "у-ух!". Это подавал голос новый вожак Дик,
заменивший Тома. Его угроза относилась к Опалу. Самки тоже заволновались,
забегали, засуетились, принимали позы то подчинения, то ярости.
Почему новый вожак так разозлился? Ревнует? Но Опал - молодой самец и
Дику не ровня. Вожак не должен бы его опасаться.
А тем временем Дик сотрясал решетку, словно пытаясь разогнуть прутья и
вырваться на волю, чтобы сойтись с противником. Это было очень похоже на
поведение Тома перед тем, как его отравили. Что все это значит?
- Угомонись, Дик, - сказал я и бросил ему яблоко, которое хотел было
отдать Опалу, подумав: "Вот яблоко раздора".
Дик поймал яблоко, откусил с хрустом кусок, но не утих, а затопал ногами
и заверещал. Ему вторили самки, и шум слился в оглушительную какофонию.
Но самой удивительной оказалась реакция Опала. Он, который по всем
обезьяньим законам должен был бы выразить Дику покорность, приняв
соответствующую позу, тоже заухал и угрожающе ударил себя в грудь. А Дик в
ответ на такой наглый вызов со стороны недоросля, отпустив решетку,
испуганно забормотал. Самки по-прежнему демонстрировали повиновение, но
теперь уже я не был уверен, к кому оно относится. Что за чертовщина?
У меня мелькнула надежда: а вдруг наконец-то проявилось действие полигена
Л и Опал под его влиянием преобразился? Для меня это сейчас была бы удача по
двум направлениям!
Так же внезапно, как взъярился, Опал затих, опустился на четвереньки. Я
ему тоже дал яблоко - он к нему даже не притронулся. Видимо, вся энергия
ушла на первый порыв.
Я попытался с ним поиграть, но он вяло ответил на приветствие и не
повторил даже жест "хочу есть", сколько я его ни упрашивал. На все
дальнейшие попытки "поговорить" он не реагировал, только сумрачно глядел
мимо меня.
А Дик все еще не успокоился. Он кричал и метался по клетке, хлопал руками
себя по бокам, будто кто-то ему угрожал.
В дополнение к этим неприятностям появился дядя Вася с неутешительной
вестью: подопытные овцы плохо себя ведут.
- Сшибаются, - сказал он удрученно. - Разрешите рассадить их в разные
загоны.
- Дядя Вася, там две овцы и баран? - недоуменно спросил я.
Сначала он не понял моего удивления. Когда же до него дошло, сокрушенно
развел руками:
- Так-то оно так, Петр Петрович, да ведь после ваших опытов овцы
прибавили в весе, у них и рога появились.
- Ну и отлично, что прибавили. Шерсть изменилась...
- Все так. Зато, доложу вам, и характер изменился. Не зря говорится:
бодливой корове бог рогов не дал. А вы ж им дали. Вот овцы и дерутся теперь
не хуже баранов. Того и гляди, зашибут друг дружку насмерть. Баран от них
удирает со всех ног - и где только прыть берется. Разрешите рассадить подале
от греха.
- Рассадите, пожалуйста, дядя Вася, - сказал я. - Нет проблем.
Я шел к выходу из вивария, улыбаясь, утешая себя тем, что полиген Л
все-таки приносил зримые плоды. Иногда неожиданные. Ну что ж, во всех
явлениях есть оборотная сторона. Но почему же полиген не сработал у Опала?
Остановился снова у его клетки. Просунул руку сквозь прутья решетки,
чтобы достать и подать ему закатившееся в ямку яблоко. Он схватил не яблоко,
а мою руку в кисти, да так цепко, что мне стало больно. Я разжал пальцы -
яблоко упало на пол. Потянул руку назад - он не отпускает.
- Что с тобой, Опал, пусти сейчас же!
Его глаза все так же сумрачно смотрели на меня, показалось, что в них
мелькнула осмысленная усмешка, похожая на человеческую, которую я совсем
недавно наблюдал. У кого? Мне стало не по себе. Невольно вспомнились
рассказы о том, как в заповедниках обезьяны вырывали руки у доверчивых
туристов, протягивавших им из окон автомобилей лакомства.
- Опал, будешь наказан! - сказал я, пристально глядя ему в глаза.
Он как бы нехотя медленно разжал свои длинные пальцы, и они несколько
мгновений оставались в одном положении.
- Ну и дурень! - в сердцах обругал я его, растирая кисть. - Эх ты, самая
большая моя неудача. Да еще позволяешь себе такие шалости!
Он понурил голову, словно понял свою вину. Его глаза были тусклыми, как
обычно. Осмысленная усмешка в них могла мне почудиться под влиянием
недавнего разговора в директорском кабинете. "Самая большая моя неудача!" -
мысленно повторил я.
* * *
Уже у дверей лаборатории повстречал я Александра Игоревича. Похоже, он
направлялся к нам. Заметив меня, остановился, приветливо улыбнулся. С тех
пор как мы виделись в последний раз, его лицо осунулось, резче обозначилась
мешки под глазами, стали больше залысины над высоким морщинистым лбом, в
глубине внимательных глаз роилась неизбывная тревога.
- Давно не виделись. Хотел узнать, как дела с полигеном Л, - сказал он с
хрипотцой.
- Может быть, показать вам отчет? Принести таблицы и лабораторный журнал?
- Отчет? - удивился он. - Не рано ли? - Я составлял его для Евгения
Степановича. Он... ("приказал" - резко, "просил" - неправда). Он предложил...
- Даже так? Ну а мне можно без таблиц, - он подчеркнул слово МНЕ.
Я вкратце рассказал ему, в какой стадии находятся опыты. Пришлось
упомянуть о сроках, отпущенных для завершения работы. Александр Игоревич
иронично прищурился:
- Изволите успеть? - Трудно, - признался я. - Да, Евгений Степаныч круто
берет. А если еще раз просчитать варианты? Таким образом получите
недостающие материалы.
Он намеренно не сказал, до чего недостающие. Я оценил его тактичность.
- Все равно на защите выплывет. Не буду я защищаться по неосвоенной теме.
Да и в конце концов, кто за меня должен просчитывать? Рабы Рима?
- Есть в моем отделе такие мальчики-добровольцы, что помогут добру
молодцу. Причем бескорыстно.
- Помогут мне или отделу? Ведь это уже будет диссертация по
математическому моделированию биологического процесса.
Он добродушно рассмеялся, даже слезинку смахнул согнутым указательным
пальцем, затем совершенно серьезно спросил:
- А почему бы вам, обиженный добрый молодец, в самом деле не перейти в
мой отдел? Будете продолжать ту же тему. Разве только чуть-чуть изменится
подход.
- Спасибо, Александр Игоревич, - так же искренне ответил я. - Но в
некоторых отношениях ваш покорный слуга - человек пропащий. Как, например,
вы. Если начал торить одну дорогу, на другую не собьюсь.
- Жаль. Но если надумаете, дверь отдела для вас всегда открыта... Пока я
там...
Последней его фразе я тогда не придал должного значения. Меня занимали
другие мысли: что же это получится, если они начнут переманивать людей в
свои отделы, толкать по своим направлениям? Лебедь, рак и щука. А воз, то
бишь институт? Двигаться-то надо...
Вернувшись в лабораторию, я поделился своими мыслями с Таней. Она только
грустно улыбнулась:
- Сеньор, вы случайно не Колумбом работаете? Тоже мне открытие! Да эти
бывшие закадычные друзья уже друг у друга десятки людей умыкнули. Начал
Евгений Степанович. А теперь и Александр Игоревич старается от него не
отстать.
- Могла бы и поделикатней со мной, - огрызнулся я, огорченный тем, что,
как всегда, узнаю новости последним. - Еще даже не мэнээс. Что дальше будет?
- И ты не сэнээс. И неизвестно, станешь ли им при таких наших зигзагах...
- За кончик языка не боишься? - А у тебя прищепка найдется? - При сильном
желании сконструирую. - Мы так бранимся, вроде уже поженились. - Как раз это
нам и остается, - я оглянулся. Профессор Рябчун и лаборантки были заняты в
дальнем углу. Тогда я быстро и воровато накрыл рукой ее руку, маленькую,
теплую, чуть шероховатую, беспокойно-нервную, подумав: "Не дождаться мне
скоро прибавки к зарплате. А ну ее, прибавку, как-нибудь перебьемся". И
сказал: - А если серьезно, выходи за меня замуж.
Она обожгла взглядом, - ее темно-серые глаза изменили цвет, стали совсем
темными, смутными. Где-то глубоко в них вспыхивали и гасли искорки. Опустила
голову так низко, что мне стал виден розовый нежный пробор между волнами
волос, и вздохнула:
- Подождем. - Сколько можно ждать? Не мальчишка ведь. - Мальчишка, -
улыбнулась она. - Тридцатилетний мальчиш. Поженимся после твоей защиты. Хотя
бы после того, как ты переместишься на должность ведущего научного
сотрудника. - Почему? - Так надо, Петр Петрович. - Я подработаю грузчиком на
железной дороге. Или в бюро добрых услуг.
Она вскинула голову. Глаза снова изменили цвет, сузились, стали раскосыми
и янтарными, как у рыси.
- Теперь я вижу, что ты не мальчишка. Ты кретин!
- Я не хотел тебя обидеть, Таня, прибавка на самом деле необходима.
- Смягчаю формулировку. Недоумковатый переросток. Подработать сама могу.
Знаешь, как я шью?
- Так в чем же дело?
Я увидел, как в углах ее глаз показались слезы. Застыли там свинцовыми
дробинками, удерживаемые усилием, губы побелели:
- Я принесу тебе несчастье. Если поженимся, тебе придется отсюда уйти.
- Чепуху вбила в голову. Могла бы отыскать причину посущественней...
Она расслышала муку в моем голосе. И дробинки не выстрелили. Она смахнула
их:
- Не злись. Подождем.
- Не могу. Ты мне снишься по ночам. Она вспыхнула румянцем. Краска залила
даже лоб и подбородок. Оглянувшись, забормотала:
- Как есть, мальчиш. Ну хочешь, я буду приходить к тебе в общежитие, как
жена. Или сделаем так: один мой родственник уезжает в Алжир на два года.
Останется изолированная однокомнатная квартира...
- Зачем эти сложности? Если нельзя жить у тебя, поживем в общежитии или в
этой квартире. Только сначала распишемся. Чтобы никого не стесняться.
Она отрицательно покачала головой и отвернулась, думая, что я не вижу ее
слезы...
* * *
Многие старые сотрудники потом утверждали, что такого бурного собрания не
было за все годы существования института. Конечно, особую остроту ему
придавал жилищный вопрос. И все- таки дело было не только в этом... Когда я
вспоминал и анализировал выступления, реплики членов президиума, то должен
был согласиться с Таней: за всеми "случайными" вспышками эмоций, "не вполне
мотивированными" обвинениями, "не до конца продуманными" предложениями
скрывалась чья-то опытная дирижерская рука.
Уже с самого начала собрания я отметил, что почему-то в президиуме рядом
с Евгением Степановичем нет Александра Игоревича. Его место занимал Владимир
Лукьянович. Перед ним на столе лежало несколько сколотых скрепками бумажек.
Он накрыл их своими руками в веснушках и золотистых волосках. Руки
подрагивали, иногда постукивали пальцами, бдительные, настороженные, как два
сторожевых пса.
Близко посаженные, чуть навыкате глаза загадочно поблескивали. Казалось,
что на носу у него пенсне с невидимой дужкой. На множество вопросов он
отвечал спокойно, рассудительно, обнадеживал обиженных, успокаивал
раздраженных. Иногда он ссылался на то, что недавно занимает эту должность и
не может отвечать за дела своих предшественников. Этих ссылок становилось
все больше и больше. Я переглянулся с Таней. Она скорчила гримасу,
означающую: да, я тоже заметила. А чего от него ожидать?
- Все-таки вы, Владимир Лукьянович, не ответили на мой вопрос, - не
унимался какой-то сотрудник из лаборатории ферментов. - Как могло случиться,
что некоторым одиночкам предоставили отдельные квартиры в "гостинке", а мы с
женой вынуждены ютиться в общежитии?
- Простите, я уже отвечал на идентичные вопросы, - сказал Владимир
Лукьянович. - Что можно добавить? - Он обвел взглядом зал, повернулся к
сидящим в президиуме, как бы обращаясь к ним за поддержкой, чуть дольше
задержал вопросительный взгляд на директоре. Потом медленно, будто нехотя
проговорил: - Вот по такому же точно поводу нам передали из академии
анонимное письмо. - Наконец-то он взял в руки сколотые скрепкой бумаги,
которые придерживал с самого начала собрания.
"Не то ли самое театральное ружье, которое непременно должно выстрелить в
конце третьего акта?" - подумал я.
- Придется прочесть, чтобы вы поняли всю сложность моего положения, -
сказал он, отпил из стакана воды и носовым платком не спеша, с брезгливой
осторожностью, с нарочитой тщательностью промокнул губы.
В анонимном письме говорилось о злоупотреблении служебным положением со
стороны Александра Игоревича, когда он по поручению директора курировал
жилищный вопрос. Одним из примеров злоупотреблений называлось выделение
отдельной комнаты в общежитии одинокому тридцатилетнему холостяку якобы для
того, чтобы он мог в любое время водить к себе девочек. И этим холостяком
был... я.
Тотчас взгляды десятков людей, как шпаги, скрестились на мне. Кажется, я
побагровел, на лбу выступили капли пота, в виске начал стучать настойчивый
молоточек: тук-тук, тук-тук. Таня поспешила подбадривающе и успокоительно
подмигнуть мне.
- Уверен, что анонимка просто лжет, и ни Александр Игоревич, ни молодой
наш сотрудник ни в чем подобном не виноваты, - пророкотал директорский
баритон.
- Конечно, конечно, - согласился Владимир Лукьянович. - Лжет, как все
анонимки. Сейчас Петр Петрович нам это подтвердит.
Мне пришлось встать. Когда-то очень давно, в детстве, я пережил нечто
подобное. Потом на перерыве между уроками бил в ненавистное прыщавое лицо.
Но теперь ничего не решить кулаками. Удар по мне снова пришелся ниже
пояса. Рефери открыл счет. То, о чем писалось в анонимке, было гнусным
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг