месте Лободы были люди, которых я знаю, - Михаил Дмитриевич, Сергей
Павлович, вот этот майор, лейтенант? А если бы - Аля?"
И сразу со всей ясностью он понял: ни Аля, ни один из знакомых ему людей
не могли оказаться на месте Лободы. В них не было ослепляющей злобы, хищной
жестокости, никто из них не смог бы переступить черту, отделяющую человека
от зверя.
Наконец-то Юрий сумел вздохнуть. В кровавой тьме, бушевавшей в его
сознании, появились светлые голубоватые полыньи остужающей воды. И так же
быстро, как раньше, он стал задавать себе новые вопросы. Он снова вспомнил
виноватые слова майора, обращенные к вдове, и подумал об удивительном
чувстве, которое называют состраданием, о восприятии чужой боли как своей.
Снова и снова он вспоминал Алю с ее подозрениями и заботами, с ее тревогами
и неразумно-беззаветной любовью...
Вместе с майором Юрий сел в машину, чтобы вернуться в больницу. Он знал,
что спасти майора уже нельзя, но, может быть, если посев грибков,
оставленный им в лаборатории больницы, уже созрел, он сумеет спасти город от
эпидемии, поможет десяткам людей излечиться от странной болезни, в
возникновении которой по случайному стечению обстоятельств могут подозревать
его.
Навстречу машине спешили деревья и дома, троллейбусы и прохожие на
тротуарах. А где-то шла на работу или возвращалась домой молодая женщина, не
подозревающая, что светом ее любви сейчас спасаются тысячи и тысячи
человеческих жизней.
- Итак, вы пришли к выводу, что кое-чему научились? - спросил Сергей
Павлович.
Юрий молчал, словно не слыша его вопроса. Он вспомнил тысячи книг,
прочитанных в библиотеке, куда он забрался самовольно, и взятых для него
Алей, Сергеем Павловичем. Он сравнивал прочитанное с пережитым и думал, что
если пережить все описанное в книгах, то, может быть, удастся сделать
безошибочные выводы.
Он думал:
"Люди беспомощны прежде всего потому, что всегда зависят от
обстоятельств. Такими их создала природа - и это первое и важнейшее
обстоятельство. Природа, наделив их организмы довольно жесткой структурой,
что обеспечивает относительную независимость от условий внешнего мира, в то
же время оставила им некоторую возможность свободного маневрирования, но в
ограниченных рамках: немножко в одну сторону, чуть-чуть в другую. Эта
свобода организма регулируется состоянием его внутренней среды - человек
может не есть, не дышать, находиться в жаре или в холоде, но до обозначенных
пределов. Это сказывается на его замыслах и желаниях. Выход из установленных
природой рамок наказывается смертью, причём смерть одной особи или смерть
миллиарда - не имеет значения. Некоторое значение имеет лишь судьба вида".
"Но даже в этих условиях они бывают очень разными. "Ему нет места на
Земле", - говорит один. "Мудрость и добро неразлучны", - утверждает другой.
Они создали меня, отдавая мне все свои достоинства и защищая от недостатков,
воплощая во мне свои мечты о могуществе. Буду ли я таким, как они задумали,
хочу ли стать таким? А каким я был в самом начале?"
Он вспомнил свое рождение. С чего оно началось? С какого момента начал
осознавать себя? Была теплая уютная тьма... Боль... Да, он почувствовал
боль! Кажется, все начиналось с нее. Впрочем, был еще холод. Боль и холод...
Или - холод и боль? Желание избежать их, укрыть себя. Он стал искать
средства защиты...
Нет, не так! Все это пришло потом, а вначале была дрема в теплой тьме,
ленивое блаженство. Ничто не мерцало, не кололо, не болело, не радовало, не
тревожило, не возмущало, не возносило, не опускало... Он ощущал себя как
ничто и нечто одновременно, замкнутое на самое себя, растворенное в себе,
расплавленное и распластанное во всем, что могло случиться, покоящееся и
плавающее в своей дремлющей мощи, о которой он ничего не знал. Он ощущал
только себя - свои взаимодействующие в полной тьме атомы и молекулы.
С тех пор он много раз терял и находил себя. Он открывал дверь в мир,
впуская тревогу и боль, радость и удовольствие, печаль и нежность. Мир
принял его, ибо он сам стал частью мира.
Задумавшись, Юрий машинально протянул руку Сергею Павловичу. Тот пожал
ее, с недоумением глядя на него. Юрий спохватился, быстро проговорил:
- Большое вам спасибо. Наше знакомство было приятным и полезным. А теперь
извините - меня ждут дела.
- Когда мы опять увидимся? - спросил Сергей Павлович.
- Я извещу вас.
Быстрыми шагами он вышел из Института философии и, не оглядываясь, пошел
по Зеленой улице. Он знал, что за ним сейчас никто не следит. Юрий думал:
"Я вручу лекарство и рецепт его приготовления человеку с характеристикой,
вычисленной по моей формуле:
(М-Н)9·|/6а
--------------",
:ВС
"Автомат приготовил лекарство в должном количестве. Об остальном
позаботятся сами люди".
"Поле взаимодействия определяет структуру и организма и личности, но не
определяет поведения, "Невероятно, но факт", как говорят люди".
В результате размышлений у него появилась мысль еще об одном
психологическом эксперименте: "Я вручу ему все это, но не скажу, кто я
такой. Проверю: во-первых, догадается ли он, кто я; вовторых, поверит ли
мне; в-третьих, как совместится реакция на мое появление с реакцией на то,
что я вручу ему?"
Небо было плотно затянуто тучами. Оно опускалось все ниже и ниже. Кругами
летали и тревожно кричали ласточки. Надвигалась гроза. Менялась влажность и
радиоактивность воздуха. Нарастали помехи в эфире, вспыхивали короткие, еще
невидимые простому глазу разряды. Юрий чувствовал все это и многое другое:
миллиарды сигналов непрерывно проходили через его мозг, неся информацию о
мире. И, зная о нем так много, он захотел предугадать невозможное: место и
время нахождения электрона. "Вероятно, - думал он, - тогда я смогу
предсказать поведение человека с абсолютной точностью..."
Михаил Дмитриевич старательно отводил взгляд от человека, сидящего
напротив. Он знал, что по его глазам тот сразу поймет все. "В данный момент,
- думал Михаил Дмитриевич, - важно лишь то, с чем он пришел: лекарство и
рецепт его изготовления. Но снимает ли это подозрение о его причастности к
эпидемии? Может быть, его приход с лекарством вызван желанием искупить вину?
И еще один вопрос: знает ли он вообще, догадывается ли о том, что его
подозревают? А если знает, то какое чувство вызывает у него человеческая
подозрительность?"
Михаил Дмитриевич не смотрел на сидящего напротив, но на сетчатке глаз
отпечаталось отражение этого человека и непрерывно передавалось в опознающие
области памяти, хотя он был уже давно опознан. Прямой нос с широкими
раскрылиями, твердые выпуклые губы, быстрая игра лицевых мускулов, резко
меняющая выражение лица. И только через глаза, меняющиеся еще более быстро,
можно, улучив момент, заглянуть в глубь его существа, прикоснуться к тому,
что когда-то было серым с разноцветными прожилками веществом, растущим в
колбе, тогда еще беспомощным и беззащитным, но уже таящим в себе страшную
взрывчатую силу.
"Родитель вглядывается в детище, - подумал Михаил Дмитриевич о себе в
третьем лице. - В детище, которое перестал понимать. Или понимание еще
возможно?.."
Он остался недоволен своими мыслями: "Если мы не поймем его, то на какой
контакт с разумными инопланетными существами мы можем надеяться? Он - дитя
человеческого разума, сын человеческий. Но понимаем ли мы как следует хотя
бы собственных детей? Хотя бы себя?"
Послышался протяжный негромкий гул, приглушенный двойными рамами окна. В
синем небе осталась тающая полоса. Это с малого ракетодрома ушел корабль на
Луну.
"Сейчас он съедает еще одну порцию атмосферного озона, - думал Михаил
Дмитриевич, провожая корабль взглядом. - Как бы мы ни усовершенствовали свои
корабли, они разрушают атмосферный щит, а восстанавливаем мы его пока еще
плохо. Вот и выходит, что каждый новый шаг вперед стоит кусочка жизни. А
супермозг - это не шаг, это скачок вперед. Через пропасть или в пропасть?"
- Очень жаль, что вы не можете назвать автора этого лекарства, - сказал
Михаил Дмитриевич и подумал: "Станем ли мы хоть чуточку ближе после его
визита?.. Правильно ли он истолкует мое поведение, или решит, что я не
понял, кто передо мной находится? Это очень важно. Ведь, идя ко мне, он
должен был допускать, что я попытаюсь задержать его".
- Не уполномочен, - ответил гость и резко поднялся из кресла.
Встал и Михаил Дмитриевич. Теперь он позволил себе взглянуть в глаза
гостю. "Он все понимает. Может быть, даже больше, чем я предполагаю. Во
всяком случае он знает, что я притворяюсь, будто не узнал его. Но поймет ли
он и то, почему я так поступаю?"
Однако Михаил Дмитриевич тут же устыдился собственных сомнений. "Выходит,
я не верю в него? Не верю в сына, которого создал таким могучим, чтобы он
умел совершать недоступное для меня? А когда намерение удалось, я
испугался..."
Он медленно протянул руку, Юра осторожно пожал ее.
Тень Михаила Дмитриевича лежала между ними как очертания пропасти, рука
казалась мостом через нее...
Выйдя из дома, Юрий сел на скамейку в скверике. Михаилу Дмитриевичу его
было хорошо видно из окон квартиры. Юрий просидел неподвижно более часа. За
это время при желании ученый мог бы вызвать сюда полковника Тарнова и его
помощников.
Юрий дождался, пока мимо скамейки прошел Михаил Дмитриевич, бережно неся
раздувшийся портфель. Ученый не смотрел в его сторону, старательно делая
вид, что никого не замечает.
Юрий встал и окликнул Михаила Дмитриевича. Ученый остановился, повернул к
нему лицо.
- Мне показалось, что вы все время хотели меня о чем-то спросить, но не
решились, - сказал Юрий.
Его глаза стали лукаво-веселыми, будто он узнал о собеседнике что-то
очень смешное и готовился рассказать ему об этом.
- Вы правы. Мне хотелось узнать о том, как вы думаете, какие алгоритмы
лежат в основе вашего мышления. Как вы приходите к неожиданным выводам?
Взгляд Юрия изменился. В нем появилась задумчивая отрешенность.
- Я уже пытался это сформулировать на бумаге. Но пока формулировки
удаются плохо. Или я недостаточно знаю язык, или в нем не хватает слов. Все
сводится к тому, что я стараюсь как можно меньше вычленять. Пытаюсь ощущать
окружающий мир как неразрывную целостность. Ведь он такой и есть.
- Ощущать - не значит мыслить, - возразил Михаил Дмитриевич.
- Каждое живое существо воспринимает окружающий мир посредством органов
чувств, - ответил Юрий, - Но на этом первичном этапе он не может ощутить мир
целостным, вычленяет какие-то отдельные части. Когда же человек размышляет,
он вычленяет сначала участок, над которым размышляет, затем - элементы для
размышлений.
- Разрешите, я переведу ваши слова на профессиональный язык науки. -
Михаил Дмитриевич застенчиво улыбнулся. - Мозг выбирает информацию,
необходимую для решения данной проблемы, и отбрасывает все несущественное.
- А если среди "несущественной" информации имеется та, от которой зависит
истинное решение проблемы? - спросил Юрий.
- Да, так может быть, - согласился Михаил Дмитриевич, переминаясь с ноги
на ногу. - Но ведь мозг способен перерабатывать лишь определенное количество
информации. И тут ничего нельзя поделать...
- Вы хотели узнать о главном различии между нами, - сказал Юрий. - О
различии, которое сами создали, чтобы преодолеть то, с чем "ничего нельзя
поделать". Во-первых, оно измеряется количеством информации, которую я и вы
способны воспринять и переработать за единицу времени.
- А во-вторых?
- Второе - алгоритмы. Но я не могу это сформулировать. Вижу существенное
в том, что вам кажется несущественным, и оперирую чаще всего элементами для
вас несущественными. Извините, но я не могу изложить проблему понятнее. Не
знаю, как это сделать. С моей точки зрения, человек воспринимает вещи и
явления через кого-то. Иногда "кто-то" - он сам. Иногда, чтобы воспринять,
ему надо превратиться в кого-то. Иногда "кто-то" - его сознание...
Юрий умолк, на его лице быстро сменялись выражения досады, недоумения,
обреченности.
Михаил Дмитриевич сочувственно смотрел на него, неслышно шевеля губами,
словно пытался что-то подсказать. Потом проговорил:
- Однажды спросил заяц у робота: "Ты умеешь бегать как я? Значит, ты
такой же, как я. Но ответь на три "почему": почему ты не ешь морковку?
Почему ты такой твердый? Почему ты никого не боишься?" - "Одно из трех
"почему" отвечает на два других", - ответил робот. "Все понял!" - воскликнул
заяц и... перестал есть морковку.
- Бедный заяц! - с облегчением рассмеялся Юрий. - А вам огромное спасибо.
Вы подсказали мне путь. И если когда-нибудь мне удастся сформулировать
алгоритмы моего мышления достаточно понятно и однозначно, вы будете первым,
кто узнает об этом. А пока пожелайте мне успеха.
"Нет, он непричастен к возникновению эпидемии, - подумал Михаил
Дмитриевич. - Совпадение по времени с кражей пробирок - случайность. Теперь,
создав лекарство, он причастен к прекращению эпидемии..."
- Эвалд Антонович, вы не узнаете меня? Худой, с выпирающими лопатками и с
острыми локтями человек внимательно взглянул на гостя. У глаз собрались и
разбежались напряженные морщинки. Он улыбнулся.
- Это вам должно быть трудно узнать меня! Вы же видели меня только
больным, в кресле!
Действительно, нелегко было узнать в этом подвижном, как ртуть,
жестикулирующем человеке того беспомощного паралитика в кресле-капсуле,
которого когда-то встретил Юрий в коридоре медцентра.
- У меня был ориентир - ваш адрес, - приветливо сказал Юрий. - И стимул -
ваше приглашение. И еще - ваше обещание...
- Помню: рассказать о наших работах. Я выполню его.
- Сейчас?
- Можно и сейчас. Пойдемте.
Они долго ходили по лабораториям - с этажа на этаж. Эвалд Антонович
показывал Юре гигантские трехгорлые колбы, в которые помещали смеси
различных элементов, и, пропуская через них электрические разряды, получали
аминокислоты. Автоматические мешалки с устрашающим шумом перемешивали
содержимое. На панелях вытяжных шкафов загорались и гасли контрольные
лампочки, в ректификационных колонках с тихим шорохом струились потоки
жидкостей. Дрожали стрелки милливольтметров, манометров, мановакуумметров.
Временами раздавался комариный зуд суперцентрифуг. Эвалд Антонович знакомил
гостя с результатами анализа первобытных организмов и протоорганизмов,
демонстрировал с явным удовольствием, как из коацерватов образуются сложные
соединения.
В одной из лабораторий он показал Юрию коллекции "метеоритной жизни",
рассказал о гипотезах ее космического зарождения.
- Вдумайтесь хотя бы в такие факты, - говорил он, запальчиво размахивая
длинными руками. - Шестьдесят три процента всех атомов человеческого тела -
водородные. А в космосе самый распространенный элемент - водород. За ним
следуют, если не считать инертных элементов, кислород, углерод, азот. И в
нашем теле те же четыре "кита": водород, кислород, углерод, азот.
Органические соединения постоянно путешествуют на Метеоритах в космическом
пространстве. Там имеются муравьиный альдегид, цианацетилен, древесный
спирт, муравьиная кислота, метанимин... Понимаете, что это значит? Ведь они
являются основаниями аминокислот! Разве все это непохоже на стрелку компаса,
указывающую направление?
Он торжествующе посмотрел на гостя. Тот совершенно спокойно и несколько
снисходительно произнес:
- Вы правы, это гораздо ближе к истине, чем предыдущие гипотезы, с
которыми вы меня знакомили.
- Вы говорите так, будто давно проникли в тайну зарождения жизни, - не
скрывая иронии, сказал Эвалд Антонович. - Но хотя космическая микробиология
уже накопила немало наблюдений, она все еще не ответила на вопрос вопросов.
- Не уповаю на достижения космобиологии.
- А на что уповаете?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг