нырять живым куклам. Так было бы интереснее.
А потом Мария поняла, что мама направляется в "белую яму",
туда, где висел "надувной шарик". Все верно, вот она посидела у
разбитой машины и проследовала точно между "прилипалкой" и
"танцулем". Дальше ее ждал "клякситель", который жил в красном
экскаваторе. Живых кукол эта игрушка превращала в черные кляксы.
Или развешивала сосульками по краю "белой ямы". Выглядело это
красиво. Но мама не была живой куклой, мама была мамой, и ее в
кляксу не превратишь. Ведь деда Барабаша "клякситель" не трогал,
потому что тот был человеком.
Однако маму "клякситель" схватил. Такая игра Марии не
понравилась, и она топнула на игрушку ногой. "Клякситель",
испугавшись, тут же отпустил маму. Но Марии отчего-то стало за нее
страшно, и она побежала следом, в "белую яму". Марию-то
"клякситель", конечно, тронуть не мог, но ей все равно почему-то
было страшно. Как будто она попала в чью-то чужую, недобрую
сказку... А потом оказалось, что в "белой яме" находится папа, и
вообще сон вдруг сделался самой настоящей явью. А потом они втроем
плакали, и папа почему-то просил у мамы и у нее прощения. А потом
они оказались возле своих автомобилей, и Мария превратилась в
простую девочку, и папа и мама радовались.
Позже, правда, выяснилось, что она превратилась вовсе не в
простую девочку, и тогда они перестали радоваться. Но это было
позже. А в тот день, вернувшись домой, они изрядно напугали бабу
Катю. Она-то воображала, что Мария спит в своей комнате.
День прошел как в сказке, потому что Марию никто не жалел. А
ночью она впервые услыхала, о чем разговаривают в спальне
родители. То есть сначала-то они играли в какую-то шумную игру, и
многие их слова Мария попросту не понимала.
А потом мама спросила:
- Рэд, ты можешь объяснить мне, что произошло?
Папа довольно рассмеялся:
- Да ничего особенного... Просто Золотой шар в самом деле
исполняет сокровенные желания.
Мама помолчала, потом сказала:
- Наверное...
Они замолчали оба. Папа уже начал всхрапывать.
А потом мама прижалась к нему и сказала:
- Ты знаешь, Рэд, что-то мне страшно. С нашими-то желаниями
все понятно... А вот чего пожелала Мартышка?
Папа усмехнулся:
- Хотела, чтобы я не ходил на рыбалки, а ты не плакала по
ночам. Придется мне теперь заняться прогулками. Зато ты не будешь
плакать... Да не волнуйся ты! Еще неизвестно, выполняет ли шар
желания ребенка.
А утром папа, прибежав откуда-то, сказал, что Зона закрыла
перед людьми свои двери. С этого дня и началась катастрофа города
Хармонта.
А еще через неделю узнали, что умер дед Барабаш.
Ночью мама спросила папу:
- Рэд, это не твоих рук дело?
- Ты о чем?
- Ты хорошо понимаешь о чем!.. О смерти этого несчастного
старика.
- Этот несчастный старик отправил тебя на верную гибель, -
сказал папа.
- Но ведь я осталась жива, - возразила мама.
- Да... Вопреки его замыслу!
Помолчав, мама сказала:
- Почему ты так думаешь?
- Я не думаю, я знаю.
Послышалось какое-то шуршание.
- Ты должна мне верить, - сказал папа.
- Я тебе верю, - сказала мама и заплакала.
- Ох, да не терзай же ты мне душу! - взмолился папа.
Мама продолжала плакать. Заскрипела кровать, до Марии
донеслись тяжелые папины шаги.
- Ты убил его, - сказала мама, громко всхлипнув. - Я знаю.
Тебя поймают, Рэд. У Дины много денег, и она приложит все усилия,
чтобы убийцу поймали.
Папа произнес ругательное слово, и мама опять заплакала.
- Ты плохо знаешь Дину, - сказал папа. - У Дины теперь
действительно много денег. - Папа усмехнулся. - Ей было ради чего
рисковать.
- Зато ты Дину, похоже, хорошо... - Мама замолчала, не
договорив. И вдруг воскликнула: - Боже всемогущий! - И шепотом: -
Бо-же все-мо-гущий!!!
- Ты куда? - спросил папа.
- Прости, - сказала мама. - Я сегодня посплю в гостиной.
Скрипнула дверь, и папа снова произнес ругательное слово...
Мария отложила ложку и вздохнула.
- Пиццу будешь? - спросила Рута, потому что дочь часто
ограничивалась лишь супом да зеленью.
- Буду, - сказала Мария. - Здравствуй, дед!
- Здравствуй, внучка! - отозвался из своей комнаты дед. - Я
подзарядился.
Дед всегда уходил, когда ему становилось трудно говорить:
Зона не пускала в себя только живых людей и механизмы. Люди на
границе Зоны умирали в огне, а их машины взрывались. Мумики же
ходили туда-сюда безо всяких проблем.
Впрочем, с дедом было нелегко беседовать и после того, как он
приходил с подзарядки - чаще всего он нес всякую околесицу. К
примеру, про их с Марией жизнь (бабка тоже была Марией. Вернее это
Мария тоже была Марией). Как будто давно ушедшая дедова с бабкой
жизнь могла чем-то помочь внучке.
- Дед, мне необходим твой совет.
Дед любил, когда она так начинала разговор.
- Слушаю тебя, внучка.
- Дед, как мне жить дальше?
- Ешь пиццу! - Рута, разумеется, их разговор не слышала. -
Думать будешь после обеда.
Мария благодарно улыбнулась ей и сказала старому Шухардину:
- Дед, для чего я хожу в школу? Для чего мать учит меня
всяким женским премудростям? Ведь меня никто никогда не возьмет
замуж. Неужели я обречена стать второй Диной Барабаш?
Дед не знал, кто такая Дина Барабаш. Наверное, поэтому и
понес околесицу:
- Живи, внучка, как живешь. В нужное время Бог подскажет
тебе, как надо поступить.
- Бог? - воскликнула Мария. - Вместо Бога у нас теперь
пришельцы!
- Не знаю, - сказал дед. - Я много раз был там. Нету там
никаких пришельцев. Это Бог проверяет людей. Да и кто, кроме Бога,
мог дать мне новую жизнь.
Дед считал себя живым. И часто говорил о Боге. В настоящей же
своей жизни он не верил ни в Бога, ни в черта. Для того чтобы
топить мастеров и инженеров в купоросном масле, ему Бог не
требовался. Таким он воспитал и сына. По крайней мере именно это
утверждал отец.
Дед продолжал нести околесицу про своего Бога, и Мария
перестала его слушать. Какой, к черту, Бог! Она сама была Богом в
этом городе, но что ей это принесло, кроме ненависти окружающих?..
Она вспомнила, как в первый раз попыталась помочь
однокласснику на уроке. Одноклассника звали Сережка Попов. Он не
мог решить пример, потому что не знал, сколько будет - шесть на
восемь. Математичка уже собиралась посадить его на место, когда
Мария взяла и представила, что перед Поповым на доске висит
таблица умножения. Сережка не испугался, спокойненько сдул с
таблицы ответ. И все бы сошло, но Мария сдуру после урока
похвасталась Сережке, что это она спасла его. Он не поверил. Тогда
Мария еще раз "повесила" перед ним таблицу умножения. Прямо на
стене школьного коридора. А потом и перед всем классом свой фокус
повторила. Благодарности ей захотелось, идиотке! А вместо
благодарности получила страх и ненависть. В конце концов, пришлось
менять школу.
В новой школе выяснилось, что жизнь Марию ничему не научила.
Дальше было еще хуже. Она больше не пыталась помогать
одноклассникам новыми методами, однако слух о ней уже разнесся
среди школьников Хармонта. Нет, ее не трогали. Потому что боялись.
Но и не любили. Боялись они ее, конечно, правильно. И если дядя
Дима не ошибается в природе людей - а с какой стати ему ошибаться?
- то и не любили правильно. К счастью, от их нелюбви до поры до
времени ей было ни жарко ни холодно. Во всяком случае, не болела
голова, как от жалости.
Она пошла в школу в тот самый год, когда из заросшей шерстью
Мартышки превратилась в девочку. Не умеющая ни читать ни писать,
сегодня, через семь лет, она уже находилась в выпускном классе. И
парни, учившиеся рядом, были на два года старше ее. Ей давалась не
только учеба. Она отлично танцевала, прекрасно пела и великолепно
рисовала. Ее артистическими способностями пользовались на школьных
вечерах. В пятнадцать лет большинство ее ровесниц еще пребывали в
состоянии гадких утят - дурнушки с острыми локтями и коленками, -
а она уже превратилась в девушку с красивым личиком и прекрасной
фигурой. Не зря же отец частенько шлепает ее по мягкому месту!..
Но какой девушке с красивым личиком и прекрасной фигурой
понравится, когда семнадцатилетний оболтус, гроза школы и всего
своего района, превращается рядом с тобой в медузу?..
Она знала, что сексуально привлекательна для парней - слышала
их разговоры. И не далее как три дня назад взяла да и предприняла
попытку обольщения.
Она сидела в комнате отдыха, обновляя плакатик, с которым
школьники собирали пожертвования для детей бывших обитателей
Чумного квартала. А за стеной, в классе, четверо ее одноклассников
обсуждали, которая из девчонок лучше в постели. Когда парни
завелись и распалили друг друга разговорами, она и предстала пред
их изумленные очи. Быстренько скинула футболку, посмотрела
призывно, облизала языком пересохшие губы... Боже, как их
передернуло! Как будто они увидели перед собой старую каргу с
обвисшими наволочками вместо грудей!..
Конечно, ей не надо было вваливаться в класс, когда их там
было четверо. Но если бы так поступила любая другая девчонка, их
бы не передернуло... Что ж, и боги делают выводы из своих ошибок.
Сегодня она подкараулила после школы, когда остался один-
одинешенек Вовка Метелкин, тот самый, гроза класса и всего своего
района. На этот раз она не стала предлагаться ему напролом,
проконсультировалась вчера у матери, как вести себя девушке в
подобных ситуациях. Рута даже обрадовалась: кажется, дочке кто-то
нравится...
Тактика оказалась верной. Вовка завелся, потерял голову, стал
звать к себе домой. Она согласилась: экспериментировать, так уж до
самого конца... Вот только не до самого конца потерял голову
Вовка. И по дороге он вспомнил, с кем связался. Как он отшил ее!
Оборотень - это еще самое мягкое слово, которое он себе позволил.
А последняя фраза его была и вовсе "Не прикидывайся человеком!"
Потом-то он, правда, испугался. Из-за этого испуга она и не
тронула его. Впрочем, нет... Ведь если бы она его тронула, он бы
оказался прав. Тогда бы она и впрямь лишь "прикидывалась бы
человеком". Поэтому она промолчала и ушла...
Мария снова вздохнула. Дед по-прежнему тарахтел про своего
Бога, Рута приглядывалась к дочке, в гостиной отец с Гуталином все
еще спорили, как надо было проходить ловушку, на которой
гробанулся Петр Болячка.
- Не нравишься ты мне сегодня, дочка! - проговорила Рута.
- Спасибо за совет, дед! - сказала Мария (дед любил, когда
она благодарила его). - Все нормально, мама, я уже успокоилась.
Пойду к себе. И не жалей ты меня, ради всего святого. У меня
голова раскалывается от вашей жалости.
Рута только рот открыла. Да так и осталась стоять, с
раскрытым ртом, держа в побелевших пальцах тарелку с недоеденной
пиццей.
Алкогольные пары в гостиной сгустились - хоть топор вешай, -
и потому Мария прошла мимо двери, задержав дыхание и сделав все,
чтобы отец с Гуталином ее не увидели. Пусть эти два осколка
прошлого играют в свои игры. От их игр, по крайней мере, никто не
калечится и не умирает. Не то что в ее забавах с живыми куклами. И
не важно, что она забавлялась во сне. Для сталкеров-то игра была
реальностью. Кто знает, может, те забавы и легли проклятием на ее
нынешнюю жизнь?.. Впрочем, наверное, она наговаривает на себя.
Ведь гибли же сталкеры в Зоне и до того, как ей стала сниться
сказочная страна!
Она заглянула в комнату к деду. Дед гранитной глыбой сидел у
стола, смотрел в распахнутое настежь окно. Там, вдали, над крышами
домов, над деревьями, над проводами высоковольтной линии
электропередач, виднелась светящаяся розовым верхушка полусферы -
граница закрывшейся от людей Зоны. С того дня, как она закрылась
("заблокировалась", говорит дядя Дима), Марии перестали сниться ее
странные сны.
Мария подошла к деду, поцеловала его в холодную макушку. Дед
начал поворачивать голову, чтобы посмотреть на внучку, но этого
пришлось бы ждать минут пять, не меньше - тело деда было гораздо
более медленным, чем его мысли. Мария ждать не стала. Захочется с
ним поговорить, она сможет это сделать и из своей комнаты. Первым
же дед разговора не начинал никогда.
В детской было жарко - мать забыла опустить жалюзи, и майское
солнце уже успело нагреть комнату. Мария включила кондиционер,
скинула джинсы и футболку и, оставшись в одних трусиках,
плюхнулась на кровать.
Раньше она думала, что если станет совсем плохо, можно будет
уехать из города. Податься, например, в Европу, где ее никто не
знает. Для нее-то закон об эмиграции - не помеха. Попробовали бы
ее арестовать!..
Но два года назад ее бывший класс (вернее, один из бывших)
отправился на экскурсию в провинциальную столицу королевства. Все
чин-чином, под охраной двух "мерседесов" с ооновцами (вернее, под
присмотром, чтобы никто не вздумал сбежать, ищи потом ребенка в
чужом городе). Школьники узнали, как живут люди в нормальном
городе. Но сделали они это без Марии. Потому что Мария заорала от
жуткой боли, едва автобус выехал из Хармонта. Пришлось ооновцам и
учителям останавливать автобус, вызывать "скорую", звонить
Шухардиным домой. Хорошо, папа тут же примчался и не дал положить
дочку в больницу...
Впрочем, папа-то находился в таком же положении. Пытался он
уже уехать из города, миновав военные заслоны. Об этом он
рассказывал только маме, но Мария тогда уже умела слышать через
стены. Не отпустила папу Зона. Даже из города не позволила
выехать, головной болью заставила вернуться. Возможно, маму бы она
и отпустила, но мама без папы и Марии и сама уезжать никуда не
собиралась. Так что для Шухардиных у Зоны-матушки был свой
собственный закон об эмиграции.
Мария вздохнула, полежала еще некоторое время, потом встала,
оделась и села за учебники.
Занималась она всегда увлеченно. Наверное, поэтому и не
заметила, как ушел засосавший Гуталин. А вот как заявился в гости
трезвый дядя Дима, услышала.
Да, дядя Дима сдержал данное Марии утром обещание. По такому,
в последнее время столь редкому поводу мать, разумеется,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг