светской беседы. Она и сейчас не сказала ничего непристойного, однако само
вмешательство в беседу мужчин выходило из ряда вон. Но на Селию пронзительный
взгляд Луция Груоха не производил такого действия, как на Тимандру.
- Что ты имеешь в виду? - спросил Оливер.
- Совершенство - вот тайная цель любого поступка, не так ли? Не польза, а
совершенство. Художник стремится к совершенству в искусстве, мастеровой, не
отдавая себе в этом отчета, - в ремесле, а ваш ландграф стремился достигнуть
совершенства во зле.
- Так и до платоновских идей можно дойти...
- Но тени, которые он видел из глубины своей пещеры, смешались и потеряли
четкие очертания.
- Жена! - рявкнул советник. - Ты что за отраву на стол подавала, что они
хором бредят? Или нет, мы то же самое ели. Тогда не пойму, кто из вас кого с
толку сбивает.
- Ничего, дорогой, не пугайся, у нас, у женщин, бывают причуды...
- Нашла слово! У беременных причуды, у ландграфа тоже причуды были, а жена
с сыном взяли да начудили... прикончили. И роду теперь конец. Делу венец,
прости меня Господи...
Разговор тем не менее имел продолжение дома.
- Тебе не понравилось то, что я сказала о совершенстве.
Это был не вопрос, а утверждение. Оливер постарался смягчить ответ.
- Мне не понравилась тема беседы. Эти несчастные, которым даже не
сочувствуют, не говоря уж о том, чтобы попытаться их освободить...
- Мы с тобой могли бы попытаться, - задумчиво произнесла она, глядя в
окно, за которым сгущались сумерки. Она часто теперь сидела у окна.
- Ты с ума сошла! Думаешь, я позволю тебе рисковать жизнью ради людей... -
"Которых мы не знаем и никогда не видели", - хотел было сказать он и
остановился. Год назад жизнь повернулась по той самой причине. Оба поставили на
кон жизни ради людей, которых не знали и не видели: Селия ради Лины, Оливер
ради нее самой. - Людей, что, возможно, уже не хотят жить, - докончил он.
- Не исключаю. Ландграф сделал с их душами то же, что солдаты с телом той
несчастной женщины в Эрде. - Селия тоже вспомнила Лину, но мысль ее шла иными
путями. - Совершенство во зле... как они к нему стремятся.
- Ты опять про "зло и свободу"?
- Да. Твой дядя не может понять причины поступков ландграфа. Я, к
величайшему сожалению, могу. Большинство людей вполне довольствуется мелким
земным злом, но иных тянет запредельщина, и они взывают к Силам, этим злом
обладающим.
- "Зло, владеющее мной, в мир, им созданный, вернется". Я бы счел эту
песню вульгарным манихейством или порождением альбигойской ереси, но... Та
женщина из "Крещения эрдов" - я тебе рассказывал о ней, - ей ведь удалось
призвать Силы. И Козодой хотел сделать это...
- И Хьюг. Ты помнишь часовню в его замке? Часовню, откуда исчезло
распятие? Хьюга уберегло то, что он, как почти все люди, отождествлял Силы с
дьяволом. Но это не спасло его рассудок.
- Мы еще тогда предполагали, что Хьюг убил своих слуг, - принес их в
жертву, чтобы привлечь...
- Не знаю. Все вероятно. Но если так, это лишь подтверждает, что нет
необходимости играть с чужими мирами в поисках зла. Зло в нас самих.
- Мы никак не можем остановиться. А ведь, кроме зла, была и свобода. Или
не было? И мы дойдем до того, что наше прошлогоднее странствие начнет казаться
воплощением истинной свободы, праздником духа и плоти, наподобие фораннанского
карнавала, и забудется, что в те дни мы бежали от опасности, метались в
безнадежности, страдали, наконец.
- Что ты знаешь о страданиях?
Воцарилось неловкое молчание. Селия с видимым трудом проговорила:
- Я сказала то, чего не должна была говорить.
- Я не сержусь. В твоем положении...
- Причуды, как выражается твоя тетка. Роуэн видел тени из глубины пещеры,
но некоторые пещеры ведут в небо... Я и в самом деле начинаю бредить, а?
- Возможно. Эти бесконечные разговоры о зле... Почему, убей меня Бог,
никто не пытается достигнуть совершенства в добре? А если пытается, это
выглядит еще хуже?
- Потому что, с определенной точки зрения, никакой разницы нет.
Совершенство - оно и есть совершенство. Как латы, в которые облекаешься с ног
до головы, а после их уже невозможно снять...
Жизнь порта, еще недавно такая бойкая, если не сказать бурная, постепенно
замирала, чтобы к зиме и вовсе остановиться. Море вблизи Реута никогда не
замерзало, но шторма, ураганные ветра и ливни, свойственные этой поре,
препятствовали навигации. Который день в прибрежных водах не появлялось ничего,
кроме рыбацких лодок - этим все было нипочем. Но никто не подозревал рыбаков в
провозе запретных товаров - только сумасшедший рискнул бы сейчас добираться
морем до пограничного Южного Мыса. Патрульный корабль Лиги, долженствующий
нести службу в заливе, не покидал порта, и здешний официал вел долгие и нудные
переговоры с магистратом, доказывая, что ловля сухопутных контрабандистов не
входит в его обязанности, чиновники же магистрата в свою очередь напирали на
то, что налог Лиге платится не затем, чтоб ее представители месяцами
бездельничали.
Оливер решил прийти домой пораньше. Он бы добросовестно досидел в портовой
конторе до вечера, но у Лукмана там была назначена приватная встреча, и он
прозрачно намекнул, что раз ему нечего делать, так пусть возвращается.
Дома было пусто. Судя по тому, что отсутствовала обычно стоявшая на кухне
большая корзина, в которой Морин носила покупки, обе женщины отправились на
рынок. Что поделаешь - он же не предупреждал.
Он поднялся наверх, чтобы переодеться. На письменном столе лежал листок
бумаги, исчерканный грифелем. Оливер с гордостью подумал, что на Севере, и даже
в самом Тримейне, бумага доступна далеко не всем, там в обиходе все еще вощеные
дощечки. А вот на Юге бумагу научились делать уже два столетия назад. В
путешествия Оливер брал с собой пергамент - он не рвется и не промокает. Другое
дело дома. На бумаге писать не в пример удобнее, а здесь она так дешева, что и
домашние хозяйки могут производить на ней повседневные расчеты, - это были
именно они, как убедился Оливер, взглянув на записи. Он машинально перевернул
листок и нахмурился. Он не знал прежде, что Селия умеет рисовать.
Правда, потребовалось полгода, чтоб он узнал об ее умении петь.
Это был всего лишь набросок, но сделанный уверенной, опытной рукой - и в
то же время легко, словно играя.
Женщина. Гордая голова с отброшенными назад прямыми темными волосами.
Пристальный взгляд, не ведающий страха и колебаний. Черные глаза... Оливеру
показалось, что они обязательно должны быть черными, хотя какими еще они могли
выглядеть на рисунке, сделанном грифелем?
Лицо ее было утонченным и прекрасным.
Оливер отшвырнул рисунок. Он знал, кто на нем изображен. Боль, что,
казалось, навсегда покинула его с тех пор, как они оставили Фораннан,
вернулась, и была она гораздо мучительнее, чем он склонен в нынешнем своем
благополучном бытии вспоминать.
"Что ты знаешь о страданиях?"
Все странности в поведении Селии, что он привык списывать на чужую
унаследованную память, на переживания, не прошедшие бесследно, на
беременность...
Холодность, нежелание считаться ни с чем, стремление швырнуть на кон
судьбу - разве все это не читается в черных глазах?
И безграничная радость, озарившая лицо в миг смертной опасности: "
Наконец-то..."
И еще она много, слишком много знала о вызове запредельных Сил и о том,
что при этом происходит с людьми. И когда она заставляла Вальтария произносить
опущенные им - случайно ли? - определенные строфы в известных им песнях, то
никогда не повторяла их сама. Как будто от простого звучания этих песен что-то
зависело.
При чем здесь песни?
А что, если он все это выдумал? Кто может знать, каково должно быть
поведение той, что получила вдобавок к собственной еще одну память, еще одно
сознание, - как они смешались, как наложились друг на друга? Оно ни за что не
будет обычным.
Но оно было обычным, было все последние месяцы, пока...
Кто рядом с ним - Селия, его жена, которую он любит и которая любит его,
ждет от него ребенка, или та, другая?
Оливер почувствовал, что бесконечная, неизбывная ненависть Найтли к
Алиене, жажда сотворить ее заново, чтобы уничтожить за превосходство над
остальными, возможно, не была лишена оснований.
Но как узнать? Спросить прямо? Если Алиена обманывала его столько времени,
вероятно, сумеет обмануть и сейчас.
А если она не обманывала? Все слова, что могли свидетельствовать в пользу
присутствия Алиены, никогда не были ложью. Умолчания, двусмысленности, расчет
на его слепоту. И никогда - ложь в чистом виде.
И тут новая мысль... глупая, наверное... если не все, что он наворотил,
глупость и безумие. Пусть. Он использует любую возможность, чтобы узнать.
Лошадь Оливер занял у коменданта порта. Ему не хотелось возвращаться в
таможенную контору - Лукман пристал бы с расспросами, что и зачем, ведь ему
лучше, чем кому-либо, было известно, что сегодня в Эйсане нет торговли. Но
ждать до ярмарки Оливер не мог. И стремился попасть в Эйсан до темноты.
Сеялся мелкий дождик, покуда он скакал по дороге, по которой они не так
давно громыхали в двуколке, веселые и беспечные. Или это лишь он один был весел
и беспечен? Потом ветер унес тучи в зеленое море и проглянуло солнце -
спокойное солнце изобильной осени. Дрок вдоль дороги был таким же золотым, как
летом, цикады, притихшие во время дождя, снова звенели. Что бы ни происходило в
империи и в душе человеческой, для южан это был удачный год. Во всех окрестных
деревнях давили виноград, в пригородных садах вызревали апельсины. И если
кто-то умирает на плахе в Скеле или под соленой водой на Клыках, жизнь все
равно идет своим чередом.
Отца Амруна Оливер не застал - служка сообщил, что он на берегу,
благословляет чью-то новую фелюгу и придет не скоро, потому как после пить,
конечно, будут... Дураковатый отрок никак не мог взять в толк, что Оливеру
надо, и упорно отказывался вынести ему церковную книгу. Утратив терпение,
Оливер оставил денежные посулы и рыкнул на служку - за месяцы работы в порту он
успел приобрести некоторые навыки. Действие было самое сокрушительное -
мальчишка ринулся внутрь и, звеня ключами в трясущихся руках, стал отпирать
ризницу.
Оливер вошел вслед за ним. Ангелы и грешники вопили на резных колоннах.
Святой Кал гак корчился на колесе, точно эллинский Иксион или тримейнский
фальшивомонетчик.
Служка отпер дверь, но вместо того, чтобы идти за книгой, жался к стенке.
Оливер швырнул ему монеты и взял свечу с алтаря. Пусть простят его Бог и все
праведники Его за святотатство... единственное ли в жизни?
Он уже бывал в ризнице и знал, где лежит книга. Вряд ли с тех пор в Эйсане
произошло столько свадеб, крестин и похорон, что ее успели заменить.
Но их и взаправду оказалось довольно много - венчаний то есть. Осенью,
после сбора урожая, играются свадьбы, и поэтому большинство крестин приходится
на весну и начало лета. У них - все наоборот... хотя книга - та же. Он узнал
собственную подпись. А под ней...
Мускулы руки, державшей свечу, оцепенели, он не чувствовал, как
расплавленный воск каплет на руку и на страницу, но свечу не выронил. Иначе бы
чуду, оберегавшему эйсанскую церковь от огненной напасти, пришел конец.
Ниже его подписи четким, твердым, несколько угловатым почерком было
выведено: Селия Алиена.
Алиена старше Селии, говорила она, поэтому ее имя должно быть первым. Но
он не согласился.
Так разгадал он загадку или нет?
В комнате стоял полумрак, и Оливер замер на пороге, опасаясь потревожить
женщину в кресле у окна. Она задремала за шитьем и прикорнула, привалясь к
спинке. Оливер увидел то, что выскользнуло из ее рук на колени, - детская
рубашечка, крестильная, должно быть... Сердце его болезненно сжалось.
Но он обязан знать.
- Алиена!
При звуке его голоса женщина резко выпрямилась, повернулась к нему,
мгновенная судорога прошла по ее лицу.
Он узнал это взгляд.
Оливер сделал несколько тяжелых шагов. Что делать, как поступить, как быть
дальше - он потерял всякое представление. Женщина наблюдала за ним, явно не
намереваясь начинать разговор первой.
- Ты вернулась, - наконец выдавил он.
- Я всегда была здесь.
Последний раз он слышал этот голос зимним вечером, на опушке дубовой
рощи... или нет?
- Что это значит?
- Это значит, что первая попытка не удалась. Правда, если тебя не
затруднит вспомнить, я не исключала такой возможности. Кстати, сядь.
И в самом деле, почему он торчит перед ней навытяжку, как слуга? Оливер
сел. Он чувствовал себя до крайности глупо, и от этого родилась злость.
- И все это время ты обманывала меня!
- Мы обманывали тебя, если тебе так нравится это слово, - вежливо
поправила она. - В ту ночь по соседству со Сломанным мостом, когда стало ясно,
что ничего не произошло, мы пришли к соглашению. Селия настаивала на том, чтобы
по возможности утаить правду. Она пошла бы на все, чтобы избавить тебя от
страданий. Я приняла ее доводы. Если двое пребывают в аду, зачем тащить туда и
третьего?
В ту самую ночь... Он стиснул руки - суставы хрустнули. Но в ту ночь Селия
заклинала его не верить Алиене, не поддаваться убедительности ее утверждений.
- Слова! Ты просто использовала меня! Впрочем, и ее тоже... - Стиснутые
пальцы расслабились, потом сжались в кулаки. - Тебе просто нужно было, чтобы
Селия родила ребенка, как полагалось по твоим расчетам.
- Не стану спорить. - Последовал знакомый округлый жест. - Что же, теперь
ты знаешь, каково на самом деле положение вещей, и волен поступить
соответственно.
- Третья часть плана, которую ты пыталась скрыть? Думаешь, я забыл?
Господи, как велика твоя жажда власти и как сильна ненависть!
- Неправильный вывод, - бесстрастно возразила она.- Я никогда не знала
ненависти.
- Слышать это от той, что погибла в сражении?
- Сражаться и ненавидеть - разные понятия. Как могла я ненавидеть
существо, не рожденное для этого мира? Оно вне суда. И для него мы все,
возможно, неизмеримо большее зло. Но я принадлежала этому миру, а ему оно
причиняло вред. Поэтому данное существо следовало уничтожить.
Этот удивительно четкий выговор, уверенность, парадоксальность логики
затягивали против воли, словно водоворот. Но Оливер не желал поддаваться.
- Как будто таракана прибить... А Найтли? Он-то - нашего мира. Его ты тоже
уничтожила без ненависти?
- Каждому - по заслугам его... Хотя Найтли - это долгая история.
Разумеется, тогда его звали по-иному.
- Что связывало вас? - вырвалось у него. Он вдруг осознал, что вопрос этот
для него важен.
- Традиция. Забытая карнионская традиция. Поход двоих.
- Мне сказали, что это предрассудок.
- А что есть предрассудок? Косвенное свидетельство традиции. Данная
восходит ко временам Темного Воинства. - Поясняя, она отнюдь не впадала в тот
менторский тон, который предполагает в собеседнике не то слабоумие, не то
младенческую наивность, напротив, в нем ощущалась спокойная доброжелательность.
- Безличию, бесформенности порождений Темного Воинства, оскорблявшим
представления карнионцев о мироздании, нужно было найти противовес. Что же
могло служить им?
- Порядок, наверное...
- Ошибочная мысль. Не порядок, а гармония. Гармония же рождается из
единства противоположностей. Ты должен знать - это есть во многих учениях.
Небесное и земное, правое и левое, свет и тьма - и так далее. В человеческом
воплощении это союз мужчины и женщины. Совместно они изгоняют Темное Воинство -
так учат "Логии" монастыря Четырех Врат и "Апокриф святого Хамдира".
Итак, в его жизни произошел слом, а в результате приходится выслушивать
лекцию по древнекарнионской философии. И - странное дело - Оливер готов был с
этим примириться.
- Никогда не слышал о таких.
- Еще бы. Их искореняли так усердно, что я не уверена, сохранился ли в
империи хоть один полный список. В старинных семьях их заучивали наизусть... И
Темное Воинство изгнали, и смысл обычая забылся, даже родители твоего приятеля
Сторверка не знали его, несмотря на то, что действовали в полном соответствии с
ним.
- Но Брекинги - очень древний род.
- Эрды, - произнесла она с некоторым оттенком превосходства. - Северяне...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг