трудно будет объяснить, что Чингисхан и Рюрик - это одно и то же лицо, не
пускали детей к Вадиму Семеновичу. И эксперимент прекратился как-то сам
собой.
- Власть тьмы! - заявил по этому поводу неугомонный историк на
педагогическом совете.
Но своеобычным взглядом на мировую историю достоинства Вадима
Семеновича не исчерпывались. Он, по словам Екатерины Петровны, был тем
былинным типом мужчины, который соединяет в себе мощь духа с необыкновенными
рукотворными способностями. Когда в конце 80-х на учительскую зарплату стало
невозможно жить, он, освоив искусство кладки каминов, зарабатывал очень
приличные деньги. Камины Вадим Семенович украшал мрамором и гранитом,
каковые совершенно бесплатно добывал на огромной свалке камнетесных отходов
в Долгопрудном, под Москвой. Он уверял, что Микеланджело при желании мог бы
там, в Долгопрудном, найти кусок мрамора для еще одного Давида с пращой. И
наверное, чтобы окончательно добить мужа, Екатерина Петровна рассказала,
какой Вадим Семенович неповторимый отец. Он разработал особую музыкальную
программу, вобравшую в себя все - от реконструированного свиста гуанчей до
Губайдуллиной, и заставлял свою жену во время беременностей каждый день
слушать музыку. Более того, рожала она в присутствии мужа, и не просто
как-нибудь там, а в воду! И вот результат: оба сына обладают абсолютным
слухом, кроме того, старший самостоятельно выучил санскрит, а младший (в
восемь лет!) иллюстрирует Борхеса. Но и это еще не все. Одну из четырех
комнат своей квартиры Вадим Семенович превратил с спортзал с тренажерами и
шведской стенкой, причем сделал все это своими руками!
А квартиру, между прочим (рассказывая это, Екатерина Петровна глянула
на мужа особенным образом), Вадим Семенович получил вместо своей
двухкомнатной хрущевки очень оригинальным способом. Он написал письмо
Горбачеву о том, что внутри собственной семьи ставит уникальный эксперимент:
воспитывает детей как гармоничных сверхлюдей коммунистического будущего - и
на тридцатиметровой жилплощади продолжать его не может. Необходимо по
меньшей мере сто квадратных метров. Горбачев, естественно, никоим образом не
отреагировал. Тогда Вадим Семенович сделал вот что: на Красной площади,
возле Исторического музея, он разбил палатку, написал на транспаранте свои
требования, залег и объявил голодовку, а дети, стоя снаружи, всячески
поддерживали отца: младший исполнял на скрипке концерты Моцарта, а старший
декламировал на санскрите Калидассу. Палатка простояла всего четверть часа
до прихода милиции, но этого хватило, чтобы сюжет об умирающем с голоду отце
двух вундеркиндов появился в СNN. Горбачев в это время был с женой и своим
новым мышлением за границей, кажется в Германии, и на итоговой
пресс-конференции сразу несколько журналистов, страдальчески морща лбы,
задали вопросы о судьбе голодающих вундеркиндов. Горбачев как-то выкрутился,
ссылаясь на отсутствие альтернативы реформам, но Раиса Максимовна,
фигурявшая за границей в виде покровительницы детей и изящных искусств, по
прилете домой страшно наорала на Ельцина, который как раз в ту пору выступал
первым секретарем московского горкома партии. С этого, если верить Вадиму
Семеновичу, и началась вражда, в конечном счете погубившая не только самого
Горбачева, но и целый Советский Союз! А квартиру им дали буквально через
несколько дней, в хорошем доме на Таганке; на одной лестничной площадке с
ними оказались космонавт, народная артистка и сын кремлевского парикмахера.
Почти каждый день за ужином Олег слышал о Вадиме Семеновиче все новые и
новые достопримечательные подробности. То он швырнул через бедро забредшего
в школу агрессивного бомжа, то перевел двоечников на раздельное питание - и
успеваемость сразу же метнулась вверх, а то к 8 Марта каждой лицейской даме
написал по акростиху. Екатерине Петровне досталось вот такой:
Когда я встретил вас -
Ах, как сказать мне это? -
То в этот самый час
Я вздрогнул, как от света.
- Правда, здорово: "Я вздрогнул, как от света"? - Катя была в таком
восторге, точно преподавала не литературу, а какое-нибудь домоводство и
стихов прежде не читывала. Но и тогда Олег Трудович ничего не заподозрил!
А потом на зимние каникулы Башмаков с Дашкой поехали в дом отдыха под
Новгород. Екатерина Петровна занималась русским языком с сыном
туристического агента, и тот расплатился путевками. Поначалу с Дашкой должна
была ехать она сама, но потом вдруг возникла проблема с оформлением
методического кабинета - и в дом отдыха был отправлен безработный и потому
безропотный в ту пору Олег Трудович. Когда они вернулись, Башмаков сразу
почувствовал некую перемену, но только через несколько дней сообразил, в чем
дело: жена ничего больше не рассказывала о Вадиме Семеновиче.
- А как поживает ваш великий Вадим Семенович? - спросил он с живейшим и
совершенно невинным интересом.
- При чем здесь Вадим Семенович? - насторожилась Екатерина Петровна.
- Да так, я на отдыхе, знаешь, поразмышлял, сопоставил кое-что и пришел
к довольно странному выводу... - Олег Трудович сделал многозначительную
паузу. - Сказать?
- Говори. Я тебя слушаю, - побледнела жена.
- Так вот, я пришел к выводу, что Ленин и Леннон - это одно и то же
лицо, просто историки немножко напутали, - вывалил Олег Трудович и,
восхищенный своим остроумием, заржал.
- Какой же ты дурак! - не поднимая глаз и очень тихо сказала жена.
Больше об учителе истории они не говорили. Не придал Олег Трудович
значения и некоторой интимной подробности. Жена стала как-то совсем уж к
нему нетребовательна, и конечный результат размеренных супружеских объятий
почти перестал ее интересовать. Ну, как если бы взявшую накануне олимпийское
золото бегунью заставляли участвовать в рутинном клубном кроссе. Но это Олег
Трудович понял гораздо позже. А ведь был еще целый ряд дополнительных
признаков. Например, Катя стала допоздна засиживаться в школе, ссылаясь на
трудности, связанные с введением новых программ по литературе. Вскоре она
нашла какого-то ученика, жившего чуть ли не за окружной дорогой, и стала
ездить к нему, тратя по часу в один конец, хотя всегда до этого предпочитала
заниматься репетиторством у себя в кабинете. Возвращалась она домой поздно и
такая усталая, что почти сразу ложилась спать, даже если в мойке возвышалась
гора грязной посуды, - а это уж совсем было на нее не похоже!
Накануне 23 февраля Башмаков, в который раз объявив войну животу и
решив начать по утрам бегать, залез в поисках своей старой, райкомовских
времен, "олимпийки" в медвежий угол гардероба и вдруг обнаружил там алую
глянцевую коробку с очень красивым галстуком от Диора. Сам он галстуков
почти не носил, достаточно натерев ими шею еще во времена райкомовской
молодости, и предпочитал теперь разные там свитерочки и маечки. Но тем не
менее в его мозгу забрезжило некоторое обидное недоумение. Он положил
коробку на кухонный стол и стал ждать возвращения жены.
- Это не тебе! - холодно сказала она, войдя и увидев галстук.
- А кому?
- Вадиму Семеновичу.
- Да? - усмехнулся Башмаков.
Смысл и назначение усмешки заключались в том, что в прошлом году жена к
8 Марта получила в подарок в школе какой-то дешевенький дезодорант, годный
лишь на то, чтобы освежать воздух в туалетной комнате.
- Да, - твердо ответила Екатерина Петровна, мгновенно расшифровав и
отринув башмаковскую иронию. - В школе мужчин трое, а нас - сам знаешь,
поэтому на собранные деньги можно подарить что-нибудь приличное. Вопросы еще
есть?
- Вопросов нет.
- Ты, Тапочкин, с возрастом глупеешь.
Вечером, уже в постели, жена вдруг тронула его за плечо:
- А тебе что, галстук понравился?
- Понравился.
- Хорошо. Оставь себе. Вообще-то я хотела тебе одеколон подарить. Но
если тебе понравился галстук...
- Спасибо. - Башмаков хотел дурашливо погладить жену по голове, но
наткнулся на бугорчатые бигуди.
Тому, что Катя стала каждый день накручиваться на бигуди, он тоже не
придавал значения. Как-то, вернувшись с птичьего рынка с прикупленными
рыбками, Олег Трудович открыл своим ключом дверь и обнаружил на вешалке
тещино пальто. Посещения Зинаиды Ивановны Башмаков не любил, ибо она с
некоторых пор смотрела на зятя так, точно тот был не просто бесталанным
безработным, а патологическим бездельником, которого ее родная дочь
вынуждена кормить чуть ли не грудью.
- И не думай даже, - ругалась теща. - Выбрось из головы! Куда ты
уйдешь? Кому ты нужна?
- Нет, я все скажу, все...
- Только попробуй! Ты что, совсем уже дура? У тебя - дочь. И муж
какой-никакой. Только попробуй!
За несколько дней до этого разговора Башмаков спросил жену, почему она
в последние дни ходит странно задумчивая, прямо-таки натыкаясь на мебель, и
даже умудрилась два раза посолить борщ.
- Влюбилась, что ли?
- Я поссорилась с Вожжой, - был ответ.
Речь шла о директрисе лицея Вожжаевой, которую Башмаков видел всего
пару раз мельком, но сразу понял: эта надзирательница вырабатывает
стервозность в промышленном количестве, как большая ГЭС - электричество.
Конфликт с ней был вполне закономерен, но уйти из-за этого из лицея! Сейчас!
И он, мысленно поблагодарив тещу за верные установки, что было большой
редкостью, отправился выпускать в аквариум петушка-самца, купленного взамен
сдохшего. Петушки у него почему-то не приживались. Только-только петушок,
переливаясь благородным ультрамарином и подрагивая пышными плавниками,
устроится в уголочке и начнет, пуская пузыри, строить гнездо, как глядь -
поутру уже плавает блеклый, вверх брюхом. Олег Трудович покупал нового -
результат тот же. А бедная самочка с квадратным, распертым икрой брюшком
неутешно слонялась по аквариуму, не находя себе места.
Катя тоже вдруг очень погрустнела и поблекла. Она перестала ездить к
ученику за окружную. Перестала задерживаться в школе. Перестала
накручиваться каждый вечер. Однажды, прибежав вечером со стоянки перекусить,
Башмаков застал ее голой в спальне, она с ненавистью разглядывала себя в
зеркале. В тот момент, когда Башмаков вошел, Екатерина Петровна как раз,
подперев ладонями свои довольно большие груди, пыталась придать им девичью
приподнятость. Увидев супруга, Катя отпустила их - и они тут же распались в
пышном бессилии. (Кстати, именно в этот момент Олег отметил появившуюся
некоторую их грушевидность.) На мужа Екатерина Петровна глянула так, точно
он персонально и был виноват в том, что время ее не щадит.
- К сорока женщина должна утрачивать пол, - вздохнув, молвила она.
- Ну а пока ты его еще не утратила, - похотливо прогундосил Башмаков и
начал расстегиваться.
- Отстань, Тапочкин... Весной, по сложившейся традиции, в садике,
прилегающем к лицею, был родительский субботник, куда, понятное дело, Катя
откомандировала Башмакова. И там, сгребая прелую листву, собирая банки
из-под пива и одноразовые шприцы, Олег Трудович от одной болтливой
родительницы узнал потрясающую новость: знаменитый Вадим Семенович жутко
оскандалился. Историк спутался со старшеклассницей по имени Лолита (голову
надо родителям отрывать за такие имена!) и по взаимной любви сделал ей
ребенка. Теперь он развелся с женой и на днях по специальному разрешению
префектуры должен с беременной школьницей расписаться. В лицее Вадим
Семенович, конечно, после всего этого больше не работает. Но самое
интересное то, что с женой-то он формально развелся, а расходиться вовсе не
собирается, более того - Лолита уже живет в его квартире, каждый день
слушает по особой программе музыку, а сам Вадим Семенович вместе с бывшей
женой собирается присутствовать при ее родах, и рожать она будет непременно
в воду, причем в морскую, заказанную на специальной фирме!
- А вы разве не знали? - удивилась родительница.
- Конечно, знал. мне просто интересна ваша версия! - отозвался
Башмаков, пораженный тем, что ни жена, ни тем более дочь даже словом не
обмолвились об этом потрясающем происшествии...
- Это правда? - строго спросил он за ужином.
- Что? - побледнела Катя и взглянула почему-то на Дашку.
- Что твой хваленый Вадим Семенович...
- Да. Он оказался подлецом! - тихо ответила Екатерина Петровна.
- А Лолитка - дура трахнутая! - выпалила дочь. Но и тогда Олег Трудович
ничего не понял и ни о чем не догадался. Мужская доверчивость в своей тупой
неколебимости может быть сравнима разве что с необъяснимой верой русских
людей в очередного проходимца, засевшего в Кремле. Понимание обрушилось на
него внезапно, однажды вечером, когда он отдыхал перед аквариумом, наблюдая
грустную самочку, потерявшую своего очередного супруга-петушка. Башмаков
успокаивал самочку, обещал в воскресенье купить ей сразу двух мужей - для
более легкого освобождения от икорного бремени.
- Ну что ты такая грустная! Ну улыбнись, - гулил Олег Трудович. - Ну
сдох твой паренек - ничего не поделаешь. Нельзя же так огорчаться...
И вдруг он все понял. И ученик за окружной дорогой, и галстук от Диора,
и постельная необязательность жены, и бигуди, и даже полное исчезновение
Вадима Семеновича из семейных разговоров после возвращения из Новгорода -
все это, как и многое прочее, внезапно сложилось в отчетливую до оторопи
картину. Есть такие тесты на внимательность. Смотришь - и кажется, что это
простое нагромождение пятен, а пригляделся - и внял: так это же большая
рыбка за маленькими гонится!
- Петушок сдох! - вслух сказал Башмаков и даже засмеялся.
Нет, его не терзали ярость и муки ревности, он даже ни на мгновение не
пытался представить себе волосатую поясницу историка (почему-то он был
убежден, что поясница у Вадима Семеновича волосатая), обхваченную
скрещенными Катиными ногами. Все осознание случившегося произошло на
каком-то бестелесном уровне, точно между мужчинами и женщинами вообще не
бывает ничего физического, а измена - что-то вроде откровенного разговора с
посторонним человеком. Возможно, это было связано с тем, что он никогда не
видел живьем Вадима Семеновича и тот был для него только неким символом,
абстракцией, знаком измены... Зато Башмаков ощутил в душе некую
безответственную легкость - и цепь, прочно связывавшая его с женой, цепь,
звеньями которой были его измены и обиды, причиненные Кате, разорвалась. Он
встал, вышел на балкон и перелез на соседскую сторону. Балконная дверь
оказалась приоткрыта.
- Ты чего? - спросил Анатолич, отрываясь от телевизора.
- Ты меня не видел! - предупредил Башмаков и двинулся к выходу.
- Поссорились, что ли?
- Нет, не поссорились... Я прогуляюсь...
Он вышел на улицу, поймал первую же машину, выгреб из карманов все
деньги
- их как раз хватило, чтобы добраться до Нины Андреевны и остаться там
навсегда. Шофер всю дорогу вздыхал, что продешевил, и рассказывал о том, как
сдуру выкупил у таксопарка "Волгу", а теперь ишачит практически на
бензин и запчасти. Раньше хоть ночью можно было на водке наварить, а
теперь вон ее, проклятой, на каждом шагу - залейся...
- Чего молчишь?
- У меня петушок сдох.
- А-а...
Потом ехали молча. Таксист покрутил колесико приемника и нашел какую-то
политическую передачу. Тот самый профессор, с которым вместе Башмаков
некогда получал партвыговор, соловьисто расписывал светлое будущее России.
Но для этого, твердил он, нужно буквально за несколько лет создать класс
собственников, поэтому каждый предприимчивый россиянин должен
приватизировать все, что, как говорится, плохо лежит.
- Скажите, - спросил профессора ведущий, - а если потом придут из
милиции и скажут, что все это лежало, оказывается, хорошо?
- Кто не рискует, тот не пьет шампанское! - ответил профессор и
хихикнул.
Интервью закончилось, и пропикало одиннадцать.
Возле памятного подъезда стояли новые лавочки. Появился даже кодовый
замок, но он не работал. На лестничной площадке царил знакомый мусорный дух,
вызвавший вдруг у Олега Трудовича по прихотливой мужской ассоциации
радостное шевеление плоти. На двери, как и прежде, висел ящик с наклеенными
логотипами "Комсомольской правды" и журнала "Шахматы и шашки". Башмаков
нажал кнопку звонка и решил: если Рома спит, то сразу, ничего не говоря, он
подхватит Нину Андреевну и отнесет в спальню...
- Ты? - только и вымолвит она.
- Я, - ответит он. - Ты же сказала, что будешь ждать. Вот я и пришел.
Навсегда.
Дверь отворил лысый мужик, одетый в синие спортивные штаны и майку. На
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг