получивших бронь от фронта специалистов-химиков с семьями. И как-то так само
собой получилось, что во всем бескрайнем СССР не осталось больше ни одного
завода, производящего селитру, кроме мехлисского. Доложили Сталину. Тот
постоял перед картой в задумчивости, пыхнул несколько раз трубкой и молвил:
- Мехлис - столица большой химии! СССР - дружная семья народов. Будущее
социализма - это кооперация и координация! А что там каралуки?
- Кочуют, Иосиф Виссарионович!
- Хватит уж, покочевали. Учить их будем, приобщать к социалистической
культуре! Вот только Гитлеру шею свернем...
Так возник гигантский производственный комплекс, а в жизни кочующих
каралуков наметились великие перемены. Дымил заводище. Народ прибывал и
прибывал со всех концов страны. После Победы вокруг 'юрты шайтана'
понастроили больниц, школ, домов культуры, детских садов. В это же время
первые каралуки вернулись из Москвы в шляпах и пиджаках, к широким лацканам
которых были привинчены синие вузовские ромбики. А в начале 60-х в
Степногорске (так переименовали город после разоблачения культа личности)
открыли педагогический институт. Юрия Арсеньевича, молодого выпускника
философского факультета МГУ, вызвали в райком и торжественно вручили
комсомольскую путевку: мол, надо поднимать братьев наших меньших на высоты
современного знания! Наука в республике только зачиналась, специалистов было
мало, и Юрия Арсеньевича включили в группу филологов, которым было поручено
разработать каралукский алфавит. Конечно, главная работа легла на головы
столичных лингвистов и представителей нарождающейся местной интеллигенции,
но как-то так вышло, что именно Юрий Арсеньевич придумал специальную букву
для обозначения уникального каралукского звука, напоминающего тот, который
издает европеец, прокашливая от мокроты горло.
- Георгий Петрович, можно на секундочку вашу авторучку? - попросил
философ.
- На!
Юрий Арсеньевич взял ручку и на салфетке старательно изобразил эту
придуманную им букву:
Учиться, правда, каралукская молодежь особенно не хотела, предпочитая
вольное кочевье, и Юрий Арсеньевич вместе с представителями нарождающейся
национальной интеллигенции ездил по стойбищам и уговаривал родителей
отдавать детей в интернаты. В одном месте им сказали, что есть очень
толковый мальчик, он выучился говорить по-русски, слушая радио. Приехали
забирать и не могли найти - родители спрятали ребенка под ворохом шкур.
Наконец нашли... Мальчик действительно оказался смышленый. Звали его
довольно замысловато, и по-русски это звучало примерно так: Гарцующий На
Белой Кобыле.
Двадцати шести лет от роду Юрий Арсеньевич возглавил кафедру мировой
философии, где и был единственным сотрудником. Вскоре он, благодаря рейду
советских танков в Прагу, женился. Как известно, в 68-м провалился заговор
мирового империализма против социалистического лагеря. Для разъяснения
чехословацких событий при Каралукском обкоме партии была организована
специальная лекторская группа, куда, конечно, включили и единственного на
всю республику философа. Читать лекции каралукам было одно удовольствие: они
вообще не знали, где находится Чехословакия, а при слове 'Прага' начинали
хихикать, потому что почти такое же слово, только с придуманной буквой
вместо 'г', означало у них половой орган нерожавшей женщины. А вот среди
русских приходилось потрудней: многие знали, где находится Чехословакия, но
почти все путали Гусака с Гереком. И уж совсем тяжело пришлось Юрию
Арсеньевичу, когда он выступал с лекцией перед персоналом городской
больницы. Врачи были политически грамотны и хотя благоразумно не осуждали
вторжение в Чехословакию, но в душе считали, что лучше было увеличить
количество койко-мест и улучшить питание больных, чем тратить народные
деньги на танковые рейды через Европу. Особенно его достала молоденькая
врач-физиотерапевт. Судя по ярко горящим глазам и пылающим от волнения
щекам, она только-только приехала по распределению. Девушка попросила
лектора поподробнее рассказать о преступных планах главарей так называемой
'Пражской весны', и особенно об их подлом проекте 'социализма с человеческим
лицом'. Но вот беда, все подробности чехословацких событий Юрий Арсеньевич
узнавал из тех же самых газет, что и его слушатели. По сути, добавить он
ничего не мог.
- Представляете, ситуация! - философ выпил водки и обвел глазами
слушателей.
- М-да, а из зала кричат: 'Давай подробности!' - кивнул Джедай.
- И что, вы думаете, я сделал?
- Закрыл собрание! - буркнул сверху Гоша.
- Не-ет! Так нельзя... Но когда нашу лекторскую группу инструктировали
в обкоме, то предупредили: если будут каверзные и с антисоветским душком
вопросы, предлагать подойти с этими самыми вопросами после лекции. Фамилии
же записать...
- Неужели записали? - обмер Башмаков.
- Чего записывать-то? - хохотнул Гоша. - Там небось одних кураторов
ползала было.
- Ладно, не мешайте человеку рассказывать. Продолжайте, Юрий
Арсеньевич!
...Итак, лектор смерил девушку внимательным взглядом и спросил:
- Простите, как вас зовут?
- Галина Тарасовна.
- А фамилия?
- Пилипенко.
- Галина Тарасовна, ваш вопрос, наверное, всем здесь собравшимся не
очень интересен...
- Совсем даже неинтересен! - подтвердил главврач, сидевший вместе с
лектором на сцене.
- Вот видите. Так что подойдите ко мне после лекции, я вам все разъясню
в индивидуальном порядке.
- А ко мне подойдите завтра после конференции, - добавил главврач. - Я
вам тоже кое-что объясню.
Галина Тарасовна подошла. Они долго гуляли по прибольничному саду и
говорили обо всем, кроме Чехословакии. И танки на улицах Праги, и
самосожжение какого-то студента на Вацлавской площади, и протесты мировой
интеллигенции, включая даже такого друга Советского Союза, как Ив Монтан, -
все это вдруг показалось Юрию Арсеньевичу чепухой в сравнении с юной
смуглянкой, смотревшей на него темными, словно спелые вишни, очами.
Выяснилось, что Галина всего год как окончила Киевский мединститут и сама
попросилась сюда, в 'столицу большой химии'. А химия - это наука XXI века.
Потом они сели в автобус, доехали до конечной остановки и ушли в степь...
- В полупустыню! - поправил мстительный Джедай.
- Это теперь полупустыня. Тогда была степь, - разъяснил философ.
Свадьбу гуляли в большой столовой педагогического института, а пили в
основном настоянный на чабреце медицинский спирт, щедро отпущенный
главврачом, очень обрадовавшимся, что история с политической незрелостью его
сотрудницы разрешилась столь благополучно.
Сначала устроились в комнате общежития для семейных, а когда родилась
дочь Светлана, получили квартиру прямо в центре Степногорска. И все было
прекрасно: завод дымил, Юрий Арсеньевич читал студентам историю философии,
жена заведовала физиотерапевтическим кабинетом, а дочь росла. Время шло,
среди студентов Юрия Арсеньевича и пациентов Галины Тарасовны становилось
все больше каралуков, постепенно сменивших халаты на костюмы. Однажды после
лекции к Юрию Арсеньевичу подошел стройный студент и спросил:
- Вы меня не узнаете, профессор?
- Нет... Простите!
- Я же Гарцующий На Белой Кобыле! Помните?
- Что вы говорите! Так выросли...
Юноша стал бывать у них дома. И сами не заметили, как Светлана в него
влюбилась. А однажды утром в воскресенье раздался звонок, Юрий Арсеньевич
открыл дверь и обнаружил на пороге своей квартиры ягненка с шейкой,
повязанной алой тряпицей. Прожив здесь столько лет, профессор, конечно,
знал, что именно так извещают каралуки родителей невесты о серьезных
намерениях своего сына. Свадьбу играли в самом лучшем ресторане города: Юрий
Арсеньевич с Галиной Тарасовной были люди не бедные, а отец жениха и вообще
оказался пастухом-орденоносцем. И все шло хорошо. Даже замечательно, пока не
пришел Горбачев. А ведь как поначалу радовались перестройке! Хочешь на
лекции про Ницше говорить - пожалуйста! Хочешь семинар по Кьеркегору вести -
обсеминарься! Никто тебя в обком не вызовет, никто на собрании песочить не
будет. Свобода! Юрий Арсеньевич решительно вышел из КПСС и вступил в партию
кадетов. А его зять тем временем организовывал Каралукский национальный
фронт. Фронт, едва образовавшись, тут же провел небольшой, но шумный
митинг-голодовку с требованием: 'Национальной республике - национального
лидера!'
В Москве посовещались, убрали первого секретаря обкома, происходившего
из ярославских крестьян, и прислали настоящего природного каралука,
родившегося в Москве, окончившего Высшую партшколу и работавшего прежде
инструктором отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. Родители его перебрались
в Москву еще перед войной, и по весьма неожиданной причине. В 40-м в столице
проводился всесоюзный фестиваль 'В братской семье народов', и каждая
республика присылала для показа в ЦПКО им. Горького свою семейную пару,
одетую в национальные костюмы. Почему каралукская пара по окончании
фестиваля не воротилась в родные степи, история умалчивает.
Новый первый секретарь сразу же на собрании степногорской интеллигенции
сообщил под гром аплодисментов, что он интернационалист и важнее дружбы
народов для него вообще ничего на свете нет. Вскоре русские поисчезали со
всех сколько-нибудь приличных должностей. И ректором пединститута, и
главврачом больницы стали каралуки. Юрия Арсеньевича не тронули только
потому, что его зять был каралук, к тому же из рода Белой Кобылы, к коему,
как выяснилось, принадлежал и новый первый секретарь. Но жить становилось
все труднее. Выяснилось, что русские ничего, кроме вреда, коренному
населению не принесли: во-первых, построили проклятую 'юрту шайтана',
отравившую пастбища своими ядовитыми дымами, во-вторых, разрушили уникальный
образ жизни скотоводов, в-третьих, навязали свой реакционный алфавит вместо
прогрессивного алфавита майора Пампкина - и таким подлейшим образом отрезали
Каралукскую республику от всего прогрессивного человечества. Более того,
собственный зять Юрия Арсеньевича, ставший к тому времени советником первого
секретаря (впоследствии первого президента республики), разработал доктрину,
согласно которой Каралукское ханство было одним из важнейших улусов Великой
Империи Чингизидов, а в настоящее время является единственной ее
исторической наследницей. И главная геополитическая миссия каралуков
заключается именно в восстановлении империи от Алтая до Кавказа.
Дальше - больше. Оказалось, президент не кто иной, как прямой потомок
великого Темучина, женившего своего внука на дочке каралукского хана. Этот
исторический факт стал известен буквально на следующий день после разгрома в
Москве ГКЧП. И Степногорск стал называться Темучином.
- М-да, - молвил Башмаков, вспомнив ночь, проведенную под 'Белым
домом'.
- Кто бы мог подумать!
- Никто. Каралуки всегда были такие тихие и милые! - согласился Юрий
Арсеньевич.
...И вдруг разговаривать по-русски на улицах стало опасно. Закрывались
русские школы, пединститут был переименован в Темучинский университет, а все
преподавание переведено на каралукский. Юрий Арсеньевич, как и большинство,
знал местный язык лишь на бытовом и базарном уровне, поэтому не смог сдать
госэкзамен и остался без работы. Без работы осталась и Галина Тарасовна. А
тут рухнула последняя надежда - зять бросил Светлану с двумя детьми: иметь
русских жен стало неприлично и даже опасно для карьеры.
Некоторое время жили тем, что продавали нажитое - машину, дачку с
участком, посуду, ковры, одежду... Потом каралуки стали просто выгонять
русских из понравившихся квартир и отбирать имущество. Мужчины, пытавшиеся
сопротивляться, бесследно исчезали, а милиция, состоявшая теперь
исключительно из лиц кочевой национальности, разводила руками. Химический
гигант, гордость пятилеток, продали американцам, концерну 'World Synthetic
Chemistry', а те его тут же закрыли, чтобы не конкурировал. Тысячи людей
остались без работы, причем не только русские, но и каралуки. Пошли грабежи.
Не то что в степи погулять - собаку вывести стало опасно. Впрочем, собаки
начали исчезать... И вот однажды, открыв утром дверь, Галина Тарасовна с
ужасом обнаружила на пороге квартиры дохлую болонку с удавкой на шее. Юрий
Арсеньевич достаточно долго жил здесь и знал обычаи. Это означало примерно
следующее: убирайтесь прочь с нашей земли, а то и с вами будет то же, что с
собакой. Бросив квартиру, мебель и забрав только то, что можно увезти на
себе, они бежали в Россию. Сначала жили в доме отдыха 'Зеленоградский',
среди беженцев. Там оказалось много каралуков. К тому времени в результате
свободных выборов под эгидой ООН президентом стал кандидат из рода Гнедой
Кобылы, по странному стечению обстоятельств тоже потомок Чингис-хана.
Победил он лишь потому, что пообещал снова пустить дым над 'юртой шайтана' и
перевести алфавит на английский, после чего ожидался большой приток
инвестиций. Сторонники прежнего президента пытались с оружием в руках
оспорить результаты выборов и были частично перебиты, а частично изгнаны из
республики. Однако никакого дыма новый президент не пустил. Зато перешел на
Пампкинский алфавит, но инвестиции за этим не последовали, хотя он и получил
Нобелевскую премию за неоценимый вклад в мировую культуру. Продав на сто лет
вперед все разведанные месторождения тем же американцам, новый президент
построил себе в степи огромный дворец с бассейнами и павлинами, вооружил
гвардию новейшей техникой и стал тихо править каралуками, постепенно
возвращавшимися к своему исконному скотоводчеству. На уик-энд со всей семьей
президент отлетал на собственном 'Боинге' развеяться в Монако или Испанию. А
город Темучин тем временем приходил в упадок. Холодные многоэтажки опустели,
на площадях появились юрты, вокруг бродила скотина и щипала травку на
газонах. По улицам бегали оборванные, немытые дети. Неожиданно в соседнем
доме отдыха, переоборудованном под лагерь беженцев, нашелся бывший муж
Светланы. Она, поплакав, его простила: все-таки у детей будет отец. Жизнь
постепенно наладилась: Галина Тарасовна устроилась фельдшерицей в сельскую
больницу, сняли старенький домик в поселке. Бывший главный технолог
химкомбината, торговавший теперь на стадионе в Лужниках колготками,
посоветовал Юрию Арсеньевичу и Светлане устроиться реализатором. Устроились.
Скопили немного денег и решили расширить бизнес: продавать не чужой товар, а
свой, закупленный в Польше...
- Так и живем... - окончил рассказ Юрий Арсеньевич.
- Не хреновее всех живете! - заметил сверху Гоша.
Разволновавшийся философ уткнулся в окно, чтобы скрыть слезы. После
Смоленска пошли белорусские болотины и перелески.
- А мы вот на космос работали, - грустно молвил Башмаков. - Я
докторскую писал... Как вы думаете, почему это все с нами сделали?
- Потому что расстреливать надо за такие вещи! - гаркнул Гоша.
- Уж больно ты строгий, как я погляжу! - глянул вверх Каракозин.
- А тех, кто с медалями за 'Белый дом', я бы вообще на фонарях вешал!
Юрий Арсеньевич посмотрел на попутчиков - в его далеких глазах была светлая
всепрощающая скорбь.
- Не надо никого вешать! Аристотель говорил, что Бог и природа ничего
не создают напрасно. Мы должны были пройти через это. Представьте себе, что
наша устоявшаяся, привычная жизнь - муравейник. И вдруг кто-то его
разворошил. Что в подобном случае делают муравьи?
- На демонстрацию идут! - предположил с верхней полки Гоша: после
кодирования он стал очень язвительным.
- Муравьи на демонстрации не ходят, - совершенно серьезно возразил
профессор. - Они спасаются: кто-то спасает иголку, кто-то - личинку, кто-то
- запасы корма... А потом через какое-то время муравейник восстанавливается.
И становится даже больше, красивее и удобнее, чем прежний. Вспомните, в
'Фаусте' есть слова про силу, которая, творя зло, совершает добро...
Постепенно в его голосе появились лекционные интонации.
- А если просто взять и набить морду?! - снова встрял Гоша.
- Кому? - уточнил Юрий Арсеньевич.
- Тому, кто разворошил муравейник!
- Муравей не может набить морду. Он может только попытаться спасти себя
и близких.
- И ждать, пока зло обернется добром? - поинтересовался Башмаков.
- А как вы, Юрий Арсеньевич, относитесь к той силе, которая хочет
творить добро, а совершает зло? - вдруг спросил Каракозин.
- Простите, а кто вы по специальности?
- Обивщик дверей. Но по призванию я борец за лучшее!
- Борьба за лучшее - понятие очень относительное! - ответил профессор
(его голос обрел полноценную академическую снисходительность). - Я уже
показал вам, что разрушение - один из способов совершенствования. Так,
например, нынешнее могущество Японии - результат ее поражения во Второй
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг