этот польский баул, мешки с подарками. Каракозин страшно занервничал и
совершал одну глупость за другой. Он поссорился с привередливым заказчиком и
ударом ноги вышиб железную дверь, которую только-только сам же старательно
установил. Из фирмы 'Сезам' его выгнали. Джедай начал метаться в поисках
денег, вспомнил шабашные времена и устроился каменщиком на строительство
особняка где-то на Успенском шоссе. Через какое-то время он с помощью
нехитрых арифметических действий уличил подрядчика в утаивании денег от
рабочих, набил ему морду и снова оказался без работы. Тогда, учитывая свою
склонность к силовым решениям жизненных осложнений, Каракозин поступил
вышибалой в казино 'Арлекино'. И поначалу все шло прекрасно. Но однажды он
сгреб какого-то мозгляка. Тот так напился, что мог лишь выть по-волчьи да
еще кусать проходящих мимо дам за ягодицы. Джедай отвел его в уютное место и
прицепил наручниками к батарее парового отопления. Как только мозгляк
протрезвел настолько, что смог связно выражать мысли, он первым делом назвал
место своей работы - пресс-центр Администрации Президента. Каракозина
вышибли...
Тут-то Башмаков и предложил ему за компанию отправиться в Польшу. И
Джедай не только согласился, надеясь радикально пополнить мешок с подарками,
но и развил такую бурную деятельность, что Олег Трудович почувствовал себя
птахой, залетевшей по собственной дури в аэродинамическую трубу. На
каракозинской 'божьей коровке' они метались по Москве, скупая все, что могло
заинтересовать взыскательного польского потребителя: пластмассовые цветы,
градусники, детские игрушки, водку и, конечно, американские сигареты,
стоившие во внезапно обнищавшей Москве дешевле, чем в благополучной Варшаве.
Потом все это тщательно упаковывали, прикрывая запретные сигареты и
водку разными синтетическими невинностями. Казалось, Каракозин всю жизнь
занимался именно этим. Тогда-то он и смастерил для себя и Башмакова
специальные брезентовые баулы-рюкзаки с двойным дном и съемными колесами.
- Если наладить выпуск таких баулов, - утверждал Рыцарь Джедай, - то,
учитывая всенародный размах челночества, можно озолотиться! Хватит даже на
спонсирование отечественной космонавтики!
- Ты сначала так съезди, чтоб тебе самому хватило! - хмуро заметил
Гоша, которого раздражала жизнерадостная ураганность Каракозина. - А колеса
тебе во время посадки отломают...
Гоша оказался прав. Колесо отлетело и пропало во время самой первой
поездки.
Белорусский вокзал, куда они приехали на 'божьей коровке', набитой
тюками и баулами, напоминал зону срочной эвакуации: сотни людей несли,
тащили, волокли, катили, перли, кантовали, толкали, пихали мешки, коробки,
баулы, тележки, рюкзаки, сумки, рулоны и много еще разного всякого.
'Челноки' толкались, переругивались, и, хотя у каждого был не только билет,
но и загранпаспорт, все так торопились к поезду, будто он был самым
последним, спасительным, а опоздавших ждала лютая смерть. У одного мужика
лопнул мешок - и оттуда посыпались сотни маленьких пластмассовых Чебурашек
вперемешку с крокодилами Генами.
- А это для чего? - спросил недовольный Гоша, когда Каракозин вынул из
багажника 'Победы' гитару с автографом барда Окоемова.
- Для души! - весело ответил Джедай.
- 'Для души'... Машину-то где оставишь?
- В переулке.
- Смотри, сопрут! - предупредил Гоша: после кодирования он стал очень
подозрительным.
- Сядут за кражу антиквариата! - парировал Джедай.
- Может, возьмем носильщика? - предложил Башмаков, кивнув на огромные
сумки.
- Сами дотащим! - отмел Гоша: после кодирования он стал очень скупым.
Когда, обливаясь потом и не чувствуя рук, они доперли багаж до
платформы, штурм поезда был в самом разгаре. Вещи затаскивались через двери,
впихивались в окна. Со всех сторон доносилась такая глубинная и богатая
матерщина, что Башмаков сразу догадался: прозаики новой волны изучают жизнь
исключительно на вокзалах, во время посадки на поезд.
- Ведь и не сядем... Четыре минуты осталось! - несмотря на свой опыт,
занервничал Гоша: после кодирования он стал тревожно-мнительным.
Рыцарь Джедай с полководческим спокойствием осмотрел весь этот хаос,
решительно протиснулся к вагонной двери и стряхнул с подножки мужика,
закатывавшего, точно жук-навозник, огромный мешок. Тот глянул на Джедая
белыми от ярости глазами.
- С гитарой пропустите! - вежливо попросил Каракозин.
- Ты чево-о? - закоричневел мужик.
- С гитарой, говорю... - пояснил Каракозин и кивнул на инструмент. -
Вещь дорогая! С автографом. Пропустите, пожалуйста!
- Ты чево-о-о?
- А ты чево-о-о-о? - визгливо вдруг вмешалась проводница. - Не видишь,
что ли: с гитарой человек? Пропусти!
Через две минуты вместе со своим нешуточным багажом они уже сидели в
купе, а народ все еще продолжал штурмовать поезд. Гоша огорченно оглядывал
измазанный при посадке рукав куртки. Каракозин потренькивал на гитаре.
Четвертым пассажиром в купе оказался интеллигентный гражданин в толстых
очках. Он объявился, когда поезд уже тронулся и платформа тихо отчалила. С
его лица еще не сошел экзистенциальный ужас человека опаздывающего.
- Я, кажется, с вами, - сообщил он и глянул на компаньонов далекими,
печальными глазами.
- Билет покажите! - потребовал Гоша.
- Вот, извольте... А сумочку можно куда-нибудь поставить?
- Каждый пассажир имеет право быть везомым и везти ручную кладь, -
наставительно подтвердил Каракозин.
Ручная кладь представляла собой набитый товаром брезентовый чехол, в
котором туристы перевозят разобранные байдарки. В верхнюю багажную нишу
запихивали его всем миром.
- Вот так и пирамиды строили! - предположил, отдуваясь, Башмаков.
- В следующий раз дели на две сумки! - хмуро присоветовал Гоша, снова
испачкавший только что отчищенный рукав.
- Извините, - смутился очкарик, забился в уголок купе, достал из
наплечной сумки книгу под названием 'Перипатетики' и зачитался.
Убегающий заоконный - пока еще московский - пейзаж был представлен в
основном личными гаражами, слепленными из самых порой неожиданных
материалов. Один, к примеру, был сооружен из больших синих дорожных
щитов-указателей и весь пестрел надписями вроде: 'Кубинка - 18 км',
'Александров - 74 км', 'Тула - 128 км', 'Симферополь - 1089 км',
'Счастливого пути!'
- Я где-то читал, - заметил Каракозин, глядя в окно, - что в России
птицы, живущие возле прядильных фабрик, вьют гнезда из разноцветного
синтетического волокна. Очень красиво получается. Иностранцы за безумные
деньги покупают!
- Зачем? - удивился Гоша. - У них там такие же птицы и такие же
фабрики.
- Заграничные птицы давно обуржуазились и не понимают прекрасного! -
тонко поддел Джедай.
- А я читал, - вмешался Башмаков, - что один человек, по фамилии
Зайцух, построил себе дачу из пустых бутылок.
- Простите, а он случайно не родственник писателю Зайцуху? - деликатно
проник в разговор очкарик.
- Не исключено, - кивнул Гоша, давно уже не читавший ничего, кроме
секретных инструкций по установке 'жучков' и борьбе с ними. - Одни из пустых
бутылок городят, другие - из пустых слов. Родственнички...
- А не выпить ли нам по этому поводу? - предложил Каракозин.
Так и сделали. Когда доставали снедь, Башмаков подумал: 'а ведь по
тому, как собран человек в дорогу, можно судить о его семейном положении и
даже о качестве семейной жизни!' Очкарик достал завернутые в фольгу
бутерброды, овощи, помещенные в специальные, затянутые пленкой пластмассовые
корытца. Майонезная банка с кусочками селедочки, залитыми маслом и
пересыпанными мелко нарезанным луком, окончательно подтверждала: очкарик
счастлив в браке. Сам Башмаков и его шурин были собраны, конечно, не так
виртуозно, но тоже вполне прилично. Правда, Татьяна положила Гоше в
целлофановый пакет побольше фруктов и овощей, но зато Катя снарядила мужа
куском кекса, испеченного тещей. А вот Каракозин выложил на стол всего лишь
обрубок докторской колбасы, половинку бородинского хлеба и выставил две
бутылки водки. Это было явное преддверие семейной катастрофы.
Джедай, умело совпадая с покачиванием вагона, разлил водку в три
стакана, которые перед этим с завидной легкостью получил у проводницы. Гоша
смотрел на приготовления так, как парализованный центрфорвард смотрит на
игру своих недавних одноклубников. А тут еще очкарик невольно подсуропил,
заметив, что количество стаканов в некотором смысле не соответствует числу
соискателей.
- Ничего-ничего, - успокоил Джедай. - Просто человек на заслуженном
отдыхе.
Гоша с ненавистью посмотрел на Каракозина, потом с укоризной на
Башмакова, а затем, чтобы не так остро завидовать чужому счастью, достал
калькулятор, списки товаров, залез на верхнюю полку и углубился в расчеты.
- За что, товарищи, хотелось бы выпить... - подняв стакан, начал
Джедай.
- Вы меня, конечно, извините, - мягко прервал его очкарик. - Но я не
очень люблю слово 'товарищ'.
- Но мы же и не господа! - Башмаков даже осерчал на это занудство,
оттягивающее миг счастливого отстранения от суровой действительности.
- Как же к вам прикажете обращаться? - спросил Джедай.
- Мне кажется, самое лучшее обращение, к сожалению, забытое, - это
'сударь'... - предложил очкарик.
- А еще лучше - 'сэр'! - рыкнул сверху Гоша.
- Дорогой сударь... Простите, не знаю вашего имени-отчества... -
обратился к очкарику Джедай.
- Юрий Арсеньевич.
- Так вот, дорогой Юрий Арсеньевич, я слово 'товарищ' люблю не больше
вашего. Кроме того, мы с Олегом Термидоровичем, - он кивнул на потупившегося
от приступа смеха Башмакова, - немало постарались, чтобы эту 'товарищескую'
власть скопытить. Даже медали за 'Белый дом' имеем. Но в данном конкретном
случае никакие мы не господа, не судари, а тем более не сэры. Мы самые
настоящие товарищи, ибо объединяет нас самое дорогое, что у нас есть в
настоящий момент, - наш товар. Вот я, товар-рищи, и предлагаю выпить за ум,
честь и совесть нашей эпохи - за конъюнктуру рынка!
- Никогда не думал о такой этимологии, - пожал плечами Юрий Арсеньевич.
Сверху донеслось невнятное бормотание Гоши, подозрительно напоминающее
неприличный синоним к слову 'пустобол'.
Водка сняла предпосадочную напряженность, тепло затуманила душу и
сблизила.
- Что везем? - дружелюбно спросил Джедай.
- Сковородки из легких сплавов и часы ручные 'Слава'. Календарь,
автоподзавод, на 24 камнях, - отрапортовал очкарик с готовностью.
- Неожиданное решение. Что скажет главный эксперт? - Каракозин
посмотрел на Гошу.
Тот свесился со своей верхней полки и молча глянул на Юрия Арсеньевича
так, словно попутчик в этот момент закусывал не селедочкой, а собственными
экскрементами.
- А в чем, собственно, дело? - заволновался очкарик.
- Насчет сковородок не знаю - не возил. А вот часы в прошлый раз я
дешевле своей цены сдал, чтоб назад не переть, - объяснил опытный Гоша.
- Там наших часов столько, что уже и собаки в 'котлах' ходят. Сколько
везете?
- Сто, - упавшим голосом доложил Юрий Арсеньевич.
- Сами додумались или кто посоветовал?
- Посоветовали. А что же тогда идет?
- Фотоаппараты, разная оптика, медные кофеварки, цветы, сигареты,
конечно...
- Цветы... Какие цветы? Живые?
- Мертвые, - обидно гоготнул Гоша.
- Что же делать?
- Теперь уже ничего...
- Да-а... Прав Хайдеггер... Проклятый 'Dasein'! - вздохнул Юрий
Арсеньевич.
- А Хайдеггеру вашему передайте, что он козел и дизайн тут ни при чем,
- разъяснил Гоша. - Дело в конъюнктуре.
- Не волнуйтесь! - утешил расстроившегося очкарика Джедай. - Я
предлагаю второй тост. И опять за конъюнктуру рынка, ибо все мы из нее вышли
и все в нее уйдем! Она мудра и справедлива, ведь, пока мы едем, конъюнктура
рынка может и поменяться. Например, Пьер Карден выпустит на подиум
манекенщицу с часами на обеих руках. И спрос страшно подскочит...
Гоша, после кодирования совершенно утративший чувство юмора, от
возмущения повернулся к стенке. Выпили еще и некоторое время молча смотрели
в окно: пошли уже подмосковные леса и садовые домики, тоже построенные порой
черт знает из чего. Но иногда мелькали замки из красного кирпича.
- Надо же, прямо поздняя готика! - покачал головой Юрий Арсеньевич. -
Интересно, какие привидения будут водиться в этих замках?
- Стенающие души обманутых вкладчиков и блюющие тени отравленных
поддельной водкой, - мгновенно ответил Каракозин.
Башмаков предложил по этому поводу выпить.
- А кто такие перипатетики? - спросил он через некоторое время, кивнув
на книжку, лежавшую обложкой вверх.
- Это ученики Аристотеля - Дикеарх, Стратон, Эвдем, Теофраст, - ответил
очкарик.
- Попрошу не выражаться, - пошутил Джедай. - Вы философ?
- Философ.
- А по профессии?
- По профессии.
- Удивительное дело! - восхитился Каракозин. - Первый раз в жизни пью с
философом по профессии.
- Аристотель говорил, что философия начинается с удивления. Я
профессор. Преподавал философию в Темучинском пединституте.
- А это где?
- Темучин? Это бывший Степногорск, столица Каралукской республики.
- А что, теперь есть и такая?
- Есть, - сокрушенно вздохнул философ.
- Здорово! - обрадовался Каракозин.
- Вы полагаете? - Юрий Арсеньевич поднял на него грустные глаза.
- Конечно. По семейному преданию, один из моих предков происходит из
Каралукских степей.
- Там полупустыня, - поправил философ.
- А как же вы... здесь... Ну, вы меня понимаете? - спросил деликатный
Башмаков.
- Это долгий и грустный рассказ.
- А мы никуда не торопимся.
Свою историю профессор рассказывал долго и подробно - почти до
Смоленска, где был вынужден прерваться и сбегать в привокзальную палатку за
выпивкой, потому что на сухую повествовать обо всем, что с ним случилось, не
мог.
...До революции на том месте, где сейчас столица суверенной Каралукской
республики, был небольшой казачий поселок Сторожевой. Кочевавшие окрест
каралуки изредка наведывались туда, так сказать, в целях натурального
обмена. В конце 20-х поблизости от Лассаля (так переименовали поселок после
революции, в честь знаменитого революционера) нашли ценнейшие полезные
ископаемые и вскоре начали возводить единственный в своем роде химический
комбинат. Строителей понаехало со всей страны - тысячи, и поселок очень
скоро превратился в город. Задымили первые трубы. Каралуки иной раз
подкочевывали сюда, чтобы с выгодой продать строителям пастушеские припасы.
Занимались они в основном кочевым животноводством и любили рассказывать за
чашей пенного кумыса легенду о том, как Чингисхан, стоя в здешней степи
лагерем, чрезвычайно хвалил качество местного кумыса и девушек, трепетных,
как юные верблюдицы. Каралуки были поголовно безграмотные по той простой
причине, что своего алфавита они так и не завели. Во время гражданской войны
английский резидент майор Пампкин составил, правда, на основе латиницы
какой-то алфавитишко, но тут пришел Фрунзе со своими красными дивизиями,
Пампкина перебросили в Китай - на том дело и кончилось. Так и остались
каралуки до поры до времени неграмотными скотоводами, и комбинат называли
промеж себя 'юрта шайтана'.
Во время войны в Мехлис (так к тому времени переименовали город, в
честь главного редактора газеты 'Правда') эвакуировали оборудование сразу с
нескольких взорванных при отступлении химзаводов, сюда же перебросили
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг