масс.
"Всего за один час любая жизнь может ведь десять раз измениться!
Случайная встреча с девушкой ломает судьбу человека, а неожиданное
открытие, один-единственный факт, который не укладывается в добротные
теоретические построения, переворачивает науку. Будьте внимательны к
фактам!"
Что же, надо поговорить с ним о золоте Ньютона. Факт это или не факт?
Рукопись - факт. А вот то, что в ней говорится... Господи, как все было бы
просто, если бы тогда, семь месяцев назад, Главный написал на моем
репортаже священное "в набор". Я бы ждал результатов публикации, а не
тыркался сам по институтам. А результаты... Физики отозвались бы
двумя-тремя разгневанными письмами под девизом: "Хватит вам врать народу".
А скорее всего - вообще не отозвались бы. Только через пару месяцев или
лет, когда меня представят какому-нибудь профессору, тот переспросит:
"Варзин? Это не вы писали про золото Ньютона?" - и засмеется. Да скоро у
меня и повода не было бы, чтобы вспомнить подземное архивохранилище,
глухой голос профессора с едва уловимым восточным акцентом, толстую
тетрадь, заполненную непонятными значками. Я писал бы о другом. И думал бы
о другом.
И о чем мне сейчас говорить с уважаемым членом редколлегии? Проблемы
уже нет, Илья ее решил, отрицательное решение - тоже решение.
После заседания долго ходил по улицам. Я не мог смириться с тем, что
все кончено, что больше мне уже не загореться, не почувствовать себя
частью чего-то большего, чем обыденность. Что же, чтобы найти другой
ответ, надо найти другой путь к нему. Я обязан это сделать, вывернуть себя
наизнанку, стать другим человеком, в конце концов, если иначе не смогу
достичь цели. Ньютон добыл золото. Добыл, что бы об этом ни думал Илья. Но
как? Он же ничего не знал об атомах!
Леонардо да Винчи вряд ли много знал об ультразвуке, а ультразвуковую
стиральную машину сделал. Для Монны Лизы. Могли быть какие-то могучие
силы, которые Ньютон вызывал, сам того не ведая.
Ночь продолжалась. Небо клочками теряло свою уверенную черноту. Пока не
стало ровным-ровным, сине-фиолетового цвета.
Потом фиолетовый цвет начал уходить, синий разжижался, вот он уже стал
голубым, поднялся над горизонтом край солнца - голубое стало сразу нежнее
и ярче, прикрыла этот край случайная тучка - голубое стало серым.
Ньютон мог использовать свет каких-то узких участков спектра...
неожиданных участков спектра... Нет, это гадание на кофейной гуще. А что,
если... Мне же объясняли однажды, что существуют общие правила делания
открытий. Как его звали, того учителя рисования с гомологичными рядами
открытий? Звучит название красиво. Проверим? Он, верно, раньше чем прийти,
присылал рукопись. Значит, можно установить его фамилию. Надо только
подождать начала рабочего дня.
Пышнотелая Зина, ведавшая у нас письмами, конечно, поворчала. Еще бы! Я
спрашивал о письме или рукописи, причем не знал, ни кто автор, ни когда
письмо пришло, ни даже каких оно размеров и, соответственно, числится у
нас письмом или рукописью (разница тут почти что только количественная).
Она долго рылась в книгах и каталожных ящичках, и я терпеливо стоял рядом
и смотрел на нее. Тем более что это занятие нельзя было назвать
неприятным.
При рассмотрении вопроса, кого брать на это место из трех
девушек-претенденток, дело решила, по существу, длина Зининого платья. Оно
почти прикрывало колени, и, потрясенный такой скромностью, Главный отдал
предпочтение его хозяйке. Как ни странно, выбор оказался довольно удачным.
Вот и сейчас она сумела найти след давнего визитера.
- Самой рукописи нет. Запись: "отдана автору". Но согласно
регистрационной карточке название рукописи - то самое: "Гомологичные ряды
открытий". Автор - Николай Пантелеймонович Авдюшко. Адрес есть. Запишите.
Я снова представил себе этого запинающегося на каждом слове от смущения
человека. Я определил его в ту единственную нашу встречу как начинающего
шизофреника. Что же, если я был прав, за эти месяцы он должен был уже
выйти из разряда начинающих. А если прав был он...
Да чего же тут думать? Увижу его - тогда и буду разбираться, кто есть
кто. И что с ним делать. А сейчас надо же с чего-то начинать.
На дверях была блестевшая медью дощечка "Н.П.Авдюшко". Рядом с нею не
было никаких указаний на количество звонков, из чего следовало, что
Авдюшко был здесь хозяином.
Я нажал кнопку, подождал, услышал шаги, звон засова, скрип двери. А
потом почти испугался. Так хороша собой была возникшая - на пороге
женщина. Лицо золотисто-матового цвета, глаза марсианки из фантастического
романа, брови, до которых ни одному писателю не додуматься. А мягкость
линий подбородка заставляла вспомнить наброски Леонардо да Винчи. Ей было,
наверное, уже за тридцать - морщинки у глаз достаточно заметны. Но
предательскими их никто не посмел бы назвать, потому что даже они казались
необходимой деталью этой совершенной красоты. Есть лица, на которых, как
говорится (а вернее, пишется), "видны следы былой красоты". А это лицо
должно было сохранить не следы красоты, а саму красоту. Казалось, его
ничто не может испортить - даже время.
Она стояла у открытой двери и выжидательно смотрела на меня. Не знаю,
привыкла ли она к впечатлению, которое производит на людей, но, во всяком
случае, на ее лице не было и следа удивления перед охватившей меня
оторопью.
Я никогда бы не мог ее полюбить. Потому что рядом с такой женщиной
чувствовал бы себя все время недостойным ее совершенства. А я не из породы
верующих. Но каково рядом с ней ее мужу... Если тот заикающийся графоман и
вправду ее муж! Тут на Марс полетишь, а не то что новый научный закон
откроешь.
- Так вы, может быть, хоть скажете, кто вам нужен? - В голосе женщины
звучала легкая, очень легкая ирония. Я встряхнул головой, избавляясь от
наваждения, и ответил:
- Николай Пантелеймонович Авдюшко. Он дома?
- Дома, муж дома, - протянула она в ответ и отступила в сторону, шире
открывая дверь.
И я оказался в старой профессорской квартире. Что профессорской, было
видно с первого взгляда. Прихожая и коридор, все четыре комнаты были
уставлены по стенам не модными и удобными открытыми стеллажами, но
солидными дубовыми книжными шкафами. Сквозь узкие полоски стекла глядели
корешки с русскими, латинскими и греческими буквами. Письменный стол в
кабинете хозяина был тоже большим и добротным. А хозяин... Хозяин сидел
профилем ко мне, склонившись над рукописью, от которой его оторвал
ласковый оклик женщины.
Он встал навстречу гостю, видимо не совсем еще узнавая меня, потом
вдруг узнал - и остановился в движении, как птица останавливается на лету.
Несколько мгновений он явно не знал, что делать, как меня принять.
Потом вздохнул, махнул в пространство кистью левой руки, пожал мне руку,
предложил стул. И без церемоний перешел к делу. Не заикаясь, не запинаясь
и совсем-совсем не смущаясь:
- Послушайте, однажды вы вздумали надо мной посмеяться. Это было у вас
на работе и, на мой взгляд, выглядело не слишком вежливо. Сейчас,
насколько я понимаю, вы пришли из-за премии Союза художников. Так вот, о
работах, за которые ее дали, с вами я не буду говорить. С вами! Пусть
Пришлют другого корреспондента. До свидания.
Я засмеялся:
- Видите ли, дорогой Николай Пантелеймонович, я впервые слышу про
премию. Очень интересно. Поздравляю вас. Но мне от вас нужно совсем
другое.
- Что именно?
- Я хотел бы посмотреть, что именно вы имеете в виду под гомологичными
рядами открытий.
- Кто вас ко мне направил?
- Видите ли, меня заставили прийти те немногие слова, которые я слышал
от вас несколько месяцев назад.
- Позвольте вам не поверить. Наука, по слову поэта, для одних богиня,
для других дойная корова. Вы ведь из "других". А из моей гипотезы много не
выудишь. Признают ее, по моим подсчетам, самое раннее лет через шесть.
- Я, возможно, признаю ее раньше. Что-то же сидело во мне эти месяцы,
раз я решился прийти.
- Не верю я вам.
- Думаете, хочу украсть ваше открытие?
Авдюшко рассмеялся:
- Да нет. От него ж пока одни хлопоты. И никакой корысти.
- Тогда почему бы вам мне о нем не рассказать?
- Времени жалко. Как вам было жалко когда-то на меня своего рабочего
времени. Это я, ей-богу, уже не в отместку, а всерьез. Опять же, откуда я
знаю, что вы не собираетесь писать фельетон про отъявленного графомана?
- Хорошо. Будем говорить в открытую. Я пришел к вам постольку,
поскольку есть шанс из ста, что вы окажетесь действительно не графоманом,
а автором открытия. Девяносто девять шансов против последнего варианта, но
утопающий хватается за соломинку. А я должен во что бы то ни стало
удовлетворить свою собственную манию. Если вы правы, ваше открытие поможет
мне сделать собственное. Если не правы, ваш бред поможет мне взглянуть со
стороны на пледы моего воображения и, возможно, увидеть, что они тоже
бред.
- А в чем заключаются плоды вашего воображения?
- Расскажу. С тем условием, чтобы потом рассказывали вы.
- Принимаю. И слушаю.
И я рассказал Николаю Пантелеймоновичу Авдюшко основные детали истории
о золоте Ньютона.
- Да, - вздохнул он, услышав о неудачных опытах Ильи, - это я называю
провалом. Но... вас интересует мнение товарища по несчастью?
- Ваше? Конечно.
- Так вот, мне кажется, что вы не хотели идти слишком сложным, зато
идете слишком простым путем. Вы ломитесь в стену, а дверь где-то рядом.
Посудите сами. Сколько разных возможностей нашел ваш Илья для воздействия
на ртуть и олово?
- С учетом того, что мог знать Ньютон, - несколько десятков.
- Ну вот, уверяю вас, все эти возможности давно были использованы -
намеренно или случайно, безразлично. Значит, пробовать их снова -
безнадежно. Это все равно что выбивать из урана ядерную энергию молотком,
на том основании, что под тем же молотком взрывается гремучая ртуть. Вы
отнеслись к неизвестному вам открытию Ньютона как к гомологу его открытий
в механике. Ошибка.
- Но разве открытия, сделанные одним человеком, не являются поистине
единородными, а значит, связанными между собой?
- Конечно, нет! Сам Ньютон открыл законы движения, закон всемирного
тяготения, построил один из первых велосипедов, изобрел новый тип
телескопа и чего только еще не натворил. Посудите сами, что тут общего? А
вот когда физики обнаруживают в атоме ядро, а химики устанавливают, что
молекула вещества в растворе распадается на ионы, эти открытия - гомологи,
хотя сделаны разными людьми в разных областях науки. В обоих случаях был
продемонстрирован один и тот же метод мышления, в обоих случаях
результатом явилось дальнейшее дробление "элементарных частей" (а не
частиц, поскольку это совсем другое) материи. Оба открытия были сделаны
благодаря качественно новому подходу к проблеме и качественно новой
методике. Приборы были разные, проблемы разные, но мне удалось связать...
удалось...
И тут я опять увидел того застенчивого серьезного человека, который
приходил ко мне в редакцию. Как будто какой-то кусочек грампластинки был
поврежден, и, когда игла проигрывателя доходила до этого кусочка, она
скользила, срывалась.
Николай Пантелеймонович мог быть властным хозяином своего и чужого
времени, властным мужем женщины из сказки, властным учителем и властным
оппонентом - как он "прошелся" по проблеме золота! - но когда дело
касалось его гипотезы, голос ему изменял.
Но и в этом положении Авдюшко сумел найти выход. Он перестал спорить с
собственной слабостью и негромко позвал:
- Инга!
Прекрасная женщина появилась на пороге комнаты.
- Принеси, пожалуйста, голубую папку из шкафа в гостиной.
- Ладно, пейте кофе и ешьте маслины. И читайте. Кстати, вот вам
карандашик, пометьте на полях, если что-то покажется неверным.
- ...Послушайте, а это интересно!
- А кому именно интересно - моему коллеге-графоману или вам,
журналисту? Короче говоря, сможете вы это напечатать?
- Не знаю.
- Ну вот. А туда же!
- Вы проверяли свою гипотезу?
- Я сопоставил параллельные открытия в разных областях науки. Вы видели
мой список. Ну, разве он не убедителен?
- Конечно, убедителен. Но это чисто спекулятивное построение. Гипотеза
объясняет по-новому факты - это уже неплохо. Но она должна предсказывать
новые факты. Как у вас с этим? Какое открытие вы предсказали?
- Ого! Берете быка за рога? - Николай Пантелеймонович откинулся в
кресле, внимательно меня разглядывая. Я смотрел на него в упор, твердо
решив не произносить более ни слова, пока этот Авдюшко не заговорит о
деле. Молчание длилось, сгущалось, нам обоим становилось все труднее
переносить его.
- Вам станет легче, если я скажу, что в ближайшем будущем будут открыты
кванты жизни?
- Что именно вы имеете в виду?
- Мельчайшие из возможных количеств вещества и энергии, которыми только
и может идти обмен вещества и энергии в живом организме. Эти кванты жизни
должны быть больше квантов, которые знает физика.
- Ну, само по себе такое предсказание сделать нетрудно. Это одна из тех
идей, что носятся в воздухе. Вот если бы вы ее дополнили, если бы указали
точные размеры этих новых квантов...
- Указал! Больше того, я опубликовал свою гипотезу. Конечно, не в
научно-популярном журнале, вроде вашего. И не в столичном научном журнале
- для него гипотеза оказалась слишком малообоснованной. А вот в этом
сборнике, - и Николай Пантелеймонович вынул из стопки книг на краю стола
тоненькую книжечку в синей бумажной обертке.
Я раскрыл книжечку, глянул на титульный лист... Там внизу стояло
название столицы одной из союзных республик.
- Не мне рассказывать вам, Николай Пантелеймонович, какую чушь иногда
печатают в таких провинциальных изданиях.
- И мне не вам, Рюрик Андреевич, перечислять, какие блестящие открытия
были впервые обнародованы в таких провинциальных изданиях.
- Верно, извините меня, я совсем не хотел бросить тень именно на вашу
работу.
- Да, пожалуйста, извиняю, для меня главное в этой статье - закрепление
приоритета. Видите ли, тут помещена теорема Авдюшко. Вот, читайте. "Если в
одной области естественных наук сделано открытие, характеризующееся... то
в другой области наук за определенный промежуток времени будет сделано
свое открытие, аналогичное (гомологичное) данному по таким категориям..."
- Здорово!
Авдюшко действительно оказался не графоманом. А если и графоманом, то
для его разоблачения требовались более веские научные познания, чем те,
которыми я обладал.
Николай Пантелеймонович нахмурился.
- И все-таки вам придется серьезно объяснить, почему вы пришли именно
ко мне и именно сегодня. Тот человек, с которым я говорил в редакции,
этого, право же, никогда бы не сделал.
- А я и стал за последние дни другим человеком!
- Бывает, однако...
- Ну, да поймите, тогда я не мог влезть в вашу шкуру, а теперь сам
попал в положение непризнанного пророка.
- Ага, мое прошлое стало вашим настоящим - прекрасно. Будем надеяться,
что мое настоящее - ваше будущее.
- Хотел бы этого - вы мне нравитесь... Поговорим-ка о деле, Николай
Пантелеймонович. Как же все-таки с предсказанием открытий?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг