- У моего дедушки такой протез, - сказала Таня Кравченко. - Ему руку
на войне оторвало. Знаете, он и чемодан поднимает, и писать может. Только
я все равно с тобой не согласна, Сережа. И с Винером тоже. Посуди сам: как
машина может быть умнее человека, если человек ее придумал?
- А как машина может быть быстрее человека, если человек ее придумал?
Спор разгорался. Участники семинара разделились на две непримиримые
группы.
- Антон Феликсович, рассудите нас!
Браницкий встал.
- Машина или совокупность машин действительно может со временем
превзойти в интеллектуальном отношении отдельного человека, будь он даже
семи пядей во лбу. Но это вовсе не означает, что машина или совокупность
машин будет умнее человечества. Правильнее полагать, что общечеловеческий
интеллект вберет в себя мыслительные способности не только людей, но и
машин. Впрочем, что есть машина? Машина - чудовище Франкенштейна. Машина -
панацея от всех бед человеческих. Машина - послушный слуга, робот. А не
лучше ли: машина - друг? Сам термин "машина" - дань прошлому. Еще недавно
машину отождествляли с механизмом. ЭВМ возникла как усилитель
интеллектуальных способностей человека - такова новая функция машин. Даже
мировой рекордсмен по поднятию тяжестей не сможет соревноваться с
подъемным краном. Значит ли это, что человек слабее? Нет, если
рассматривать кран как продолжение человеческих мышц. Даже главный
бухгалтер самого министерства финансов не угонится в счете за ЭВМ. Значит
ли это, что машина умнее? Нет, если рассматривать ее как продолжение
человеческого мозга!
- Вот видишь, я все-таки права! - торжествуя, воскликнула Таня
Кравченко.
- Да ничего подобного! - запротестовал Лейбниц. - Неужели не ясно,
что прав я?
- Вы оба правы и не правы, каждый по-своему. Не пытайтесь
противопоставить машину человеку! Человек и машина образуют систему.
Человек - одно из звеньев, машина - другое. Безусловно, главенствующая
роль принадлежит человеку, но исчезни машина - и не будет системы.
- А если исчезнет человек? - спросила Таня несмело.
- То же самое! В научной фантастике уже не раз обыгрывалась коллизия:
в результате самоубийственной войны Земля обезлюдела. А машины продолжают
действовать, словно ничего не произошло: готовят пищу, которую некому
есть, строят жилища, в которых некому жить... Система погибла, и то, что
одна из ее частей ведет себя как ни в чем не бывало, только подчеркивает
своей бессмысленностью трагизм происшедшего.
А теперь представим себе, что исчезли машины: не ходят поезда,
прекратилась подача электроэнергии, замолкло радио... Рассыпались в прах
"машины для жилья" - современные дома. Человек оказался отброшенным в
первобытную среду. Но он к ней не приспособлен! Знание высшей математики и
квантовой физики вряд ли восполнит утрату навыков "человека умелого".
Браницкий вспомнил свой не столь давний сон: вот он крадется упругим
шагом, сжимая дубину в жилистой руке, чутко прислушиваясь к дыханию
враждебного мира... Эта картина до того явственно возникла в мозгу, что
внезапное исчезновение машин представилось не столь уже невероятным...
19
Лет тридцать назад Антон Феликсович, как уже упоминалось, работал в
НИИ. Главным инженером научно-исследовательского института был Фрол
Степанович Липкин - массивный мужчина, авторитетный, шумный, прекраснейший
специалист, властный и жесткий, но незлой человек - таким он запомнился.
Фрол Степанович незадолго до этого получил Государственную премию за
создание радиорелейной аппаратуры. Читатель, возможно, знает, что
радиорелейная линия - это цепочка приемопередающих станций, работающих на
ультракоротких волнах и расположенных в пределах прямой видимости, то есть
практически в нескольких десятках километров друг от друга. Сообщение
передается от одной станции к другой, словно по эстафете.
Однажды Фрол Степанович решил, что его непосредственные подчиненные -
руководители отделов и лабораторий - слишком уж закисли в своих четырех
стенах, и повез их на полигон: пусть понаблюдают аппаратуру в действии и
проникнутся еще большим чувством ответственности за порученные им участки
работы.
Браницкий увидел большое поле с расставленными там и сям
автофургонами. На их крышах шевелились неуклюжие антенны.
Подошли к одному из фургонов. Ефрейтор - оператор станции - вытянулся
в струнку: главный, хотя и был человек сугубо штатский, произвел на него
впечатление генерала, если не маршала. Впрочем, такое впечатление он
производил на всех.
Следом за ефрейтором Липкин и Браницкий (на него пал выбор)
втиснулись в кузов. Для ефрейтора места не осталось, он спроецировался на
стенку, превратившись в смутно угадываемую тень.
- Сейчас я вступлю в связь, - торжественно провозгласил главный и
начал крутить ручки.
Но почему-то никто не спешил вступить с ним в связь, несмотря на
страстные призывы. В ответ слышалось только гудение умформера.
- Черт знает что, - наконец не выдержал Фрол Степанович. - Это надо
же суметь довести аппаратуру, такую надежную, такую удобную в
эксплуатации, до состояния...
Договорить ему не удалось. Тень ефрейтора, внезапно
материализовавшись, вежливо отодвинула в сторону тучного Фрола
Степановича, и... буквально через несколько секунд в наушниках
послышалось:
- "Резеда", я "Фиалка", как поняли? Прием!
Впервые Браницкий видел главного таким сконфуженным. Но надо отдать
ему должное - оказавшись в смешном положении на глазах у подчиненного, он
сохранил чувство юмора:
- Это еще что! Вот во время войны сдавали мы государственной комиссии
радиоуправляемый танк с огнеметом. Пробило какой-то там конденсатор, и
танк двинулся прямо на нас. Комиссия - генералы, представители главка -
врассыпную. Бегу по полю, слышу: танк за мной. Поворачиваю налево, и он
туда же. Направо - то же самое. Ну, прямо с ума сошел! А огнемет
заряжен... Да, натерпелся я тогда страху...
Тридцать лет спустя Антон Феликсович вспомнил этот эпизод и
представил тучную фигуру главного, убегающего от сумасшедшего танка...
"А если сойдет с ума баллистическая ракета?" - похолодев, спросил
себя Браницкий.
20
Антона Феликсовича раздражали бесплодные в своей сути дискуссии по
поводу якобы существующего конфликта между "физиками" и "лириками".
Сколько раз за последнюю четверть века он слышал нелепое утверждение, что
"технари" постепенно подминают под себя "гуманитариев", которым сама
история доверила бремя культурных ценностей, несовместимое со всякими там
лазерами и электронвольтами!
Браницкий считал, что проблема высосана из пальца. К тому же он не
признавал за "лириками-гуманитариями" статуса пострадавшей стороны, скорее
наоборот: как-никак, а конкурсы в инженерные вузы в последнее время
заметно уменьшились, тогда как гуманитарные захлестнул поток абитуриентов.
Что поделаешь, по-видимому, сказывается пресыщенность молодежи
научно-технической революцией, ее каждодневными чудесами, переродившимися
в обыденность. Это лишний раз подтверждало, что "физиков" и "лириков" в
чистом, рафинированном виде не существует.
"Глупо противопоставлять художественное творчество техническому! -
возмущался Браницкий. - Нет ни того ни другого порознь, есть - Творчество,
рамок и границ для него не существует".
Антон Феликсович справедливо относил себя к интеллигентам. Впрочем,
он был убежден, что сегодня интеллигентность - уже не признак
принадлежности к одноименной социальной прослойке, а общенародная черта.
Слово "интеллигент" издавна считалось почти что синонимом понятия
"культурный человек". А признаками культурности всегда были воспитанность,
безупречная грамотность, умение разбираться в литературе и искусстве, но
не в физике и тем более не в технике - здесь допускалось полное
невежество. Им даже щеголяли, на "технарей" смотрели свысока.
Жизнь выдвинула новые критерии интеллигентности. Сегодня в равной
мере некультурны и неинтеллигентны инженер, не приемлющий искусства, и
лингвист, бравирующий незнанием физики. Нет конфликта между "технарями" и
"гуманитариями", есть две формы невежества...
Примером современного интеллигента, человека, гармонично развитого
физически и духовно, обладающего широким спектром интересов, был для
Браницкого академик Форов. Бывший детдомовец, волей и талантом достигший
вершин в науке, находил время и для игры в теннис, и для занятий музыкой.
Антон Феликсович помнил, как Форов однажды сел за рояль и начал наигрывать
- для себя, непринужденно, нисколько не рисуясь. Чувствовалось, что он
испытывает удовольствие, выражая свои мысли, чувства, настроение в
непритязательных созвучиях.
Вряд ли его игра могла бы импонировать знатоку, возможно, даже
вызвала бы у него раздражение, но Браницкий испытал самую настоящую
зависть. Он не завидовал ни положению Форова (все в мире относительно!),
ни его таланту в профессиональной области, а вот здесь позавидовал и
тотчас устыдился этого несвойственного ему чувства.
21
- Антон Феликсович, скажите, в чем, по-вашему, состоит смысл жизни? -
спросила Таня Кравченко во время очередной "лирической паузы".
- Видите ли, Таня, на этот вопрос каждый должен найти свой ответ.
- И все же, что думаете по этому поводу вы?
- Хотите послушать небольшую притчу? По окончании института я начал
работать в НИИ. Нашим отделом заведовал Борис Михайлович Коноплев,
крупный, сильный человек. Мне он казался пожилым, а ему не было еще и
сорока. Через несколько месяцев меня перевели в другой отдел, наши пути
разошлись, но стиль работы Коноплева, его талант умного, волевого
руководителя стали примером, которому я, не всегда успешно, старался
следовать.
- А потом вы с ним встречались?
- Увы, он прожил недолгую жизнь, но как много успел сделать! А
встреча... Встретился я с ним сравнительно недавно, на страницах
энциклопедии "Космонавтика". И узнал, что один из кратеров на обратной
стороне Луны назван его именем... Помните стихотворение Маяковского
"Товарищу Нетте, человеку и пароходу"?
- Вы оговорились, Антон Феликсович, - поправила Таня. - Стихотворение
называется "Товарищу Нетте, пароходу и человеку"!
- Я знаю. И все же стою на своем: сначала человек, потом память о
нем, воплощенная в названиях городов, улиц, теплоходов, лунных кратеров.
Убежден, что Владимир Владимирович со мной согласился бы.
- Но ведь на всех не хватит ни городов, ни теплоходов, ни тем более
лунных кратеров! - вмешался Сережа Лейбниц.
- А разве я сказал, что в них смысл жизни? Главное не в том, чтобы
тебя возвеличили прижизненно или посмертно. Просто легче жить, сознавая,
что ты полезен людям, что ты достоин дать имя пусть самому маленькому
лунному кратеру. Даже если этот кратер так и останется безымянным...
22
Память все чаще уводила Браницкого в молодые годы.
Поступив в институт, он, первокурсник, по давней студенческой
терминологии "козерог", оказался и младшим, и старшим одновременно. Потому
что старшекурсников вообще не было: в сорок первом их эвакуировали.
Вскоре они вернулись - те, пришедшие в институт еще до войны. И стали
смотреть на новичков свысока, словно кадровые солдаты на ополченцев. Война
как бы разграничила две эпохи, два студенческих поколения. А может,
разделила их эвакуация и надменное отношение "стариков" к "козерогам" было
всего лишь защитной реакцией?
Но много лет спустя Браницкий встретил одного из "кадровых", и
показалось обоим, что связывает их давняя, трогательная дружба. А в
институте они даже не здоровались!
...Были на вернувшемся из эвакуации втором курсе трое воистину
неразлучных друзей. Двое из них - гордость факультета. Не по летам
степенные, важные неимоверно, теперь таких студентов и не сыщешь. Оба -
активные общественники, отличники высшей пробы, персональные стипендиаты.
А третий, как все думали, был обыкновенный шалопай: перебивался с
двойки на тройку, частенько посещал отнюдь не музей изобразительных
искусств - толкучку. С одним из них, Евгением Осиповичем Розовым,
Браницкий и встретился через многие годы, причем от важности того не
осталось и следа: "Старик, для тебя я просто Женя".
Вся троица получила дипломы.
Евгений уже лет через пять стал доктором наук и оппонировал на
защитах своих бывших преподавателей. Его добропорядочный друг сделался
профессором десятью годами позже, написал учебник.
- Но и он выше институтской кафедры не шагнул, - шутливо посетовал
Розов, - как и мы с тобой.
- А этот ваш... Кстати, я так и не знаю, что вы в нем тогда нашли.
- Колька-то? Ну, это, я тебе скажу, мужик... Да ты что, о нем не
слышал?
- Что-нибудь натворил?
- В самом деле ничего не знаешь? Так вот, Колька, пардон, Николай
Парфенович, страшно сказать, ныне академик, лауреат. Неужто тебе ничего не
говорит фамилия... - И он назвал громкое, много раз слышанное Браницким
имя.
- Не может быть! Так это он!.. - ахнул Антон Феликсович. - А его же с
третьего курса чуть не выперли!
- На волоске висел, раз в неделю прорабатывали. А я к нему недавно на
прием еле записался. Все-таки принял... Стал прошлое вспоминать. "Хорошее,
- говорит, - время было. Помнишь, как по девочкам бегали?" - "Что вы,
Николай Парфенович, - отвечаю. - Я их тогда как огня боялся, сейчас
наверстываю".
- А тебя в институте Святошей звали, - засмеялся Браницкий.
Антон Феликсович часто потом вспоминал эту удивительную историю.
Странное дело, думал он, казалось бы, мы знаем о себе все. Достаточно
ясно представляем механизм мышления, процессы передачи информации по
нейронным сетям. Скорость распространения биоэлектрических потенциалов в
организме определена экспериментально, быстродействие рецепторов оценено
математическими формулами, найдены алгоритмы умственной деятельности, ее
поддающиеся количественному обоснованию реалии. И в обыденности это себя
оправдывает. Но есть в нас нечто отдающее мистикой... Какие-то дремлющие
до поры интеллектуальные силы, которые не согласуются с научно
обоснованной схемой мышления. Обыкновенный, даже посредственный паренек
становится одним из крупнейших академиков, ничем не примечательный индивид
вдруг проявляет необъяснимый талант к сверхбыстрому счету, успешно
состязается с ЭВМ, демонстрирует фотографическую память, походя попирая
трезвые и убедительные расчеты, согласно которым человек, с его белковой
плотью, в принципе не способен ни на что подобное...
Эволюция "человека разумного" закончилась, но все ли ее плоды нам
доступны сегодня, не законсервировала ли природа что-то в нас до лучших
времен?
23
Новую утрату переживал Антон Феликсович. Не стало одного из самых
больших, по его убеждению, ученых, человека, чей взор был устремлен в
будущее.
Лет двадцать назад Браницкий случайно оказался на его публичной
лекции.
- Наше будущее в симбиозе человека и машины, - страстно убеждал
ученый. - Никакие записи не сохранят мой творческий потенциал, опыт,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг