- Положительно, - ответил профессор Шпаков.
- А к проблеме искусственного интеллекта?
- Так же.
- Представим себе, - продолжал Плотников, - что одна из цивилизаций,
назовем ее первичной, послала к удаленной необитаемой планете космический
корабль с...
- Роботами, - подсказал Шпаков.
- Не совсем так. Слово "робот" дискредитировало себя, став символом
тупого повиновения.
- Но другого термина нет!
- Будем иметь в виду носителей искусственного интеллекта. Осваивая
планету, они образовали своего рода вторичную цивилизацию. А затем
произошло событие, нарушившее связь между первичной и вторичной
цивилизациями, причем последняя продолжала существовать, но уже вполне
автономно.
- Любопытно... - заинтересовался ленинградский профессор.
И Плотников, как ему показалось, захлопнул ловушку:
- Так, может быть, ученый, создавший носителей искусственного
интеллекта, буде теперь они и не догадываются о своем искусственном
происхождении, есть не что иное, как бог? Ведь он положил начало, подумать
только, целой цивилизации!
Шпаков улыбнулся.
- Лихо! А может, "носители искусственного интеллекта" это мы с вами,
и вторична как раз наша, земная цивилизация?
- Вот именно, - торжествовал Алексей Федорович.
- Нет, ваш ученый не бог, - проговорил Шпаков серьезно, - а как бы
лучше сказать... главный конструктор, что ли. Бог, он ведь нарушает законы
природы, создавая материю из ничего...
- А что такое "законы природы", знаем ли мы их?
- Какая разница, знаем или не знаем! Они существуют, это главное. И
существуют на материалистической основе, иной не дано!
- Согласен, - кивнул Плотников.
- Так вот, о вашем ученом... Повторяю, не бог он, с материализмом у
него лады. Значит, обыкновенный конструктор!
- Ну уж и обыкновенный, - разочарованно рассмеялся Плотников.
- Пожалуй, тут вы правы... Мозговитый был мужик! Так выпьем за него,
а?
И они чокнулись бокалами с вещественным компонентом.
Плотников пытался и не мог понять: как можно пользоваться телефоном,
автомобилем, холодильником, наконец, телевизором и... верить в бога?
Будучи в заграничных поездках, повидал множество храмов, начиная со
стамбульской Айя-Софии, сооруженной в 532 - 537 годах Анфимием из Тралл и
Исидором из Милета, и кончая крупнейшим в мире католическим собором
святого Петра на обрамленной колоннадами одноименной овальной площади
Ватикана. Всюду - примета современности: сумеречные в прошлом своды
освещены электричеством. Электричество и бог? Нет, у Плотникова бог
ассоциировался с восковыми свечами, а не с электрическими лампами.
Амазонка-философиня свела Алексея Федоровича с православным епископом
Максимом, в миру Борисом Ивановичем. Плотников, воспользовавшись редкой
возможностью, решил проникнуть в психологию верующего, и не просто
верующего, а одного из высших чинов церкви. Но епископ уклонился от
обсуждения догматов веры, сославшись на то, что он практик:
- Я больше по хозяйственной части. Вот думаю, как угольком обеспечить
епархию, зима-то у нас суровая. А еще о ремонте храмов божьих. Так что вам
лучше поговорить с кем-нибудь из профессоров духовной академии...
Алексей Федорович решил, что вряд ли этот симпатичный
пятидесятилетний мужчина с умным и немного лукавым взглядом эпикурейца
хоть сколько-нибудь верит в библейскую сказку. В лучшем случае и он, и
духовные профессора верят не в бога, а в религию - ее моральную функцию,
нравственное начало. Дескать, религия оставляет человеку надежду: "Я же
воззову к богу, и господь спасет меня".
"Казалось бы, оглянись вокруг: космические полеты, квантовая
электроника, ядерная энергетика, - вновь и вновь недоумевал Плотников. -
Брось ретроспективный взгляд: Иисус Христос, Будда, Магомет, Моисей -
какое они имеют ко всему этому отношение, что дали человечеству? Посмотри
затем на дело рук своих, и распадутся в прах устои религии... Но, увы, не
распадаются, даже, пожалуй, крепнут...
А все дело в том, что наука не оправдала связанных с нею чересчур
радужных сиюминутных надежд, не оказалась всесильной, как господь бог, не
сумела исчерпывающе разобраться в бермудских треугольниках бытия. И это не
могло не вызвать разочарования тех, кто искал в ней замену религии...
Жернова научно-технического прогресса перемалывают мир обывателя, и он,
предав науку анафеме, возвращается, словно блудный сын, в лоно церкви.
Неустойчивая микрочастица неустойчивого мира втягивается в орбиту
религии..."
* * *
- Нет, вы не гомо сапиенс, Луи! Совсем наоборот...
- Хотите меня оскорбить, Милютин? - осведомился Леверрье ледяным
тоном.
- Отнюдь! То же самое могу сказать и о любом из нас.
- Значит, с человеком разумным покончено. Тогда кто же я, черт
возьми?
- Гомо инкогнитас.
- Человек неизвестный?
- Точнее, непознанный. Мы постигли глубины Вселенной, но так ли уж
много знаем о себе? Мозг гения и мозг кретина - даже под электронным
микроскопом не обнаружишь разницы. А сколько таинственных явлений,
связанных с нашей жизнедеятельностью, истолкованы до смешного
поверхностно!
- Вы всегда были чуточку мистиком, - сказал Леверрье назидательно.
- При чем здесь мистика?
- Писал же профессор Феллоу...
- Ох уж эти профессора, - перебил Милютин. - Все-то им ясно! Впрочем,
я не прав. И среди профессоров встречаются думающие люди. Но прошу вас,
Луи, не произносите при мне имени Феллоу. С ним у меня связаны, мягко
говоря, не слишком приятные воспоминания.
- Вот как?
- Помните мои опыты с пересадкой памяти? Тогда Феллоу назвал меня
гробокопателем, посягающим на духовные ценности умерших!
- Согласитесь, что у него имелись для этого э-э... некоторые
основания. В затее с пересадкой памяти действительно было нечто...
нечто...
- Довольно, Луи! Бог с ней, с пересадкой. Будем считать ее моей
творческой неудачей.
- Вот видите. Но эта неудача позволила вашим противникам объявить вас
идеалистом: мол, Милютин отрывает духовное от материального, сознание от
мозга.
- Я пробовал заменить одну материальную основу другой. Впрочем, не
стану оправдываться.
- На самом деле, мы отклонились от темы разговора. Так что вы имели в
виду, упомянув о таинственных явлениях? Телепатию?
- Обычное внушение.
- То есть гипноз?
- Не только. Возьмем исторический пример. Вы слышали о Луизе Лотто?
- Нет, - признался Леверрье.
- О, в конце девятнадцатого века она стала знаменитостью. Будучи
религиозной до фанатизма, Луиза самовнушением вызывала у себя стигматы.
- Стигматы? Это еще что такое?
- Так называли кровавые пятна на руках и ногах, где согласно
Евангелию при распятии Христа были вбиты гвозди. Представляете, в какой
экстаз приводила Луиза верующих! Парижская академия наук не смогла
объяснить это явление, и церковь, воспользовавшись беспомощностью ученых,
объявила его сверхъестественным. А между тем... - Милютин рассмеялся.
- Что "между тем"? - нетерпеливо переспросил Леверрье.
- Стигматы у Луизы Лотто появлялись совсем не в тех местах, куда
римляне вбивали гвозди при казни распятием, а там, где впоследствии начали
изображать на иконах.
- Интересная история... И что же было с Луизой потом?
- Ее причислили к лику святых. Святая Луиза... Постойте... Отчего бы
вам тоже не сделаться святым? Получилась бы чудесная пара! Святое
семейство: Луиза и Луи! Сам великий Феллоу...
Леверрье насупился.
- Вы же просили не упоминать его имени!
- Мало ли что я просил!
Милютин внезапно вскочил со скамьи, на которой они сидели, и принялся
вышагивать по аллее взад-вперед, что-то беззвучно бормоча себе под нос.
- А почему бы не попробовать! - задорно воскликнул он, садясь. -
Знаете что, Луи, давайте проведем любопытный эксперимент!
- Над кем?
- Над вами, разумеется. Маленький опыт внушения.
- Я не поддаюсь внушению, - оскорбленно произнес Леверрье.
- Вот и отлично, значит, вам не грозит участь Гордье!
- А кто он?
- Преступник, осужденный на смертную казнь. Пообещав легкую смерть,
ему завязали глаза, слегка царапнули запястье и стали поливать руку теплой
водой, внушая: "У вас перерезана вена, вы истекаете кровью..."
- И что же Гордье?
- Умер. При вскрытии обнаружили анемию мозга, как при сильной
кровопотере.
- Впечатлительная натура... К счастью, у меня железные нервы, - не
без тревоги в голосе заявил Леверрье. - Так что я должен делать?
- Ничего особенного. Помнится, вы занимались аутотренингом: "Мое тело
тяжелеет, наливается свинцом..."
- Мне тепло... приятно... я засыпаю... засыпаю... за...
- Постойте! - поспешно сказал Милютин. - Не то вы и впрямь заснете.
От вас требуется другое: убедите себя, что вы электрическая лампочка.
- Какая еще лампочка?
- Обыкновенная, ватт на шестьдесят. Больше вы вряд ли потянете.
- Вы с ума сошли! - взревел Леверрье.
- Сошел, конечно, сошел, - успокаивающе проговорил Милютин. - Но все
равно, окажите мне эту дружескую услугу. Повторяйте за мной: "Я
лампочка... по моим жилам течет электрический ток... мне тепло...
электроны движутся все быстрее... от меня исходит сияние... оно все ярче и
ярче..."
Две монашенки шествовали по саду Тюильри. В конце аллеи их внимание
привлекли два странных человека. Один - высокий, смуглый, похожий на
дьявола. Второй - низенький, полный, с венчиком жидких волос, обрамляющих
макушку. Глаза его были закрыты, а вокруг головы, подсвечивая лысину, сиял
нимб.
Монашенки замерли, затем, не сговариваясь, рухнули на колени.
- Идите с миром, - сказал человек, похожий на дьявола. - Святой Луи
сегодня не принимает. Он занят.
- Возликуем, сестра, - дрожащим голосом произнесла первая монашенка.
Возблагодарим господа, ниспославшего нам чудо.
- Возликуем... - эхом отозвалась вторая.
Оглядываясь и мелко крестясь, они помчались докладывать аббатисе о
чуде святого Луи.
Леверрье очнулся.
- Я говорил, что все это ерунда! Надо же было придумать,
электрическая лампочка!
- Не все опыты оказываются удачными, - признал Милютин.
СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ
Амазонка-философиня пригласила Алексея Федоровича на "субботний чай".
- Будут интересные люди, - многозначительно пообещала она, и в ее
восточного разреза глазах вспыхнули искры вожделения.
Интересные люди оказались самодеятельной бригадой
ученых-просветителей, съехавшихся из разных городов и весей, дабы в
течение недели сеять разумное, доброе, вечное. Бригаду возглавлял молодой
энергичный московский профессор, которого коллеги по-приятельски звали
Володей.
Философиня, активная деятельница местной организации общества
"Знание", опекавшая просветителей, собрала их в своем гостеприимном доме,
чтобы утолить потребность души в интеллектуальном общении. Плотникову
отводилась роль "противовеса": мол, мы тоже не лыком шиты.
"Субботний чай" был основательно приправлен спиртным. Компания, за
исключением Алексея Федоровича, преисполненной торжественности философини
и ее бессловесного мужа, фанатика джазовой музыки, вела себя развязно.
Произносили витиеватые тосты, перебрасывались острыми словцами, много
курили. Обращались друг к другу запросто, на "ты".
Философиня млела, ее муж, зажатый в углу, пытался превзойти биг-бэнд
Дюка Эллингтона, на что просветители не обращали ни малейшего внимания
из-за царившего за столом шума.
Плотников не выносил панибратства, крепко затвердив один из уроков
молодости. Придя с институтской скамьи в лабораторию НИИ, куда был
направлен на работу, он представился:
- Алексей. Можно просто Алеша...
И тут Александр Васильевич Дыкин, пожилой интеллигентный человек в
давно вышедшей из моды, а когда-то столь распространенной толстовке, автор
учебника для техникумов, прочитал ему вежливую нотацию, суть которой
сводилась к фразе "положение обязывает":
- Вы инженер, молодой коллега!
С тех пор Плотникова коробило обращение на "ты". Этому слову,
звучавшему так привычно в детстве и юности, зрелые, солидные люди зачастую
придавали неуважительный смысл. Сам профессор ни разу не сказал "ты" ни
сотруднику, ни студенту.
Однажды Алексей Федорович получил приглашение на юбилейный банкет к
знакомому, руководившему крупным НИИ, и оказался там белой вороной. Все
остальные были директорами и главными инженерами предприятий. В их устах
"ты", с которым они обращались друг к другу, выглядело как пароль, или,
точнее, знак свойства.
Второе "я" Плотникова усмотрело в этом аналогию с масонской ложей.
Профессор подумал тогда, что сидевшие за праздничным столом мужчины -
холеные, знающие себе цену, равные среди равных - наверняка и подчиненным
говорят "ты", но в ответ слышат само собой разумеющееся "вы". И
воспринимают его как должное. Проверяя себя, он поинтересовался у соседа
по столу, так ли это на самом деле. Тот добродушно и капельку
покровительственно рассмеялся:
- Вот чудак! Да если я скажу своему подчиненному "вы", он
расстроится, решит, что я его распекаю. "Ты" для него ну... вроде
поощрения, что ли!
"Слава богу, меня таким манером не поощряли..." - грустно порадовался
Плотников.
В компании просветителей "ты" тоже было выражением приязни. Сидевшая
рядом с Алексеем Федоровичем дама, доцент ленинградского вуза, пояснила,
что они знают друг дружку много лет и раза два в год по зову Володи
слетаются в какой-нибудь город.
- Как коршуны на добычу, - не удержавшись, ляпнул Плотников.
- Что-что? - к счастью, не разобрала дама-доцент.
- Это я так, сам с собой...
- Ты слушай, что говорю... Слетаемся мы, значит, и пропагандируем
научные знания.
- Бесплатно или за деньги?
Дама-доцент не уловила иронии.
- Путевки, командировочные... Понемножку набегает! Так что совмещаем
приятное с полезным!
Шум за столом еще более усилился. Плотников с трудом разбирал обрывки
фраз:
- А я ему говорю: "Шел бы ты, братец..."
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг