вспять. Культ предков? Поглядите на наши кладбища - это срам. Деньги? Да
он лучше весь свой век на печке бесплатно пролежит и будет питаться
картофельной шелухой! Семья? Уж какая тут семья, если ему регулярно не на
что похмелиться...
- Я что-то не пойму, - как бы с подвохом завел Попов, - вот ты,
Аркадий, говоришь, что самозабвенно Россию любишь, а сам всю дорогу
костишь ее почем зря. Как выражается наша сумасшедшая старушка, "это же
парадокс"...
- Видишь ли, Сережа, я, наверное, другую Россию люблю, не эту. В моей
России живет Александр Блок, повсюду светятся женские лица какой-то
глубинной, поразительной красоты, носится со своей идеей воскрешения всех
умерших Николай Федоров, люди, утонченные до полной беззащитности перед
жизнью, ночи напролет говорят о просодии и цезуре. А в другой России
бесчинствует спившееся пастушество, никто не знает, что хорошо, что плохо,
торчат, словно колонии больших и малых поганок, деревни и города, все
покупается и все продается за литр водки. Таким образом, в одной России мы
живем, как декабристы в Бурятии, а другую носим в себе, как сердце. Пускай
первая будет - Россия-А, а вторая - Россия-Б.
- Вот что я тебе скажу: ты не Россию любишь, а какую-то формулу,
выведенную из книжек, хотя бы потому, что Россию как таковую любить
нельзя. И в части разделения ее на два самостоятельных княжества ты не
прав, - просто русская жизнь слишком богата и многогранна, до того, то
есть, богата и многогранна, что она не укладывается в эту... как ее,
что-то вроде чертежа?
- В схему.
- Ну да, не укладывается в схему. Потому что в русской жизни всему
найдется место - и подвигу, и вымогательству, и праведникам, и жулью.
Мячиков согласился:
- Это, конечно, так. Но, положим, лицо Германии все-таки составляет
определенный человеческий тип, собирательный, что называется, образ немца.
Предположительно, это будет холодный мыслитель и в то же время практик,
хотя практик чувствительный и по обстоятельствам добродушный.
Предположительно, это будет симбиоз Мартина Лютера, Отто фон Бисмарка и
"Страданий молодого Вертера" с добавлением стальной крошки. А кто
составляет лицо России? По идее - помесь Николая Федорова с математиком
Лобачевским, плюс, Акакий Акакиевич от первой страницы до последней с
добавлением порции кислых щей. Но ведь как бородавка под глазом, как
третье ухо на макушке, в этот собирательный портрет затешется Стенька
Разин, тоже очень российский тип, жулик Отрепьев, палач Шешковский,
верноподданнейший хулитель Карамзин, мрачные народолюбцы из "Черного
передела", юродивый Иван Яковлевич, у которого причащались московские
аристократки, эсер Азеф, даром что был еврей, пламенный циник
Ульянов-Ленин - и в результате получится, что лица у народа нет, а есть
что-то грузно-бесформенное, желеобразное, готовое податься в любую сторону
от малейшего ветерка, поползновения, перекоса...
Где-то неподалеку выпалили из охотничьего ружья: пуф-ф - грянул
нестрашный выстрел, ах-ах-ах - разлетелось эхо, путаясь меж домов.
Уже наступили сумерки. Приветным светом загорелись редкие магазины,
стылый ветер, какого никогда не бывает днем, мерно раскачивал провода, в
скверике напротив кафе "Полет" что-то пела под гитару компания молодежи,
прохожие сосредоточенно, даже самоуглубленно, противоборствовали гололеду,
на трамвайной остановке дрались две молодые женщины: одна из них, что
потолще, орудовала авоськой, из которой при каждом взмахе высыпалась
толика огурцов, другая же, что потоньше, вцепилась противнице в волосы и
примерно через каждые пятнадцать секунд наносила ей удар головой в лицо; в
воздухе почему-то пахло копченой сельдью.
- Интересно, чего они не поделили?.. - указав рукой в сторону схватки,
спросил Попов.
- То есть я хочу сказать, что у нас в России исстари наблюдается этот
разброд, - гнул свое Мячиков, - эта вредная пестрота свычаев и обычаев,
идеалов и методик, понятий о добре и зле, поэтому, конечно, неудивительно,
что наше драгоценное отечество - единственная страна в мире, где может
произойти все что угодно, от социалистической революции до взятия Москвы
патриотически настроенными кругами, что, с другой стороны, наше
драгоценное отечество - единственная страна в мире, где всегда что-нибудь
происходит, а на поверку ничего не происходит, ну решительно ничего!.. А
все почему: потому что Россия - воз, который, по дедушке Крылову, тащат в
разные стороны лебедь, рак и щука, потому что за полторы тысячи лет своего
существования русский народ исхитрился не выработать свод единых и
непоколебимых моральных норм.
Попов поинтересовался, впрочем, похоже, только того ради
поинтересовался, чтобы по-товарищески поддержать начатую беседу:
- И какой ты видишь выход из положения?
- А никакого выхода я не вижу! В принципе Россия-Б должна была бы
подчинить себе Россию-А, но дело в том, что Россия-Б отправлять
государственность неспособна, а Россия-А способна отправлять ее в самом
превратном смысле. Только на то и приходится уповать, что в России
воссияет новый общечеловеческий идеал, народится какая-то небывалая
общественно-нравственная религия, которую примет и труженик, и
криминалитет, и мыслитель, и диссидентура, и деградант.
- И почему у нас действительно все не как у людей, - посетовал Попов и
сделал протяжный вздох. - Фигурально выражаясь, в нормальной стране все
болезни лечат аспирином, а у нас требуется как минимум синильная кислота.
Ну что такое твоя новая общественно-нравственная религия, как не синильная
кислота?!
- Ты что имеешь в виду?
- Я то имею в виду, что в любой нормальной стране хватит двадцати
хороших политиков и экономистов, чтобы обустроить общество на более-менее
социалистический лад, включая сюда всеобщее среднее образование и
демократические цены на продовольственные продукты. А в России для этого
нужно провернуть три революции, закабалить крестьянство и вырезать
полстраны. Я поэтому и говорю, что у нас все не как у людей, точно мы
живем на другой планете.
- В России потому все не как у людей, что у русского человека 62-я,
предельно вредная группа крови.
- А чего 62-я, а, положим, не 25-я?
- Потому что русская кровь претерпела примерно столько посторонних
вливаний от варягов, хазар, монголов и прочих воинственных чужаков. Немец
он и есть немец, без примесей и прикрас, ну разве что мы им в последнюю
войну накапали немного славянской крови - то-то они сдуру у себя половину
Турции расселили, - у русака же в жилах вавилонское столпотворение, а не
кровь. Да еще она у него насквозь, то есть на много поколений назад и
вперед, протравлена алкоголем. У новорожденного младенца возьми кровь: она
будет на треть состоять из молдавского портвешка!
- Хорошо, а чего у нас так безобразно пьют?
- Наверное, потому, что холодно, потому что у нас восемь месяцев в году
стоит без малого арктическая зима. Или народ разбавляет кровь - согласись,
что все-таки это нагрузка, когда ты одновременно и славянин, и швед, и
хазарин, и печенег...
- Нет, наверное, все-таки зима виновата, - в раздумье сказал Попов. -
Вообще я отказываюсь понимать наших далеких предков: какой черт их дернул
поселиться в этом проклятом краю?! Ведь и почвы тут по преимуществу
сиротские, и растительность никчемная в сравнении с финиковыми пальмами, и
климат поганый - климат, я бы сказал, восемь месяцев в году откровенно
работает против нас.
- Я полагаю, что как раз во всем виновата кровь. Поскольку ее
химическая формула невразумительна и вмещает в себя едва ли не всю
периодическую таблицу Дмитрия Ивановича Менделеева, вплоть до
какого-нибудь линкольния, который совсем уж, кажется, ни к чему, постольку
русский человек и незлобивый и свирепый, и покладистый и коварный, и вор и
последнюю копейку нищему отдаст, и зарежет ни за понюх табаку и может
всплакнуть над письмом Татьяны. Но главный вред от 62-й группы крови
состоит в том, что она редко вступает в реакцию с законопорядком и добрыми
начинаниями, и неизменно с романтическими религиями и металлическим
кулаком...
На этом беседа сама собой пресеклась, так как приятели были уже у дома
N_17 по улице Брута; дверь, как и давеча, оказалась незаперта.
10
Около семи часов вечера налетчики сидели в новоприобретенном
мугеровском доме, в горнице, за столом; лица у всех четверых были
несколько оранжевые из-за оранжевого абажура, точно покрытые густым
театральным гримом. Налетчики молчали, глядя в разные стороны тупо и
тяжело. На столе стояли четыре початых бутылки водки и лежала объеденная
буханка ржаного хлеба.
- Я вот что думаю, генацвале, - сказал наконец Робинзон Папава. -
Каждый должен заниматься своим делом. Если ты монтажник, то втыкай
согласно штатному расписанию, а если ты бандит, то грабь, стреляй и сиди в
тюрьме.
- Сущая правда! - подтвердил Александр Маленький. - А то с
бухты-барахты прихлопнули вполне пригодного мужика... Придурок ты, Иван,
доскональный придурок, да! Ладно был бы пьяный, а то ни в одном глазу!
Иван Сорокин понуро опустил голову и зевнул.
- И, наверное, у него жена есть, дети, - сказал Яша Мугер с печалью в
голосе и в глазах. - Как он хоть выглядел, а, Иван?
- Да я из-за этого чертова чулка ничего не видел! Слышу только, что он
ругается, змей такой, - ну, я обиделся и стрельнул... Голос, правда, у
него был знакомый, может, я когда его и встречал.
Вошла старуха Красоткина и спросила:
- Не угодно ли соленого огурчика на закуску? А то ненароком
переборщите, а я с вами, пьяненькими, возись.
- Ты, баба Вера, лучше представь нам чего-нибудь, - сказал Яша Мугер, -
докажи, что искусство принадлежит народу.
- Искусство принадлежит Богу, - поправила его старуха Красоткина,
приняла картинную позу и завела: - С вас хотят взять взятку - дайте;
последствия вашего отказа могут быть жестоки. Вы хорошо не знаете ни этой
взятки, ни как ее берут; так позвольте, я это вам поясню. Взятка взятке
рознь: есть сельская, так сказать, пастушеская, аркадская взятка; берется
она преимущественно произведениями природы и по стольку-то с рыла, - это
еще не взятка. Бывает промышленная взятка; берется она с барыша, подряда,
наследства, словом, приобретения, основана она на аксиоме - возлюби
ближнего твоего, как и самого себя; приобрел - так поделись. - Ну, и это
еще не взятка. Но бывает уголовная, или капканная взятка, - она берется до
истощения, догола! Производится она по началам и теории Стеньки Разина и
Соловья Разбойника; совершается она под сению и тению дремучего леса
законов, помощию и средством капканов, волчьих ям и удилищ правосудия,
расставляемых по полю деятельности человеческой, и в эти-то ямы попадают
без различия пола, возраста и звания, ума и неразумия, старый и малый,
богатый и сирый... Такую капканную взятку хотят теперь взять с вас; в
такую волчью яму судопроизводства загоняют теперь вашу дочь. Откупитесь!
Ради Бога, откупитесь!.. С вас хотят взять деньги - дайте! С вас их будут
драть - давайте!.. Дело, возродившееся по рапорту квартального надзирателя
о моем будто бы сопротивлении полицейской власти...
В дверь горницы постучали.
Старуха Красоткина осеклась, и тонкое лицо ее исполнилось крайнего
недовольства. Из подпола донесся тяжелый вздох, на который, впрочем, никто
внимания не обратил, вероятно, приняв его за один из тех причудливых
звуков, что сами собой издают дряхлеющие дома. Но нежданный стук в дверь
произвел на четверку налетчиков тяжелое впечатление: все четверо как-то
съежились и застыли, а физиономии их приняли такое по-детски удрученное и
вместе с тем предательское выражение, что, кажется, по ним, как по
писаному, можно было прочесть: "Ну, все! Сейчас предъявят ордер на арест,
наденут наручники, и в тюрьму! А еще говорят, будто у нас в милиции
работают не профессионалы, а вахлаки!"
В горницу, однако, вошли Мячиков и Попов, выглядевшие настолько
неопасно, безобидно, даже отчасти смущенно, поскольку они никак не
рассчитывали застать в доме компанию, что налетчики облегченно перевели
дух, и только Яша Мугер подумал, что где-то он эту пару уже встречал.
Старуха Красоткина холодно пригласила гостей садиться, и приятели
неуверенно пристроились на диване. Молчали минуты две.
- Ну как поживает наша собачка? - осторожно спросил Попов.
Старуха Красоткина отвечала:
- Примерно с неделю помалкивала, как язык проглотила, а нынче с утра
опять то же самое - говорит...
И опять наступила пауза, которая также длилась минуты две.
- А вы слышали, господа, - сказал Мячиков, - сегодня убили президента
акционерного общества "Капитал"?.. Ну как же, только об этом весь город и
говорит! По моим подсчетам, это двадцать девятое убийство на коммерческой
почве с начала года. Нет, каково?! Уганда какая-то, ей-богу, а не
православный город, который, как ни крути, входит в состав Европы...
- Позвольте! - как бы запротестовала старуха Красоткина. - Но ведь это
самое общество возглавляет магнат Бидон!
- Его, стало быть, и убили.
Лица у налетчиков приняли печально-задумчивые, что называется,
панихидные выражения; им моментально припомнилась пьянка во 2-й городской
больнице, могучая фигура Бидона, его повелительный жест и полный ящик
добротной водки. Всем четверым стало крепко не по себе, однако не оттого,
что они оказались причастными к убийству знакомого и, в общем, славного
человека, а оттого, что по-настоящему не получалось по нему взгрустнуть.
- Уж коли Бидона нет больше на этом свете, - продолжала старуха
Красоткина, - наверное, можно выпустить горемыку, который томится у меня в
подполе, а то уж он какой месяц сидит на пустой картошке...
- Вы имеете в виду привидение Даниила-заточника? - осторожно спросил
Попов.
Красоткина ничего не ответила; она простонародным жестом вытерла уголки
рта и вышла из горницы в коридор. Через некоторое время в коридоре
послышались голоса, затем дверь отворилась, и перед компанией предстал
тощий, маленький человек со всклоченными волосами, в грязных коричневых
штанах и клетчатом пиджаке. Он поморщился от электрического освещения и
сказал:
- Собаке - собачья смерть!
- Вы кого имеете в виду? - спросил у него Робинзон Папава.
- Бидона, конечно, кого ж еще! Он, гад такой, без суда и следствия
посадил меня к бабке в подпол! Примерно полгода я в подполе просидел и
должен заметить, что не так меня утомило скудное пропитание, как бабка
достала драматургией... Ты как хочешь, карга старая, а я тебе отомщу!
На эту угрозу Красоткина ответила той улыбкой, с которой люди,
умудренные жизнью, воспринимают проделки шалопаев и дураков.
- ...Я прямо не знаю, буфет твой раскурочить в отместку, что ли?!
- Вы не кипятитесь, - сказал Александр Маленький, - а лучше присядьте
за стол, водочки выпейте...
- Я не пью.
За стол он однако сел, отломил себе большой ломоть хлеба и зажевал с
такой энергией, какую трудно было угадать в его сухом и тщедушном теле.
Вдруг он прервался, приподнялся со стула, пожал руки налетчикам, помахал
Мячикову с Поповым и представился:
- Паша Розетко меня зовут.
Яша Мугер его спросил:
- За что же, Паша, усопший засадил тебя, так сказать, в самодеятельную
тюрьму?
- За то, что я изобрел глушитель для сетей высокого напряжения.
Вставляешь вот такую хреновнику в датчик, - Паша показал примерно треть
своего мизинца, - и вместо тысячи киловатт потребления электроэнергии
ежесуточно, у тебя выходит совершенно бытовая цифра - рублей на сто.
Должен заметить, я сразу понял, что сделал открытие всенародного значения,
и стал искать заинтересованного партнера. Ну, Бидон и дал мне под мое
изобретение миллион...
- Это что-то отдельное! - возмутился Ваня Сорокин. - Зачем,
спрашивается, разные хреновники изобретать, когда японцы давно разработали
принцип передачи электроэнергии без помощи проводов, которая поэтому не
поддается никакому бухгалтерскому учету. Я вам сейчас этот принцип
кратенько изложу.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг