- ...Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания,
никаких не будет тайн, а пока надо жить... надо работать, только работать!
Завтра я уеду, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она,
быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я
буду работать, буду работать... Ольга говорит: музыка играет так весело,
бодро, и хочется жить! О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас
забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши
перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир
настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет
теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка
играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем,
зачем живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!
И следом другой голос, не то чтобы человеческий и протяжный:
- В Москву-у! В Москву-у!..
Яков спустился вниз, отворил дверь горницы и вошел. Из-под дивана
навстречу ему вылезла лохматая собака и хладнокровно тявкнула пару раз.
Яша сказал ей:
- Цыц!
И она с готовностью замолчала.
- А что, баба Вера, - обратился он к старухе Красоткиной, - вы всю
дорогу будете устраивать такие концерты?
Старуха Красоткина ответила:
- Всю дорогу. Угодно вам слушать дальше?
Яша пожал плечами и сел за стол. Старуха Красоткина продолжала:
- ...Ирина... Когда я сегодня проснулась, встала и умылась, то мне
вдруг стало казаться, что для меня все ясно на этом белом свете и я знаю,
как надо жить. Милый Иван Романыч, я знаю все...
- Иван Романыч, это кто? - поинтересовался Яша.
- Чебутыкин, полковой доктор, иронический персонаж. Ну-с, пойдем
дальше... Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни
был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его
восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на
улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или
машинистом на железной дороге... Боже мой, не то что человеком, лучше быть
волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой
женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели
кофе, потом два часа одевается... о, как это ужасно! В жаркую погоду так
иногда хочется пить, как мне захотелось работать...
В сенях зазвенел звонок, - Яков вскочил и бросился отворять. Как он и
предполагал, это явились его бывшие товарищи по палате: Александр
Маленький, Робинзон Папава и Ваня Сорокин, который как раз заканчивал
очередной свой забубенный монолог:
- ...и я совершенно согласен с теми передовыми учеными, которые
считают, что древние египтяне совсем не для фараонов строили свои
пирамиды, - хотя и для фараонов тоже, - а главным образом для того, чтобы
фокусировать энергию вселенной в каких-то отдельных целях.
Яков, опять же по-хозяйски, ввел в горницу всю компанию, представил
приятелей старухе Красоткиной и пригласил рассаживаться вокруг стола.
- Насчет фальшивых документов пока дело плохо, - завел Александр
Маленький, которому, видимо, было невтерпеж приняться за технику будущих
преступлений, но Яша Мугер его прервал:
- Да погодите вы, мужики, - воскликнул он, с восхищением глядя на
приятелей, - тут такой концерт!..
Старуха Красоткина продолжала:
- Тузенбах...
- А кто такой Тузенбах? - поинтересовался Яков.
- Офицер, интеллигент, романтический персонаж. Итак, Тузенбах... Тоска
по труду, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни.
Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не
знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то
лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать
смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня
смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось уберечь,
едва ли! Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится
здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего
общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду
работать, а через какие-нибудь двадцать - тридцать лет работать будет уже
каждый человек, каждый!..
Старуха Красоткина замолчала, сделала задумчивые глаза и отвесила своим
слушателям легкий поклон, который пришелся немного вбок. Робинзон Папава
почему-то поклонился в ответ, Ваня Сорокин бешено захлопал в ладоши, Яша
Мугер глянул туда-сюда, как бы спрашивая приятелей "каково?!"
- Тоска по труду, мать твою так!.. - сказал Александр Маленький. - Вот
ведь бесились люди с жиру, а мы расхлебывай!
С полминуты прошло в молчании, и вдруг подал свою реплику Собакевич:
- В Москву-у! В Москву-у!
И затем еще раз:
- В Москву-у! В Москву-у!
Видимо, Маленький не понял, что такое произошло, как-то это не
укладывалось у него в голове, что собака может заговорить, и он искренне
возмутился:
- Да что тебе далась эта Москва?! Не город, а большая помойка, на
которой живут десять миллионов алкоголиков и жлобов!
Чтобы не заводить истории, старуха Красоткина увела собаку и плотно
прикрыла за собой дверь.
- А теперь к делу, - строго сказал Робинзон Папава. - С фальшивыми
документами пока действительно плохо, но зато с оружием хорошо. - И он
выставил на стол маленький чемоданчик, который когда-то назывался
"балеткой": в чемоданчике оказались два обреза, немецкий кинжал с
гравировкой по лезвию и стартовый пистолет.
- Ну хорошо... - сказал Яша Мугер, - а грабить-то кого будем? Наверное,
все-таки не старушек?
Робинзон в ответ:
- Грабить будем акционерное общество "Капитал". Есть у нас в городе
такое акционерное общество - "Капитал", которое располагается в бывшем
Дворце культуры. Чем оно занимается, - хрен его знает, да это для нас и не
важно, хотя оно, скорее всего, ворует. Главное, установлено: деньги в
сейфе есть, и деньги огромные, сейф стоит в кабинете у президента, кабинет
президента находится на втором этаже, охрана на входе только два человека,
в пять минут седьмого в помещении акционерного общества остаются лишь
охранники, секретарша президента и президент.
- Вот если бы у нас была небольшая электронная бомба, - размечтался
Ваня Сорокин, - тогда мы грабанули бы это самое общество без проблем. Вы
хоть знаете, что такое электронная бомба? Ну, это что-то отдельное!
Представьте себе эффект: все цело - деньги, обувь, канцелярские
принадлежности, а человека эта бомба разваливает до атомарного
состояния...
Робинзон Папава сказал:
- Уймись! Не надо никакой электронной бомбы, просто в пять минут
седьмого мы заходим в помещение акционерного общества "Капитал", Александр
берет на мушку охранников, которые наверняка сразу описаются от страха,
Яша припугнет секретаршу стартовым пистолетом, а мы с Иваном заходим в
кабинет к президенту и говорим ему сакраментальную фразу: "Жизнь или
кошелек". Я подозреваю, что он выберет все же не кошелек.
- Ну, конечно! - с ядовитым выражением в голосе сказал Яша. - А про
женские чулки, которые налетчики на головы надевают, вы, растяпы,
разумеется, позабыли!
Об этой непременной детали снаряжения действительно позабыли; тогда Яша
Мугер отправился переговорить со старухой Красоткиной и через несколько
минут победительным жестом предъявил приятелям штопаные-перештопаные
фильдекосовые чулки. После того как компания обменялась мнениями на их
счет, вроде "сколько же этой карге лет, если она в молодости носила такие
архиерейские принадлежности", или "небогато живет старушка", Яша Мугер
справился у Папавы, когда решено совершить налет.
- А чего тянуть кота за хвост, - сказал решительно Робинзон, - сегодня
же и пойдем.
- Как сегодня?! - с испугом в голосе молвил Яша и побледнел.
Разбой со стрельбой, погонями, дележом и разгульным бытом рисовался ему
малоправдоподобной, по крайней мере, отдаленной во времени перспективой, и
когда необходимость совершить уголовное преступление, то есть нечто
страшное, выходящее за рамки обыкновения, сделалась действительной злобой
дня, как необходимость поужинать или забыться сном, Якову стало так
мучительно не по себе, что он даже почувствовал колотье в правой руке,
которой у него не было вот уж какие сутки. Однако и на попятный двор
отступать было нельзя, неудобно, как-то не по-мужски, и, по пословице
"Назвался груздем, полезай в кузов", Яша покорно собрался, когда компания
стала подниматься из-за стола, потом покорно плелся вдоль улицы Брута,
когда приятели, подбадривая друг друга глупыми шутками, направлялись к
остановке 2-го трамвая, потом покорно ехал в заднем вагоне, печально глядя
в замызганное окошко, и только за несколько минут до остановки "Дворец
культуры" попросил Ваню Сорокина чего-нибудь рассказать. Ваня завел речь о
преимуществах параглайдера перед каким угодно иным летательным аппаратом.
У главного подъезда Дворца культуры имелся небольшой тамбур; набившись
в него, налетчики напялили на головы старухины фильдекосовые чулки,
разобрали оружие и ввалились всей компанией в вестибюль. Не сказать точно,
к счастью или к несчастью, но по случаю окончания рабочего дня охрана была
пьяна; когда Александр Маленький поместился возле телефона и направил на
парней ствол своего обреза, они нимало не устрашились, а только дали
понять, что не станут мешать налетчикам, и мирно продолжили какой-то,
видимо, недавно начатый разговор:
- Вообще Верка баба хорошая не ехидная, но иногда на нее находит. Я ее
спрашиваю: "Ты кто такая есть-то?"
- А она что?
- Она говорит: "Ассирийка". Я спрашиваю: "По кому?"
- А она что?
- Она отвечает: "По образованию". Я говорю: "В таком случае давай я
по-быстрому оттолкнусь".
- А она что?
- Она говорит: "Не, меня это предложение не окрыляет".
Тем временем Папава, Сорокин и Мугер, поднявшись на второй этаж по
мраморной лестнице и повернув направо по коридору, уже приближались к
приемной президента акционерного общества "Капитал". Ваня Сорокин говорил:
- Все бы хорошо, только через эти архиерейские чулки ни хрена не видно,
того и гляди лоб себе расшибешь. Лучше бы, конечно, иметь приборы ночного
виденья: и морда закрыта, и видишь все в темноте, как кошка...
Робинзон Папава сказал:
- Уймись.
В конце коридора, за массивными дубовыми дверями, приятелям открылась
обширная приемная президента: слева была подвижная панель матового стекла,
обозначавшая вход в кабинет хозяина, посреди приемной стоял круглый диван,
из которого росла финиковая пальма, в правом углу за роскошным
канцелярским столом сидела миловидная девушка и что-то печатала на
машинке. Яша Мугер, блюдя свою роль, подошел к ней, сказал чужим голосом
где-то когда-то слышанные слова:
- Спокойно, это ограбление!
И вытащил из кармана стартовый пистолет.
Девушка взвизгнула и закрыла лицо руками. Папава с Сорокиным вдвоем
тронули легко поддавшуюся панель, обнажили оружие и вошли.
В глубине кабинета, у большого окна, оперевшись филейной частью о
подоконник и сложив на груди руки, стоял Бидон. Смотрел он на налетчиков
спокойно, даже с легкой, спрашивающей улыбкой, точно ожидая, что они
вот-вот его рассмешат.
- Ну, что хорошего скажете? - справился он без особого интереса.
- Гони наличность, - сказал Папава, поигрывая кинжалом, - а то мы тебя
уроем!
- Чиво-чиво?! - откликнулся Бидон с очень сложным выражением в голосе:
тут звучало и неподдельное удивление, и острастка, и начатки злости, и
уверенность в неистребимости своей плоти.
- Я говорю, наличность гони, а то мы тебя уроем...
Бидон ответил:
- Поди умойся.
В воздухе повисло что-то угрожающее, какое-то образовалось ясно
ощущаемое опасное электричество, чреватое разрядом немалой убойной силы.
Робинзон сказал:
- А чего ты возмущаешься-то? Чем ты, собственно, недоволен?! Мы что, на
честно заработанные гроши покушаемся, что ли? Мы покушаемся на средства,
которые ты намыл у трудящегося народа и разных незадачливых простаков!
- А их никто не заставлял отдавать свои честно заработанные гроши, -
возразил Бидон. - Мы, слава Богу, живем в свободном государстве, хочешь
канавы рой, хочешь песни пой, - это теперь свободно.
Ваня Сорокин сказал:
- Ты давай сворачивай эту буржуазную пропаганду! Как писал один
француз, свобода в эксплуататорском обществе состоит в том, что миллионер
и бездомный вольны ночевать под мостом Пон-неф. А у вас, бандитов глубоко
российского происхождения, свобода заключается в том, чтобы ограбить
народ, перевести деньги в доллары и эмигрировать в Гондурас.
- Ишь ты, Шопенгауэр какой нашелся! - съязвил Бидон. - Ну ладно,
некогда мне тут с вами философствовать, пошли вон!
- А я говорю, - уже закипая, сказал Робинзон Папава, - гони наличность,
не то мы тебя уроем!
- А я говорю, поди умойся! - сказал Бидон.
Засим наступило неприятное, даже отчасти мучительное молчание.
Налетчики чувствовали себя оскорбленными, и вдвойне оскорбленными потому,
что на их стороне была сила оружия, между тем президент акционерного
общества "Капитал" третировал их как мальчишек и позволял себе самый
обидный тон. Всем было очевидно, что просто так разойтись нельзя; и
хотелось бы разойтись в разные стороны, даже очень хотелось бы, да нельзя.
Ваня Сорокин сказал Бидону:
- Ты это... стань-ка лицом к окну.
Бидон почему-то безропотно сделал то, что от него потребовали, но,
правда, умудрился выразить спиной презрение к Ваниному обрезу.
Раздался выстрел. Зазвенели мелко висюльки хрустальной люстры, кабинет
наполнился кислым пороховым дымом, а Бидон стал медленно сползать на пол,
неловко цепляясь пальцами за стекло.
- Ну, психический... - проговорил он и растянулся под окном, заливаясь
темной венозной кровью.
9
Ближе к вечеру того дня Сергей Попов зашел за Мячиковым по пути к дому
N_17 по улице Брута, куда он направлялся, чтобы вдругорядь осмотреть
говорящую собаку в расчете на добавочный гонорар. Уже третьи сутки стоял
морозец, прихвативший непролазную уличную грязь, но зато там и сям
образовались ледяные кривоугольники и овалы, так что приятели вынуждены
были сразу же взяться под руки и всю дорогу до улицы Брута
предупредительно поддерживали друг друга.
- В том-то все и дело, - говорил Мячиков, - что русский человек ведет
себя, как дитя малое, если отнять у него символ веры и, так сказать,
бросить на волю волн.
Попов нехотя возражал:
- Так это любой человек начнет безобразничать, если освободить его от
моральных установлений, будь он хоть американец, хоть папуас.
- Не скажи... У американцев есть две непоколебимые святыни: семья и
деньги; у папуасов - культ предков, родство с природой; и никакое
"триумфальное шествие советской власти" от этих моральных установлений их
не освободит. А у русского что есть? да практически ничего!.. В самые
ударные сроки отбрехались от греко-российского православия, которое
исповедовали тысячу лет, Третий Рим император Петр Великий снес в самом
начале своего царствования, еще последние московские римляне в школу не
пошли, со святой Русью большевики покончили в две недели, только одну ночь
и одно утро нужно было в воздух пострелять, чтобы социалистическому
способу производства пришел конец. Что же остается? родство с природой?
Вроде бы не похоже, потому что русский человек любит реки поворачивать
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг