При каждом вскрикивании он ударял кулаком сверху вниз по
голове остриженного и жалкого Тудомского. И даже не замечал
этого, до тех пор пока профессор не свалился под ноги сидя-
щим.
Усача связали. В рот вбили кляп. Но он его тут же прогло-
тил и заверещал пуще прежнего:
- Всэх порэжу!
- И-э-эх! - глумился над ним Баулин. - А еще величество!
Самого тебя - в жертву!
- В лапшу! В капусту!!
Следующий кляп оказался надежнее, масленоглазый замолк.
Народу в зале оставалось все меньше. На скамье же все
прибывало. Но тем громче рукоплескали оставшиеся. Они снача-
ла встали на ноги, потом взобрались на сиденья кресел и,
стоя на них, бурно выражали свой восторг и всеобщее одобре-
ние. Лишь с самого края в президиуме сидел неприметный и ка-
кой-то лишний здесь окопник и молча сворачивал самокрутку,
хмыкая и качая головой.
Антону Варфоломеевичу было не до того. Он внезапно смолк,
позеленел и плюхнулся задом на скамью. Из цальней двери пря-
мо на него шел человек недюжинного сложения в красно-багро-
вом балахоне и черных в гармошку сжатых сапогах. В руках у
него был мясницкий топор.
- Да-да, - глубокомысленно, покрывая шум в зале, произнес
голос ниоткуда. - Так, наверное, будет лучше.
"Это кому же лучше?" - подумал Антон Варфоломеевич, спол-
зая еще ниже.
А палач приближался.
Рукоплескания начали потихоньку смолкать, пока совсем не
заглохли. Сидящие на скамье, как по сговору, стали отодви-
гаться от Баулина все дальше и дальше, пока он не остался
совсем один перед приближающейся красной фигурой.
В тишине раздался крик окопника:
- Ты чего это, паря? Ты что - мясником будешь?! Не шали!
Обещались придушить, чтоб по-человечески, по-христиански!
Окопник поперхнулся дымом из самокрутки и зашелся в каш-
ле.
Палачу оставалось пройти метра два-три, он уже начал при-
поднимать топор. Антон Варфоломеевич уныло, сидя на полу у
скамьи, прощался с жизнью.
- Непорядок! - выкрикнул румяный человек из президиума.
Баулин совершенно отчетливо увидал, как сузились зрачки в
прорезях балахона. Топор медленно опустился.
- Не по протоколу!
- Да слышали, чего орешь зря! - глухо донеслось из-под
балахона.
Человек в красном, с сопением и натугой, перелез через
перила, подхватил одной рукой Антона Варфоломеевича за шкир-
ку и посадил на скамью. Сел рядом. И прошептал доверительно,
почти дружески:
- Что ж мы, без понимания, что ли? Обожде-ем!
Зал вновь взорвался аплодисментами.
- Суд удаляется на совещание! - заявил румянолицый и вы-
шел в гордом одиночестве из зала.
Наступило некоторое замешательство. Никто не знал, что
делать. У всех входов-выходов стояли охранники в чалмах и
отгоняли желающих выйти своими острыми мечами.
Палач пыхтел, сопел, переминался и тяжко, с присвистом,
вздыхал. Чувствовалось, что ему нелегко сидеть без дела.
"Это все сон, это все сон, это все сон..." - как магичес-
кое заклинание твердил про себя Антон Варфоломеевич. Он даже
расхрабрился до полной отчаянности и... плюнул в сидящего
поодаль Петра Петровича. Тот утерся, не стал затевать скан-
дала. "Точно, сон! - упрочился в своих мыслях Антон Варфоло-
меевич. - Да разве наяву такое возможно? Ни-ког-да!" Но тут
же почувствовал внезапную боль в затылке и чуть не свалился
- это палач дал ему основательную затрещину.
- Нехорошо, - присовокупил он словами, - некрасиво и не-
культурно! В цивилизованных странах так себя не ведут!
- Я больше не буду! - истово поклялся Антон Варфоломее-
вич. Человека в красном он зауважал с первых же минут.
Сверху донесся сип, и голос ниоткуда объявил:
- А теперь... все танцуют!
На помост выскочили из-за дверей какие-то патлатые, расх-
люстанные парни с гитарами, барабанами, саксофонами... Целая
команда близнецов-пожарников выкатила груды аппаратуры. И в
уши ударил сатанинский, оглушительный хэви-металл. В зале
стало темно, одновременно задергались, замелькали яркие мол-
нииогоньки, вспышки. Все пришло в движение.
Палач ногой вышиб перила, ухватил Антон Варфоломеевича за
бока и завертел-закружил в бешеной, абсолютно не подходящей
под сумасшедше-неистовый рок пляске.
Все словно с ума посходили. Прыгали, скакали и вращались
как волчки: Петр Петрович с прокурором, мерзавец Сашка сам с
собой, снабженцы, их жены и любовницы, отделенные до того
барьером, институтские машинистки и курьерши, начальники и
подчиненные, подсудимые и свободные. Весь зал ходуном ходил.
Отплясывал гопака Иван Иваныч в полосатой робе, и тяжелые
гремящие кандалы ему не мешали. Притопывали вокруг него два
охранника. Будто в истерическом припадке, дергался в ритмах
рока остриженный профессор Тудомский - глаза его были закры-
ты, а рот раззявлен. Бессчетные замы и помы, сцепившись ру-
ками в хоровод, кружились как заведенные, живым колесом -
все на одно лицо. Изгибался в восточных пируэтах гибкий и
верткий экстрасенс. Даже связанный усач прыгал на одной но-
ге, пучил масленые глаза и тряс головой. Но от кляпа его так
и не освободили. Короче, весь зал - невзирая на звания и
степени, должности и чины, возраст и здоровье - предавался
какому-то разнузданному, разухабистому веселью.
Антон Варфоломеевич, совершенно обалдевший от всего, кру-
тился, увлекаемый вопящим палачом, и думал, что хорошо все
то, что хорошо кончается, - а разве это единение зала в тан-
цевальных ритмах, в сумбурном и нелепом всеобщем согласии не
добрый знак?! Добрый, еще какой добрый! И наплевать - сон
это или явь! Какая разница! Главное, топор-то остался там, у
скамьи. А значит, есть еще минуты, может, и часы! Голова у
него кружилась, сердце то билось в ребра бельчонком, то об-
мирало и пропадало совсем. От прилива чувств и пользуясь по-
лумраком, теснотой, он даже исхитрился дать хорошего пинка
под зад Тудомскому. Но тот, видно, ничего уже не чувствовал
- сознание его витало в иных сферах. Палач не заметил "неци-
вилизованного" поступка подопечного, увлечен был. Он даже
оторвался на время и пошел было вприсядку. Но заметив, что
Антон Варфоломеевич пытается улизнуть, вновь вцепился в не-
го.
- И-ех! Жги, Семеновна! - завопил Петр Петрович, вскиды-
вая вверх руку с платком. - Один раз живем!
Будто поддаваясь его призыву, музыканты ускорили ритм,
принялись терзать свои инструменты еще пуще. Вселенская ку-
терьма была, невиданная и неслыханная! И если случались до
того на свете шабаши, так по сравнению с этим зваться им от-
ныне скромными посиделками. Стены ходуном ходили, полы тре-
щали, люстры качались, как при двенадцатибалльном шторме.
Веселился люд честной!
А голос румянолицего все ж таки перекрыл все громы и зво-
ны, визги и крики, скрипы и хрипения:
- Встать! Суд идет!
И только прозвучало последнее слово и перекатилось по за-
лу гулкое эхо, как стало светло и пусто - никого в огромном
и засыпанном всяческим мусором помещении не осталось. Нико-
го, кроме Антона Варфоломеевича, палача в красном балахоне и
румянолицего.
Антон Варфоломеевич растерянно озирался по сторонам, и
чудилось ему, что он проснулся наконец, - так все было ре-
ально и буднично. Он даже провел рукой по своей голове и
убедился, что она вовсе не острижена, что пышная и упругая
шевелюра на месте. Все было обыденно. За исключением палача
и румянолицего.
А палач тем временем сходил к тому месту, где находилась
разбитая в щепы скамья, подобрал свой топор и возвращался
назад. Это и отрезвило Антона Варфоломеевича. Он пристально
вгляделся и среди обломков стульев и кресел, среди куч спу-
танного серпантина и прочей мишуры разглядел самую натураль-
ную плаху. Она колода колодой стояла в трех метрах от него.
- Давай, милай! - подтолкнул его палач. - Пора!
От растерянности и думая, что лучше быть послушным, Антон
Варфоломеевич опустился, где стоял, прополз на коленях отде-
лявшее его от плахи расстояние и покорно положил на нее го-
лову. За спиной он расслышал всхлипывания растроганного па-
лача. Обернулся. Тот, сжав под мышкой топор и стащив с голо-
вы капюшон, размазывал огромной ручищей слезы по лицу. И ли-
цо это показалось Антону Варфоломеевичу невероятно знакомым,
он даже испугался. Отвлек его румянолицый.
- Оглашаю приговор! - произнес он торжественно.
И в эту минуту зал снова наполнился, загудел, задрожал в
ожидании. Антон Варфоломеевич краем глаза видел, что он на
возвышении со своей плахой и палачом, а вокруг все - как и
было с самого начала: ряды кресел, люди, лица, лица... И го-
мон, и настороженная тишина.
Румянолицый влез на трибуну с ногами и парил теперь надо
всеми.
- Оглашаю! - повторил он еще торжественнее.
Палач поплевал на руки, потер их крепко-накрепко и ухва-
тисто взялся за топор. Зал ахнул в каком-то слаженном едином
порыве. Многие привстали.
- Прошу внимания! - громко и иным тоном произнес румяно-
лицый. - Перед оглашением, товарищи, прошу поприветствовать
маэстро!
Раздался робкий хлопок, другой, третий... И посыпались,
посыпались - сначала не слишком уверенные, но затем все бо-
лее слаженные и мощные. Зал рукоплескал. Палач с достоинс-
твом и величавостью раскланивался, прикладывал руку к серд-
цу. Но топора из другой не выпускал. Наконец все встали и
аплодировали уже стоя. И неизвестно, чем бы все это кончи-
лось, если бы не прозвучал совершенно неожиданно голос ниот-
куда:
- Ну хватит уже!
Бурные озации смолкли, публика с шумом и треском уселась.
И тут Антон Варфоломеевич понял кое-что. Он приподнял го-
лову с плахи, прислушался.
- Пора кончать! - прогрохотал как никогда ранее голос ни-
откуда.
И Антон Варфоломеевич не ошибся, теперь он знал точно,
наверняка - это его собственный голос! Да, голос ниоткуда
был его, его голосом - какие сомнения?!
Он вскочил на ноги, метнул настороженный взгляд на чело-
века в красной рубахе. Знакомое лицо? Ха-ха! Это же было его
лицо! Как он мог не узнать сразу?! И вообще - это же он сам,
один к одному! Не надо даже зеркала!
Вот теперь Антон Варфоломеевич испугался по-настоящему.
Это был уже не испуг, а смертный, жуткий ужас. Бросив еще
один взгляд на своего двойника в красном балахоне, он взре-
вел носорогом, пнул ногой плаху, отчего та скатилась прямо в
зал, на публику, и прыгнул сверху в проход.
В два прыжка он преодолел расстояние до дверей, резким
ударом сшиб с ног смуглокожего охранника с изогнутым мечом и
всем телом навалился на створки. Двери не выдержали. И вмес-
те с ними, переворачиваясь и теряя ориентацию в пространс-
тве, леденея и одновременно покрываясь потом, Антон Варфоло-
меевич полетел в черную и молчаливую бездну.
Пробуждение было тяжелым. Минут двадцать Баулин не мог
никак сообразить, где он находится. Лежал и смотрел в пото-
лок. Ждал, что будет. Все тело болело, как после сильных по-
боев или многодневной пьянки. Голова была пуста и тяжела.
Наконец он отбросил край одеяла. Встал, ощущая легкое, но
непроходящее головокружение. Он не пошел ни на кухню, ни в
ванную, а как был в пижаме, так и уселся за массивный пись-
менный стол, выдвинул боковой ящик и достал лист бумаги.
Перед глазами стояла слабая пелена. И перед тем, как вы-
вести первую строку, Антон Варфоломеевич тщательно промор-
гался, погрыз кончик дорогой фирменной ручки. Потом начал:.
"Директору... научно-исследовательского института... заявле-
ние. Прошу освободить меня от занимаемой долж..." Раздался
телефонный звонок.
Баулин поднял трубку.
- Антоныч? - Голос зама был свеж и бодр, совсем не напо-
минал о вчерашней ссоре. - Ты?!
- Да вроде бы я, - промычал Баулин, подумывая, а не пове-
сить ли трубку.
- Чего раскис?! - Зам рассмеялся грубо и громко. - Не от-
чаивайся, Антоныч! - просипел он сквозь смех. - Все путем!
Глядишь, мы с тобой и еще протянем малость!
- Что случилось? - встрепенулся Антон Варфоломеевич,
сердце учащенно, в предвестии радостной новости забилось.
- Грустная весть, Антоныч, - вполне серьезно и со скорбью
в голосе проговорил зам. - Новый-то наш перенапрягся с неп-
ривычки. Ночью его на "скорой" увезли, сердчишко зашалило,
может, инфаркт. Такие вот дела, Варфоломеич! Так что - не
состоится запланированное мероприятие-то, мне только что
звонили, проинформировали. Ты слышишь?!
Баулин онемел, он не мог произнести ни слова, издать ни
звука. Это было спасение! С трудом подавив в себе нахлынув-
шие чувства, он все же сказал спустя минуту:
- Несчастье-то какое.
- Все под богом ходим, - согласился зам.
Про распри-ссоры и взаимные обвинения-оскорбления оба
благополучно забыли. "Беда" снова объединила их. Как и подо-
бает давнишним приятелям, они вновь готовы были делить попо-
лам предстоящие победы, радости, успехи.
- Ну, ладно, будь! - заключил зам.
- Ага, буду, - сказал Антон Варфоломеевич. Потом добавил:
- Я на часик задержусь, скажи там моим.
- Сам скажешь, - ответил зам. - Отдыхай!
В трубке раздались гудки.
Но только Баулин положил ее на рычажки, как прозвенела
еще трель.
- Антон Варфоломеевич? Все отменяется! - с ходу провозг-
ласила трубка Сашкиным голосом.
- И без тебя знаю, - начальственным тоном произнес Бау-
лин. - Что еще?
- Все-е, - растерялся Сашка.
- Тогда привет! Да скажи там, что буду к обеду!
Самообладание полностью возвратилось к Антону Варфоломее-
вичу. С брезгливой гримасой на лице он сгреб ладонью бумагу,
лежавшую на столе, - свое недописанное заявление, скомкал ее
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг