с прицельно лазерным боем.
В тот же миг Гуг вывернул машину из смертного, безумного пикирования,
из ускоренного всеми двигателями падения, увел ее резко вправо, стелясь
над изуродованной, изрытой землей и искореженными, уродливо вывернутыми
наизнанку, рваными краями бронированных бункеров. Он успел блокировать
катапульты, и от этого их крутануло, шибануло, долбануло еще троекратно,
залило хлопьями и маслами уже по всем внутренностям шаровидной головы,
утонувшей в брюхе машины.
- Я готов... - прошептал Сигурд, отключаясь, выпадая из мира осязаемого.
- Не знаю как ты, мальчик, - в полубреду отозвался Гуг Хлодрик Буйный,
космодесантник-смертник экстра класса, беглый каторжник, вырвавшийся из
гиргейского ада наперекор всем смертям и самой судьбе, добрый и малость
грустный, стареющий не по возрасту северный богатырь, - не знаю как ты, а
они-то уж, точно, готовы!
Лихой маневр выбросил штурмовик из перекрестия четверного базового боя.
Но в полумиле за кормой так прогрохотало, так ударило, что он еще долго
летел кубарем, будто брошенный исполином и бешенно вращающийся в воздухе
пляжный камень-голыш.
Сигурд пришел в себя от сумасшедшего надрывного хохота. И он вовремя
успел перехватать управление, выровнять машину. Теперь их забросило в зону
обстрела перебежчиков, которых по-прежнему долбили отовсюду - одни,
наказывая за предательство и бегство, другие - не доверяя, по инерции.
Даже локаторы, искореженные, поврежденные, но не выведенные из действия,
не могли передать всего ужаса, безумия и вакханалии чудовищного и
беспорядочного боя. Клубы черной и огненно-желтой гари пронизывали
ослепительные молнии всех цветов радуг, разрывы тысяч мин-прозрачников,
висящих неуловимыми убийцами повсюду, озаряли непроницаемый мрак мраком
ослепительно-багряным и еще более непроглядываемым... и только черные
контуры сотрясающихся от адского напряжения штурмовиков все шли и шли
вперед, на цель, и тут же взмывали над ней или выворачивали в сторону - то
были счастливчики, уцелевшие. Кому не повезло сгорали в последнем падении
и проливались огненным дождем на обороняющихся. Сила нашла на силу. Жизнь
на жизнь. Смерть на смерть. Так могли биться только настоящие солдаты,
подлинные воины, которые не знают пощады и не умеют сдаваться.
А Гуг хохотал.
Сигурд понял сразу - босс сошел с ума, не вынес накала боя, не выдюжил
перегрузки, так бывает, так всегда бывает: десантники или погибают или
сходят с ума, бойцы не умирают в постелях и не пишут мемуаров.
Сигурд попытался взять на себя мыслеуправление бронеходом, взять
полностью. Но, не получилось. Гуг сопротивлялся, его воля была базальтовой
твердости - даже пребывая за гранью рассудка, он не выпускал вожжей из рук.
И приходил в себя. Да, приходил!
- Погоди, малыш, - сипел он. И тут же давал распоряжение в центр: -
Усилить натиск! все коробки одним броском! на левый рубеж!!! ну давайте
же, дьявол вас забери!! Вперед! Мы пробили защиту! Вперед, ребятки!! Это
победа!!!
Они поднимались все выше, Сигурд знал для чего - нужен еще один заход,
последний. А может, и не нужен уже, бреши пробиты, теперь справятся и без
них... А Гуг все продолжал хохотать, но теперь тихо, внутренне, в
непомерном напряжении рвущихся из него невыразимых сил. Нет, он не был
безумен. Он ликовал. Теперь германский легион не могло спасти ничто на
свете. А следовательно, Европа в их руках! Невозможное становилось явью!
Они не просто брали верх, они его уже взяли, они прошли ад сражения,
чтобы победить и выжить. Выжить?!
Бронеход успел выпустить последний, сокрушительный залп в цель, когда
две сигма-торпеды пробили его корму, разорвались океаном смерти. Ни
бортовой "мозг", ни тем более, Гуг с Сигурдом не успели ничего ни увидеть,
ни понять. Подброшенные в мрачно-клубящиеся выси вместе с прочими кусками
и обломками машины, они зависли на какое-то время на дороге в небеса, в
рай, но грехи их оказались, судя по всему, слишком весомы - и они полетели
вниз, на грешную землю, превращенную ими в саму преисподнюю.
Человек падал медленно, раскорячив руки и ноги, будто не падал, а
тонулввязкоми прозрачном океане. Арман-Жофруа дер
Крузербильд-Дзухмантовский, сидевший на титано-пластиковой крыше
полицейского скар-джипа, не видел, с какого этажа выбросили беднягу, то ли
с триста двадцатого, из-под самой золоченой крыши, то ли просто с
трехсотого. Не первый и не последний! Народишко вошел во вкус, в охотку,
его теперь не скоро остановишь!
Крузя страдал душою и телом. Телу все еще хотелось живительного
вливания, душе не хотелось видеть всей этой гнусной мерзости.
- А ну-у, взяли-и-и!!! - взревел синемордый ополоумевший негр снизу. И
уцепился за крыло джипа.
Негр был пьян, обколот, обкурен и дебилен с рождения, его красные
джинсы вымокли в липкой коричневой дряни из ближайшей лавочки, а руки были
покрыты толстым слоем жирных мух - наверное, он вымазал их медом или
джемом во время погрома.
- Давай, давай! - завопила на тысячи полуживотных голосов толпа и
навалилась на ненавистную летающе-скользящую повозку с желтой шестигранной
звездой. - Переворачивай их, сук поганых! Дави! Бей!
Крузя еле успел ухватиться за ажурные выверты высоченного фонаря,
сработанного халтурно и грубо под старину. Повис. Он лицезрел торжество
беснующегося люда, крушащего все подряд, пьяного, озверевшего, сатанеющего
от вседозволенности и возможности пограбить всласть. Это было море, нет,
целый океан багровых, бледных, желтых, белых, черных, розовых и синюшных
рож, выпученных глаз, оскаленных ртов и воздетых, растопы-ренно-алчных рук.
Ликование мешалось с беснованием и предсмертными воплями задавленных,
избиваемых, терзаемых.
Но не всем удавалось вдоволь насладиться свободой.
Очередной выброшенный из высотного нутра небоскреба рухнул прямо на
синемордого дебила в красных штанах, в миг превратив его в груду еще
шевелящегося липко-парного мяса, а заодно ломая шею хлипкому желтолицему
парнишечке-панамцу и калеча прочих соседей заводилы-негра. Это и утвердило
в мысли мнительного Крузю.
- Расступись, гниды! - выкрикнул он истошно.
И сиганул с фонаря вниз, на головы.
Под его ногами что-то хрустнуло, треснуло, хрипнуло, упало. В бока
ударили сразу с трех сторон. Он не остался в долгу, всадил нож в ближнего
своего. Тут же выдернул. И дал волю локтям.
- Поубиваю, гады-ы!!! - завопил он.
Кричать было бесполезно. Эта дикая и алчная толпа рвалась к крупным
магазинам, к банкам, к закрытым ювелирным лавкам, музеям, еще оставшимся в
этом прогнившем городе.
Нью-Йорк встал на дыбы и ходил ходуном. Население его пресытилось
разбоем по супермаркетам и забегаловкам, ларькам и магазинчикам - все это
было давно перевернуто, взломано, разбито, растащено, разграблено,
развалено, разорено и раскрадено. Но хмельной и пьянящий азарт гнал толпу
на крупную, обороняющуюся дичь. И это надо было видеть. Где-то там, в
недрах еще неразгромленных зданий и витрин таились сверкающие множеством
граней бриллианты, сапфиры, изумруды, агаты, тускло поблескивали груды
всемогущего золота, лежали тугие и бессчетные пачки хрупких новеньких
ассигнаций, стояли бесценные кубки и изваяния, висели картины, стоящие
больше межзвездных лайнеров... и все это можно было достать, взять, унести!
Закона не было! Власти тоже! Возможность получить все сразу, завладеть
несметными сокровищами, дающими рай на земле, сводила с ума. Город разом
разделился на жалкие тысячные, сотенные кучки обороняющих, защищающих свое
и не свое нажитое, и на прочих, на сорок семь миллионов рвущихся в рай.
Да, это надо было видеть!
Если бы Арман-Жофруа, проторчавший всю жизнь на иных планетах и на
орбите, знал, что дело обернется эдаким вселенским бедламом, он никогда бы
не взялся за него. Крузю просто тошнило от этой гнуси и гадости.
Разбой и разгул длились вот уже третий день, непрекращающимся кошмаром.
Полиция сразу же, почуяв, что пахнет жареным и можно получить сполна за
все дела, испарилась, пропала, попряталась, только скинутые форменки,
разодранные в раже толпой - больше ничего за исключением, разумеется,
двух-трех замешкавшихся и растерзанных копов, про которых в таком людском
водовороте и поминать грех. Частная охрана еще держалась. Кое-где. Но и ее
сметали. Толпа гнала саму себя, подобно муравьям, гасящим огонь и
засыпающим реки своими телами.
Толпа не щадила никого, в том числе и тех, из кого состояла, кто был ее
плотью и кровью, ее мясом. Толпа была жестока и беспощадна, тысячелика и
безглаза, безудержна и скора на расправу. Никто в одиночку не осмелился бы
на такое. Но все вместе... Крузя хорошо помнил, как и Иван с Дилом
говорили чего-то про отвлекающие маневры и прочее, про их особую и нужную
роль принимающих огонь на себя. Но они ничего не говорили про то, что
будет так хреново, так погано и подло. Родиться человеком, жить среди
людей, пускай и далеко от них, верить, жалеть их, любить... и вдруг узреть
их без грима, без белил и румян - дикими, алчными, похотливыми скотами,
хуже скотов, ибо ни одна скотина не ведет себя так, подобно
"раскрепощенному и свободному"
человеку, рвущему глотку собрату, созданному по Образу и Подобию. Нет,
это невозможно!
- Пусти-ите-е!!! Я сама-а-а!!!
Крузя вздернул голову, не забывая бить локтями и кулаками направо и
налево, продираясь к переулку. Чуть левее, на балконе второго этажа три
разгоряченных типа в драных рубахах насиловали тощую девицу лет
четырнадцати, насиловали, беспрестанно избивая ее, ломая руки и ноги,
выдавливая глаза, выдирая волосы и рыча, хохоча, визжа.
- Жи-и-ть! Я хочу...
Крик оборвался лопнувшей струной, оборвался с перехваченным или
сломанным горлом. Крузя рванулся сильнее, подмял под себя жирного мужика в
оранжевом пиджаке на голом теле, оттолкнулся. С его широкой спины
вскарабкался на плечи сразу двух парней, лягнул их, чтоб не цеплялись за
ноги, полосанул ножом, ухватился за край балкона, рывком выбросил могучее
тело на перила.
- Не надо! - раззявил пасть ближний.
И упал с проломленным виском.
Второму, вихрастому ражему парню лет тридцати пяти, Крузя свернул
голову - одним взмахом руки, профессионально, так он расправлялся с
нугагами за тридцать световых лет от Земли, в созвездии Бурбона. Свирепых
и подлых нугагов не было жалко. Этих тоже. Но там у Крузи были крепкие
нервы, там он работал. А здесь он сорвался, разнюнился.
Третьего он тихо, не обращая внимания на вопли и мельтешащие кулаки,
положил спиной на перила. Выждал, увидел дикий, животный страх в глазах, а
потом легким движением переломил хребет.
Кем они были раньше? Клерками в конторах? Или мелкими
делягами-предпринимателями? А может, продавцами или массажистами...
плевать. Теперь они трупы. И эта тоже - труп. Крузя перешагнул через
изуродованное девичье тело, вышиб ногой дверь и вошел в комнату. Так он
быстрее выберется из сумасшедшего дома, из этого безумного мира.
В комнатенке, убогой и грязной, в которой наверняка жила эта дрянная
девчонка, стоял большой засаленный диван. Крузя плюхнулся на него. Прикрыл
глаза. Надо немного расслабиться, сюда никто не полезет, здесь уже нечего
брать.
Три дня назад, почти три дня, их было всего ничего - он, полтора
десятка надежных ребят из "длинных ножей" - у десантной лихой братии везде
кореша сыщутся. Свои, родимые, братки, с которыми на серьезные дела
хаживали, - да вокруг шушеры с полтысячи, за каждым еще малость - желающих
хоть и невеликий, но свой куш сорвать. Арман-Жофруа, постаревший и
расплывшийся, больной и усталый, даже прикинуть не мог, сколькие решатся,
а кто в кусты сбежит. А оказалось, только искорку поднеси. Полыхнуло вон
как!
До сих пор полыхает.
В комнату ударило гарью - небоскреб напротив горел. Черные клубы валили
в небо. Крузя поморщился, не разжимая век. Долго не засидишься, запросто
сгореть можно, в самом прямом смысле.
А ведь они начали с крох - вырубили сети по шести кварталам. Побили
витрины. Сами и не совались никуда, ничего не брали, наказ был строгий -
кто сорвется, на нож поставят, а ребятки закон уважали. Начало лихое было
и забавное. Но Иван с Дилом все верно рассчитали, вон во что вылилось-то!
Уже армейские части к Нью-Йорку подтягивают. Скоро и правых и виноватых,
всех подряд пачками мочить начнут. Хорошо, ежели пачками, а то ведь могут
и газами травить, у этих парнишек в камуфляже дело не задержится: дан
приказ - пускаем газ! Нет, надо бежать, рвать когти... Крузя и сам не
заметил, пообщавшись с "длинными ножами", как усвоил их говор.
А еще Иван говорил, мол, святое дело делать будем, нужное,
очистительное и спасительное, иначе не просто все сдохнут на Земле и в
окрестностях, но и погублены будут - то есть, душ своих бессмертных
лишатся... Бессмертных душ?! Крузя чуть на ноги не вскочил. Да разве у
этих скотов, у этих гадов-нелюдей есть души? Бессмертные?! Не-е-ет!!! У
гнид, мокриц, червей и тараканов нет душ, и погубить их нельзя! Их надо
просто травить! Отравой! Газами! Вот и пришел к тому, с чего начал. К
газам. Стало быть, ничего иного человек и не заслуживает, как существо
низкое, грязное, жадное, трусливое, жестокое и подлое. И нечего себя
винить, были б ангелы, да что там ангелы, были б люди простые, нормальные,
не дали б себя завести, нормальный, он грабить и насиловать не пойдет... а
это скоты! Жирные, лощеные, холеные, балованные, изнеженные, алчные скоты.
Лучше было помереть в запое, помереть на орбите, на старом заправщике,
сдохнуть от беспробудного пьянства... чем прозреть?!
Крузя встал. Плюнул под ноги.
На балкон, в окно, в дверь лезли визжащие, орущие, хрипящие хари. Так,
снаружи, рушился прямо на головы и спины горящий домина. Рушился
огненными, полыхающими балками, стенами, обивками и обшивками, всей той
дрянью, о которой Крузя не имел ни малейшего представления. Вой стоял там
вселенский - безумолчный и страшный.
Ну что ж, они получают то, чего заслужили.
Он выломал дверь. Разбросал с десяток прущих на него скотов. И прямо из
окна лестничной клетки выпрыгнул наружу, в загаженный, замусоренный двор.
Два наполненных кровью близ(копосаженных глаза смотрели прямо на Ивана
мутным звериным взглядом. Еще два недоверчиво и злобно щурились с висков,
высматривали невесть что, то ли жертву, то ли опасность. Вместо носа
поднималась и опадала при шумном дыхании толстая морщинистая перепонка. Но
самое неприятное впечатление производил безвольный полуоткрытый рот с
вислыми серыми губами и неровным рядом проглядывающих желтых зубов - это
были даже не зубы, а зубища, такие могли быть только у животного...
Впрочем, не человек же это! да, уже не человек!
Иван коснулся пальцами бронестекла - и оно тут же вздрогнуло от удара,
ответного удара. Чудовищный трехметровый и четырехглазый монстр с такой
силой саданул своей волосатой лапищей, что запросто мог бы сбить с копыт
шестиногого исполинского зангезейского быка, не то что Ивана.
- Лучше их не дразнить, - тихо посоветовал служитель.
- Нервные?
Лысоватый и невзрачный старичок угодливо заулыбался, закивал торопливо,
но не ответил, видно, и впрямь считая, что слово - серебро, а молчание -
золото.
- Ну и чего там про него прописано? - поинтересовался Иван.
Служитель быстренько набрал код на своем ручном пультике. И прямо на
стекле ячейки вычернилось четкими буквами: "Коротеев Александр Артурович,
2420 года рождения, родственников не имеет, поступил в октябре 2468 года с
диагнозом локальная парамнезия после возвращения из Дальнего Поиска..."
- Сволочи! - сорвался Иван. - И нашего брата не жалеют!
- Не жалели, - поправила его Светлана,- теперь все будет по-другому.
Она была бледной, кончики пальцев подрагивали. Но Светлана не
отворачивалась, она пристально вглядывалась в обитателя каждой ячейки это
жуткого подземного паноптикума... нет, не паноптикум! это совсем иное
заведение, и недаром Иван выкроил полчаса, оставил все на Глеба Сизова,
чтобы заглянуть в тайные лаборатории генетических фабрик, недаром! такого
Светлана не видывала ни в Системе, ни в Осевом... там что, там призраки. А
здесь звериная, невыносимая явь, кошмары наяву!
"...перестройка тела и мозга начата в мае 2469 года, завершена в
сентябре 2477-го". Черная вязь исчезла, будто ее и не было.
А служитель добавил:
- Один из первых, неудачных образцов. Мы... они сохранили его для
истории, как музейный экспонат. Отработанная же модель зверочеловека не
превышает двух метров ростом и практически не отличается внешне от обычных
человекоособей, но по силе и ярости значительно превосходит данный
образец, а кроме того обладает исключительной послушностью и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг